Вячеслав Барковский - Выродок (Время Нергала) Страница 49

Такое внешнее благолепие, естественно, не остановило прокуратуру. Опера продолжали разрабатывать „нергалистов“.

Любомудров, наконец-то разразился статьей, которую озаглавил „Зверя выпустили на свободу“. В ней он писал:

„Использовав в заголовке слово „зверь“, я совершаю непоправимую ошибку. Животные, сами по себе не агрессивны и никогда не станут убивать ради собственной прихоти, ради крови, ради самого процесса убийства.

Убивать ради удовольствия может человек. Только человек! Я не говорю о войне. Это случай особый. Но то, что происходит сейчас у нас, я могу назвать только одним словом — „безумие!“. Я знаю Нергала, могу похвастаться личным знакомством с НИМ. И могу твердо сказать, идеи еще более бредовы, чем людоедские лозунги фашизма. Я не хочу сейчас заострять внимание на том, насколько виновен Нергал (намеренно не называю ЕГО Выродком, потому что знаю, это оскорбляет ЕГО). Могу лишь повторить ЕГО слова: „Гитлер, Сталин — жалкие дилетанты!“ И в изложении — это истинная правда! Все ЕГО планы намного превосходят уже осуществленное этими великими злодеями. Эти планы бредовы, они неосуществимы, но в то же время ничего принципиально нового в них нет. Всё о чем ОН говорит, уже было неоднократно осуществлено в свое время, правда, в гораздо меньших масштабах… Более того, это все осуществляется и в наши дни… в каждом городе… на каждой улице… в каждой семье… Ничего нового ОН не выдумал, ОН просто подхватил и развил то, что носится в воздухе… что происходит со всеми нами. Мы сами, наш мир породили ЕГО! И теперь нам остаются плоды деятельности Нергала и его поклонников! Повторяю — ОН лишь следствие! Но если ОН и не виновен, то только оттого, что временами становится невменяемым. Кто ЕГО сделал таким — не знаю. Мать природа, родители или окружение, но ОН болен. И мне непонятна истерия ненависти и поклонения, которая расцвела в обществе.

Нергала нельзя ненавидеть или любить. В самом крайнем случае ЕГО можно бояться, жалеть и лечить. Я думаю, нас еще с НИМ не раз сведет судьба. Возможно, одна из таких встреч закончится для меня трагически. Но мне еще раз хочется предостеречь тех, кто поддался массовой истерии. Это опасно! Это страшно! Те, кто восхищается силой и жестокостью Нергала, сами того не сознавая, несут в себе бациллы насилия. Мне могут возразить, что у нас нет людей, которые им восхищаются: спор идет лишь о том, должен ли ОН быть преследуем, словно зверь, или ОН также достоин милосердия. Я,не хочу вступать в этот спор, он для меня бессмыслен. Но я знаю, что есть среди нас люди, и немало, которые им восхищены. И со страшной бациллой бессмысленной жестокости и насилия, которая в них сидит, надо вести беспощадную борьбу. Иначе нам грозит жуткая, беспощадная всесокрушающая эпидемия!“

(„Криминальный беспредел“)

ЖУРНАЛИСТ И НЕРГАЛ

Любая смерть — это в определенном смысле деловая операция.

В воскресенье состоялись два митинга. Один — на Дворцовой площади, где собрались жители, протестующие против бандитского беспредела, против бессилия и коррумпированности властей, против опасности распространения „бациллы жестокости и насилия“. На этот митинг пришел и Любомудров.

На другом сборище, у Казанского собора митинговали анархисты и истеричные поклонники „силы и могущества Нергала“.

На обоих митингах пылких речей было много. Особенно усердствовали „нергаписты“.

— Только сила, только безоглядная жестокая, всеподавляющая рука может вывести общество из хаоса. Мы не хотим и не будем подражать Нергалу, но разве не может вы звать восхищение решительность и сила, с которыми ОН действует. Разве не вызывает в нашей душе радость и восторг, то что ОН плюет на немощные, хилые попытки органов остановить ЕГО мощный порыв установить порядок, убрать из наших рядов гниль, очистить человечество, пусть даже ценой жестокости! Мы всегда будем душой с ТОБОЙ, Нергал!

На ступеньки поднялся худосочный парнишка в очках.

— Мы не верим лживой пропаганде, которую распространяют наши газеты и милиция. Мы бы хотели, чтобы сам Нергал рассказал нам о том, что и зачем ОН делает. Мы верим, что цель ЕГО, используя природную силу и ум, очистить нас всех, показать, как надо действовать! Никто из нас никогда не станет издеваться над людьми, но мы верим, что насилие — инструмент установления истинного порядка.

Наконец откуда-то выскочил здоровенный взлохмаченный парень и закричал:

— Здесь, на площади, рядом с нами пускают сопли хлюпики, призывающие нас собирать лютики, цветочки, пока они паразитируют на нашей крови. Мы заставим их нюхать цветочки на их собственных могилах. Давайте пойдем туда и докажем этим дебилам, кто мы есть!

