Ольга Играева - Как загасить звезду Страница 49

— Что? — встрепенулся Костов. — Ты же говорил, что после Абдулова никто квартиру не покидал до утра.

— Я? — скривил губки Ицкович. — Я ничего такого вам не говорил, потому что вы не спрашивали. (Костов вынужден был согласиться: действительно, не спрашивал, это заявила в ответ на его вопрос сама Соловей.) После того, как Абдулов отправился домой, Дуся выходила к лифту — видимо, Олега искала. А больше никто не удалялся — шел третий час ночи, все перепились и попадали вповалку — кто по одному, а кто по парам. Я тоже упал — нужно было срочно застолбить местечко на диване, но все видел. Ну, Дуська-змеюка! Все под контролем держала…

Ицкович лопотал еще много всего разного, но Костов его уже не слушал. Вот как, значит… После ухода Абдулова Алена Соловей ненадолго покидала квартиру. И она была единственная из всей компании, кто это сделал. И почему-то считала нужным это скрывать.

Соловей — убийца Лосского? Чушь! Зачем ей это? Она была влюблена в Олега, мечтала отбить его у Соховой. Он ей ничем не мешал. Незадолго до этого у соседей наверху она наконец добилась своего — прижала желанного самца к стенке в темном углу… И потом, достоверно известно, и Костов, и Надежда убедились собственными глазами не раз, что никаких царапин на щеках у Соловей после убийства Олега не отмечалось. «Что ты прицепился к этим царапинам? Олег незадолго до своей смерти мог исцарапать вовсе и не убийцу. Мы ведь не знаем — вот в чем наша беда! — не знаем, не можем восстановить последние минуты его жизни посекундно. С кем он общался на балконе после того, как поссорился с Соховой и попрощался с Абдуловым, и до того, как был найден мертвым на газоне? Кстати говоря, напрасно ты скидываешь со счетов Диану, которая его обнаружила. Предположим, что она его не обнаружила, а ЯКОБЫ обнаружила. Вспомни, при первой встрече проститутка была вся избита и исцарапана — с ее слов это дело рук недорослей, которые ее три дня держали в квартире и насиловали. Если после к этим ссадинам и синякам добавились царапины от Лосского, кто в конце концов может с точностью утверждать — какое повреждение на ее рожице от кого получено? Диана сбежала от своих мучителей в подавленно-агрессивном состоянии, на черном ходе натолкнулась на Лосского… Между ними возник конфликт — ну, скажем, из-за того, что пьяный Лосский начал к ней приставать. Непродолжительная схватка! И жертва перелетает через перила и спешит на встречу с землей. Очень подозрительно и другое — то, что Диана оказалась поблизости от следующего трупа… И описание последнего клиента Соловей, и сведения о любовной сцене между ней и Лосским — все это получено со слов Дианы. А не вранье ли это, не попытка ли навести нас на ложный след?»

А если Соловей была сумасшедшая? А почему нет? Не так уж это и маловероятно. Взять хотя бы ее загиб в проституцию — разве он не свидетельствует в пользу душевного нездоровья Телянкиной-Соловей? А то, что она стыдилась своего настоящего имени, — это разве нормально? Тогда бессмысленно искать логику в ее поведении. Любила, трахнула и выбросила с балкона… Чем не убедительно?

Ехать не хотелось — версия выглядела достаточно дохлой. Но поскольку в делах об убийстве Лосского и Соловей ничего у Костова не получалось, он понимал, что следует использовать самый ничтожный шанс напасть — пусть даже случайно — на подозреваемого. А значит, пока нам это требуется, мы вынуждены методически и вдохновенно отрабатывать все, в том числе и дохлые, версии. Отрицательный результат — тоже результат, он поможет сузить круг потенциальных подозреваемых.

Костов вынул из нагрудного кармана смятую и уже посеревшую на краях сложенную вчетверо бумагу. Запись корявая, неряшливая, быстрая, неточная, с перечерками — видно, что откровенный черновик. Текст непоследовательный, местами бессвязный, смысл постижим лишь урывками. «Я, Лосский Олег Львович, паспорт такой-то, прописан там-то… в долг Иванову Сергею Эдвиновичу, проживающему… эквивалент пяти тысяч долларов США на срок полгода». А проживает некий Иванов, сын папы с гордым именем Эдвин, в том же самом доме, что и жертва убийства, как раз на следующем этаже, точно над квартирой усопшего Лосского. Дело в том, что Иванов Сергей Эдвинович и сосед, к которому Лосский поднимался вместе с Соловей в ночь убийства, а также «придурок-абитуриент», снявший на шоссе даму легкого поведения Диану и трахавший ее в течение трех дней с двумя приятелями, — это все одно и то же лицо, задолжавшее Лосскому крупную сумму.

Где деньги, тем более в долг, — там конфликт, скандал, нежелание возвращать, высокая вероятность трагической случайности и идеальные условия для созревания злого умысла. Может быть, все не просто, а очень просто? Старик Эдвиныч, к которому Лосский поднимался требовать должок, так устал от домогательств соседа-приятеля, у которого опрометчиво взял в свое время пять тонн баксов, что лучшим решением проблемы ему показалась смерть кредитора. «Кстати, если бы кто знал, как часто должникам приходит в голову именно такой выход из затруднительного положения! Пожалуй, почаще, чем незатейливая мысль вернуть деньги…» — думал Костов.

