Войтек Стеклач - Современный чехословацкий детектив Страница 49

— В фотографии важен глаз, — сухо заметил Любомир Фляшка.

— Глаз? — прикинулся непонимающим Калас.

— Глаз и чувство! — отрезал фотограф.

— Ах, вот оно что! — спохватился Якуб Калас и весело рассмеялся над собственной непонятливостью. — Ну как же, глаз и чувство! Простите, я в этих делах ни бельмеса не смыслю… Теперь буду стараться лучше понять искусство. У вас тут здорово!

Любомир Фляшка протянул Каласу стопку фотографий:

— Можете посмотреть. В данный момент ничего другого у меня нет. Обычные сюжеты вас вряд ли заинтересуют.

— Обычные сюжеты? — насторожился Якуб Калас. — Меня, знаете ли, интересует все. Вы уж, пожалуйста, объясните мне, что имеете в виду… Я так люблю узнавать что-нибудь новенькое! Поймите, в наше время учиться было труднее, а нынче, коли хочешь не попасть впросак в этом мире, кое-что надо наверстывать — выведывать, где только можно.

Фотограф не клюнул на его откровения.

— Все, что я фотографирую и что вы можете увидеть в любом журнале. Это я и называю обычный сюжет.

— Понимаю, понимаю, — засмеялся Калас и с притворным равнодушием добавил: — А я-то подумал, вы говорите о голеньких.

— О голеньких?

— Ну, вы, конечно, догадываетесь, о чем речь! Я имею в виду что-нибудь эдакое, как бы поделикатнее сказать… словом — обнаженную натуру.

— На обнаженной натуре я не специализируюсь, — отрезал фотограф. — Я в первую очередь репортер.

— А жаль. — Якуб Калас с успехом изобразил сожаление. — Видите ли, красивую женщину хорошо увидеть раздетой. Особенно в моем возрасте, когда любовных удовольствий все меньше и меньше. Вам-то что, вокруг вас девицы так и крутятся! Нынешние — они уж не те, что в наши времена. Нынче знакомства завязываются куда быстрее, так сказать, без проблем.

— Не сказал бы, — заметил Любомир Фляшка.

— Не скромничайте, — пытался подбодрить его Калас. — В вашем возрасте и при ваших способностях я бы еще как развернулся! Тем более вы газетчик, притягательный мужчина. Не станете же вы убеждать меня, будто есть девушки, которым не хотелось бы попасть на обложку вашего журнала! Женское тщеславие не знает удержу, для ловкого парня — только не зевай!..

Любомир Фляшка самодовольно ухмыльнулся:

— Это верно, многие набиваются…

— А я что говорю! — подыгрывал ему Калас. — Так оно и бывает в жизни: алчущих много, званых помене. — Он доверительно подмигнул фотографу. — Везде так, не только у вас. Выставит красавица рожицу — сними, мол, ее на портретик, предложит и фигурку для обнаженной натуры, только бы ей до самой смерти вспоминать эти прекрасные минуты! Поглядите, внучатки, вот были времена, когда ваша бабушка украшала обложку популярного журнала! У вас завидная профессия, пан Фляшка!

— Вы разбираетесь в этих делах не хуже любого специалиста, — серьезно, даже с тенью подозрительности произнес Любомир Фляшка, — можно подумать, что вы активист женского движения или были по меньшей мере трижды женаты.

Старшина отечески потрепал его по плечу:

— Где уж мне, пан Фляшка! В женщинах я не разбираюсь, какой из меня знаток! Только слушаю да на ус мотаю. А люди много чего наговорят. Так обнаженную натуру не покажете?

Фляшка еще немного поколебался.

— Посидите здесь, — неохотно сказал он, — я кое-что принесу. Но заранее предупреждаю: ничего особенного. — И после короткой паузы: — Такая фотография вам обойдется дороже.

Якуб Калас неожиданно от души расхохотался.

— Деньги были и будут! Только мы сгнием в земле. Я никогда не считаюсь с затратами, если могу доставить кому-нибудь радость. Деньги для меня только средство. На том стою!

«Ну вот, все идет как надо, — удовлетворенно подумал Калас. — В его глазах я выгляжу порядочным транжиром». Он взял коробку, в которой лежали фотографии, и стал с наслаждением перебирать. Особенно долго задерживался на снимках обнаженных девиц. Сделано удачно, и все же Калас был уверен, что большую часть Фляшка переснял с иностранных журналов. Свои соображения на этот счет он сформулировал для себя в одной фразе: «Этот Фляшка не бог весть что, обыкновенный фоторе-портеришка, который умудряется то там то сям слямзить картинку и не слишком озабочен авторским правом, поскольку распространяет свою продукцию только из-под полы!» Но держался Калас в соответствии с ситуацией: ойкал, ахал, хмыкал, охал, восхищенно покачивал головой и одобрительно кивал, склоняясь над фотографиями, вглядываясь, со всех сторон рассматривая, изучая, словом — играл роль неотесанного чурбана, потерявшего голову при виде обнаженного женского тела. Когда же ему показалось, что внимание Фляшки в достаточной мере притупилось и тот уже в душе подхихикивает над гостем, он вдруг ни с того ни с сего произнес холодным, бесцветным тоном:

— Только все это, пан Фляшка, очень напоминает мне порнографию.

