Клубный маньяк - Иван Юрьевич Коваленко Страница 49

остановились только тогда, когда оказались в нескольких метрах от сцены. Диджей был уже не маленькой куколкой, а молодым мужчиной со стильной бородкой, который крутит свои диски, приплясывает под музыку и время от времени вскидывает руки. Так он призывает толпу тоже вскинуть руки, и десятки людей повторяют за ним, и таким образом в этом самом ангаре рождается нечто, что можно было бы назвать ЕДИНЕНИЕМ.

Они двигаются друг напротив друга. Ее тело кажется легким — наилегчайшим. Он же чувствует себя, как и всегда, — музыка обходит его стороной, но он научился играть ту роль, которую чаще всего играет, поэтому со стороны и не скажешь, что ему наплевать на музыку. Впрочем, это было бы как раз нормально, будь ему наплевать, потому что сейчас он находился в компании самой красивой женщины, какую только можно найти в этом мрачном помещении.

Они танцуют, потом пьют, потом опять танцуют.

Под утро ее движения становятся немного замедленными. Это значит, что она наконец устала.

Тогда он обхватывает ее за плечи и какое-то время смотрит в глаза. Долго-долго. Его взгляд становится продолжением ее взгляда, а ее взгляд — его глазами.

Он обнимает ее, и она кладет голову ему на грудь.

Чтобы все было так, как оно будет.

Чтобы все перестало быть бессмыслицей.

Убийство

Он ведет ее к выходу — сонную и почти отсутствующую.

Сажает в такси — белую машину с желтой полосой по бокам: карету для тех, кто не в состоянии пользоваться мобильным телефоном, или потерял его, или что там еще может приключиться с людьми в таких местах. Он закрывает за ней дверь, называет адрес (который она назвала ему до этого, потому что решила, что он поедет с ней) и дает деньги водителю — две с половиной тысячи рублей.

Такси медленно отъезжает. Оказываясь под одиноким уличным фонарем, машина становится белее снега, и он видит за стеклом ее удивленный взгляд. Поэтому он улыбается ей, но рукой на прощание не машет, потому что зачем прощаться, когда скоро увидишься снова?

Он садится в другую машину — точно такую же: белую с желтой полосой по бокам, с водителем внутри, и называет тот же самый адрес, и просит ехать аккуратно — следом за автомобилем такси, что впереди, но так, чтобы их не заметили. Поэтому иногда машину впереди приходится отпускать, но в какой-то момент они их обгоняют — потому что водителю, который везет девушку, приказано везти ее медленно и аккуратно: именно поэтому он получает не полторы тысячи, а две с половиной. И еще потому, что он (но так, чтобы девушка не слышала), называет не точный ее адрес, а в квартале поблизости. Когда она поймет, что ее привезли не домой, у нее уйдет какое-то время, чтобы объяснить водителю, что это не ее дом, а ее дом там, в полукилометре дальше, если, конечно, она вообще сможет что-то объяснить.

Это его хитрости, и каждый раз они разные. И всякий раз работают, потому что самое важное, что осталось у него от матери, полоумной женщины, — это любовь к тщанию. Все должно быть чисто и доведено до блеска: тело, мысли и поступки.

Именно поэтому он все еще на свободе. И останется свободным, даже если окажется в тюрьме, потому что весь мир его — внутри. И его сверхзадача — дарить эту истину людям. А каким образом он это делает — вопрос второстепенный.

Его хитрость срабатывает и на этот раз.

Он ждет ее около дома, а она, пошатываясь, идет к своему подъезду от белой машины с желтыми полосами, которая все-таки довезла ее до нужного дома, но остановилась у шлагбаума.

И вид ее — как у его матери: полный серой пустоты и разочарования, потому что все пошло не так, и она осталась одна.

Но он выходит ей навстречу и улыбается. И улыбается так, как только могут улыбаться люди, призванные делать женщин счастливыми.

И она улыбается. Или напугана…

— Вот это сюрприз, — говорит она.

Ее прекрасное тело напряжено: то ли от весеннего мартовского холода, то ли от страха. А может быть, от предвкушения?

Поэтому он аккуратно обнимает ее за плечи, а она не сопротивляется.

— Да, — отвечает он, — я очень хотел сделать тебе сюрприз. Мы поднимемся к тебе?

Она кивает. Но предупреждает: момент упущен, и теперь она очень хочет спать, поэтому он может зайти, она не против, но ему тоже придется лечь спать.

— Конечно, — отвечает он. — Ты будешь спать, а потом мы все решим.

Он так и сказал: «потом решим», хотя никакого «потом» уже не будет, а будет только темнота, в которую она погрузится вскоре после того, как поймет, что жизнь — это:

• путь, над которым ни один человек не властен, кроме избранных,

• и какое же это счастье — повстречать избранного,

• и глаза его будут с ней до самой смерти,

• потому что он будет смотреть на нее, а она на него,

• и именно в эти мгновения — перед самым восходом солнца — она обретет ту самую мудрость, которую никогда не познают миллионы других женщин,

• и это его личный подарок не только ей, но и всей вселенной, которая, надо думать, утомлена тем, во что превращают ее люди, погрязшие в распутстве и собственных слабостях.

Он заходит с ней в квартиру и смотрит, как она снимает кроссовки. Потом оборачивается к нему — ждет, что будет делать он — человек с фотографий и из клуба.

Не все ждут, что он будет делать. Многие сразу проходят в комнату, чтобы избежать этой самой неловкости, которую создает прихожая. Поэтому, чтобы избежать неловкости, он говорит ей:

— Иди спать.

Или что-то в этом роде.

И она идет.

А через несколько минут приходит он — к ней, почти спящей. Идет неслышно и спокойно, потому что спешить некуда, любая неосторожность может вызвать последствия, большей частью ненужные, как однажды, когда он запнулся о какую-то