«Придурок-абитуриент» был дома и оказался высоким — под два метра, — атлетически сложенным молодым человеком. Обнаженный загорелый торс тинейджера сверкал, ноги, видневшиеся из-под шорт, были длинными, стройными и мускулистыми. Лицо кукольное. Кукольное — то есть одновременно и смазливое, и бесмысленное. Безупречность физиономии портила только одна деталь — следы заживших царапин на щеке… «Видимо, это такая новая молодежная мода от Версаче — ходить с царапинами на морде, — зло подумал Костов. — А мы разбирайся».

Обращение Сергей Эдвинович поначалу продемонстрировал самое светское. Увидев удостоверение Костова, он вежливо поздоровался, любезно пригласил в гостиную, непринужденно предложил чаю — ни дать ни взять образцовый мальчик из приличной семьи. В квартире вопреки ожиданиям Костова царили порядок, чистота, в обстановке чувствовалась даже какая-то чрезмерная аккуратность. А по рассказам Дианы, у него создалось впечатление, что обиталище «придурка-абитуриента» напоминало притон — грязно, накурено, надышано… Лихой загул прошел? Мальчик из приличной семьи знает, что делу — время, а потехе — час?

Разговор с Сергеем Эдвиновичем Ивановым, как показалось Костову по первому впечатлению, обещал быть самым что ни на есть взаимно доброжелательным, легкой прогулкой, да и только. Но через пять минут беседы все эти «нет», «не помню», «не было» — и все с очаровательной улыбкой, предупредительным тоном — начали мента раздражать. Чрезвычайно.

Олега? Лосского? Разумеется, знал. Ночь убийства? Об убийстве, конечно же, слышал. Ай-ай-ай, не повезло Олежке… Напомните, какого числа все произошло? Да-да-да, припоминаю, спал как убитый после тяжелого дня. Только-только сдал первый выпускной экзамен — измотался совершенно. Само собой, в одиночестве. Приятели? Ночная бабочка? Шутки у вас странные… Визит Лосского с девушкой? Да что вы! Никакого визита, я еще пока в своем уме, провалов в памяти не наблюдается.

Долг? Какая-то ошибка. Расписка? Ну, что вы, это не расписка, а филькина грамота, вы, правовед, не можете всерьез полагать, что эта писулька — юридический документ. Кстати, я тоже собираюсь поступать на юрфак. Одежка баловался, дурачился, фантазировал, может быть, новое перо пробовал, шариковую ручку пытался расписать, вот и лепил на бумаге все, что в голову придет… Ничего я у него не брал.

Костов не выносил, когда ему врали. Но при этом по характеру службы сталкивался с враньем чаще, чем с откровенностью, — каждый день. До некоторой степени он к этому привык, но сейчас, когда ему нагло врал в глаза юнец, у которого молоко на губах не обсохло, довольный собой, мнящий себя очень ловким и неуязвимым тинейджер, незаслуженно получивший от щедрот природы гладкое, жизнелюбивое глупое тело… Костов просто ошалел. В такие минуты Костов преображался совершенно — так, что порой переставал себя узнавать.

— Слушай, — медленно, раздельно сказал Костов, глядя парню в переносицу. — Ты убогого мне не разыгрывай. Я с тобой пока по-человечески разговариваю. Так что будь добр это оценить.

— Да вы что! — Абитуриент аж задохнулся от возмущения, кукольность с его лица куда-то улетучилась в мгновение ока, за ней туда же последовала и светскость манер. — Вы — мент паршивый, мусор! Да я папе позвоню, знаете, что он с вами сделает? Он вас как муху, блин, прихлопнет! Он начальника ГУВД лично знает, он с ним в спортзале каждую неделю встречается на спарринге по дзюдо! Да!.. Я!.. Вы из органов в секунду вылетите, под зад коленом вам дадут! Под зад коленом! По вокзалам станете побираться!

— Это не ты позвонишь папе, — прервал его визги Костов. — Это я позвоню. Папе. Уже позвонил, встречаюсь с ним сразу после разговора с тобой. Это во-первых. А во-вторых, вот здесь в кармане (Костов похлопал себя по груди) лежит заявление, поданное в милицию той самой «ночной бабочкой», которую ты якобы и в глаза не видел и о которой слыхом не слыхивал. Незаконное лишение свободы, побои, изнасилование… В составе группы. Так что у нас с папой будет о чем поговорить. Не думаю, что папе — я навел справки и знаю, кто у нас папа, — захочется за полгода до выборов мэра меня хлопать как муху. В отличие от тебя, сосунок, папа понимает, что есть такое никому не подконтрольное явление в нашей жизни, как утечка в прессу. Утечка в прессу — удивительная вещь. Откуда утекает — в жизни не разберешь, не угадаешь. Папе «светиться» в прессе с такой неприглядной историей, которая — ах-ах! — приключилась с его отпрыском, именно сейчас не с руки. Все-таки видный член «мэрской» команды… И в-третьих, случай с проституткой — не самая большая сенсация. А что, если достойный сын высокопоставленного папы замешан в убийстве исполнительного продюсера восьмого телеканала Олега Лосского? Представляешь, с каким удовольствием станут муссировать эту тему на своих страницах и в эфире коллеги покойного — тележурналисты, радиорепортеры и коммунисты? Накануне выборов.