Любомир Фляшка отреагировал спокойно:

— Если, по-вашему, это порнография, то позвольте вам напомнить, что вы проспали наступление новых времен. Могу вас заверить, на этих картинках — самые обыкновенные голые девочки, всего-то. Ни больше, ни меньше.

— В таком случае должен признать, что это смелые девочки!

— Нормальные. Просто красивые девочки, — устало заметил Фляшка. — И не стыдятся того, чем одарила их мать-природа. Вы, очевидно, кое-что упустили, сейчас это характерно для молодежи. Всякой стеснительности пришел конец, уважаемый! Постарайтесь примириться. Ваша дочь явно придерживается иных взглядов. Выберете для нее что-нибудь из таких картинок?

— Разумеется, что-нибудь выберу, наверняка выберу! — поспешно закивал Якуб Калас. — Вот эту, пейзаж с деревом на переднем плане. Люблю деревья. А голые девочки — они, конечно, хороши, ничего не скажешь, но дарить такую картинку дочери… как-то не того, а?

— Дело ваше, — согласился Любомир Фляшка и стал собирать разбросанные картинки.

— Только мне надо покрупнее, понимаете? — объяснял Калас. — Чтобы повесить на стену и бросалось бы в глаза с первого взгляда. Сами знаете людей. Придут, посмотрят, скажут: у вас на стене всего лишь фотография? На что-нибудь получше не хватило денег? Повесить на стену фотографию, да еще такую маленькую! Уж я-то знаю людей и не допущу, чтобы над моей дочерью смеялись, чтобы на ее счет языки чесали. Мы можем себе позволить по-настоящему художественную картину!

— Добро, — сказал фотограф. Якуб Калас начинал действовать ему на нервы. Вроде бы он и вправду поверил, что перед ним деревенский «денежный мешок». — Сделаю покрупнее. Пейзаж с деревом. Но учтите, на это понадобится время.

— Я учитываю, оно и понятно, искусство требует вдохновения, иначе дело не идет, — не закрывал рта Якуб Калас, а сам чуточку занервничал. Пришло время выложить карты, настал решающий момент, который, быть может, позволит ему расколоть фотографа. — Я оставлю вам адрес, вы мне сообщите, когда будет готово. Записывайте: Якуб Калас, Важники, дом номер пятьдесят четыре. Я живу в старом доме… Достался мне от родителей. Мог бы его и продать, да не продал. Сами знаете, как это бывает. Родные стены, близкие сердцу… Много за него все равно не дадут, вот я и решил оставить себе. И хорошо сделал. Теперь у меня свой фундамент, свои корни. Родимый дом — он и есть родимый, что и говорить…

Любомир Фляшка взял листок с адресом, равнодушно сложил его вчетверо и сунул в карман. Калас ожидал совсем другого. Пришлось продолжить.

— Важники, — повторил старшина. — Не слыхали? Красивая деревенька. Глаз не оторвешь — вокруг долины, тополя, акации, дубы… Вы не поверите, какой это чистый край! Там еще можно дышать! Фабрики наступают на поля, но у такой низины хорошие легкие, она вырабатывает кислороду дай боже — и ветров у нас хватает, чтобы разогнать фабричную вонь. Вот они какие, Важники!

— Не бывал, — бросил фотограф.

— Жаль. Славная деревенька.

Якуб Калас задумался, для убедительности даже палец прикусил, потом резко перевел взгляд на Любомира Фляшку.

— Послушайте, пан Фляшка, мне все же кажется, что я вас видел в Важниках. Совсем недавно. Ночью, на станции. Еще шел дождь, ну да, точно помню — шел дождь, лило как из ведра, а вы как раз прибежали в зал ожидания.

Его слова фотографа не взволновали. Он спокойно размышлял, наморщив лоб:

— Важники? Так это были Важники? Не знаю, не припомню. Дождь и станция — это вполне может быть. При нашей профессии столько наездишься… А теперь, когда нам не дают служебных машин, болтаемся и по станциям…

— Значит, вы были у нас по службе? — продолжал любопытствовать Калас, почуяв, что наткнулся на важную ниточку или угадал зародыш вранья, которым Фляшка хочет — если, не дай бог, что унюхал — сбить его с толку. — Вы готовили репортаж? И у вас была пересадка? А мне вдруг показалось, будто вы тот самый… словом, вышел там у нас случай, немного смешной, но по-своему и серьезный… Какой-то парень, да вот вроде вас, немного покуролесил в одном доме. Наши деревенские до сих пор вспоминают. Я бы голову дал на отсечение, что в трактире шел разговор именно о вас. Очень уж вы похожи…