Толпа (всего митингующих было человек триста) с ревом, криками „убей его!“, улюлюканьем ринулись на Дворцовую.

Патрули ОМОНа, не ожидавшие такого яростного напора, несмотря на пущенные в ход дубинки и выстрелы в воздух, были смяты.

Через десять минут на Дворцовой началась свалка.

Тщетно омоновцы пытались разогнать дерущихся. Они вытаскивали из толпы отчаянно отбивавшихся парней и мужчин, волокли их к машинам, старательно работали дубинками, но драка не прекращалась. Наконец бойцы получили приказ применить слезоточивый газ. Это еще больше усилило панику. Люди стали топтать друг друга, кричали, стонали, истекали кровью.

Вдруг в толпу врезался человек с огромной львиной гривой, который в мгновение ока расшвырял людей, попавшихся ему на пути. Он добрался до человека, который, зажав нос платком, отчаянно призывал всех разбегаться, не сбиваться в кучу. Нергал (а это был ОН) схватил человека в охапку и, так же ожесточенно орудуя ногами и одной рукой, вырвался из толпы.

Уже на Адмиралтейском бульваре, поставив человека на ноги, ОН сказал почти весело:

— Что это вы, Игорь Дмитриевич, вздумали в уличных беспорядках участвовать? Нехорошо! Солидный человек! Пошли-ка! — И Нергал, так же бесцеремонно схватив Любомудрова за руку, потащил его прочь от Дворцовой.

Оказавшись в своей небольшой квартирке, которую Нергал снимал у хозяев, уехавших надолго за границу, ОН усадил журналиста в кресло, предложил отдышаться, попить водички.

Любомудров молчал, ждал продолжения. Не зря же Нергал выдернул его из свалки, может быть, даже спас. Там могли и затоптать.

И продолжение последовало.

— Буду с вами совершенно откровенен, Игорь Дмитриевич. Передо мной стоят сразу три проблемы. Первая: приближается очередной день Жертвоприношения. Я чувствую его приближение, это волнует меня и вынуждает задуматься о жертве.

— Но…

— Не перебивайте меня! Вторая проблема — генерал Успенский. Мне так и не удалось пока отомстить ему за все неприятности, которые он мне доставил.

— Оставьте в покое генерала. Он серьезно болен и никаких неприятностей доставить вам не может.

— Я просил вас не перебивать меня. Успенский должен умереть. Это решение того, кто живет во мне. — Нергал вдруг начал нервничать, заходил по комнате, и Любомудров испугался. Мало ли что в такие минуты может прийти ЕМУ в голову? А Нергал продолжал: — Мало того, что генерал оскорбил меня, присвоив кличку „Выродок“, он повинен в самом страшном: в разгроме и осквернении моего святилища. — Нергал все больше возбуждался. — Разве вы можете понять, как мне дорог был этот подвал, который в прессе часто называли „логовом“. Впрочем, ничего дурного я в этом определении не вижу, потому что это действительно было ЛОГОВО неведомого вам Бога, который ныне слился со мной. — ОН помолчал и закончил: — Я СТАЛ ИМ, НЕРГАЛОМ. Я мыслю, как ОН, я действую, как ОН, хотя временами все еще ОН и подсказывает мне, как поступить в некоторых решающих вопросах. Так вот, никогда в жизни у меня не было своего угла, где я мог хранить свои святыни. Даже у малого ребенка есть обычно тайничок, куда он прячет свои самые дорогие сердцу вещи. У меня даже в детстве не было и не могло быть тайников, не говоря уж о СВЯТИЛИЩЕ. Такое святилище, или логово по-вашему, у меня появилось здесь. Сколько любви и трепета я внес в его устройство. Там, в этом подвале, я обретал покой, набирался сил, общался без препятствий и посредников со своим Богом. Там было собрано все, что давало мне надежду на счастье в высшем смысле этого слова: надежду на благоволение Бога. Моего Бога. Когда у вас, у маленьких, несчастных, забитых ничтожными заботами людей, разрушают ваши святыни, разве вы не готовы идти на смерть, чтобы защитить их? А если их все-таки разрушают, вы мстите обидчикам! — Нергал пришел в страшное возбуждение.

Любомудрову стало казаться, что ОН вот-вот полностью перестанет управлять собой.

— Вот поэтому я должен отомстить. Моя святыня разрушена, мой мир, который я создавал столько лет, рухнул. И если бы не поддержка, мощная духовная поддержка Неведомого, возможно, рухнул бы и мой внутренний мир. Но Я устоял и снова стал таким же могущественным, как прежде. Почти всем моим врагам я отомстил („Остался только я“, — подумал журналист]. Успенский пока ускользал от меня… — Нергал постепенно стал успокаиваться. — Но я еще не сказал о третьей проблеме. Это, Игорь Дмитриевич, — вы!