Себастьян Фитцек - Я – убийца Страница 5

– Я того же мнения. Это все? – Штерн поднялся, нервно отодвинул манжет рубашки и демонстративно посмотрел на часы на запястье. Почти половина одиннадцатого.

– Само собой разумеется. Вы можете идти. Мне все равно нужно обсудить с обоими господами нечто более важное.

Хертцлих взял свернутую в трубочку картонную папку, которую все это время держал под мышкой, и презентовал ее своим служащим как трофей.

– Дело приняло новый, абсолютно удивительный оборот.

5

Мартин Энглер дождался, пока адвокат закроет за собой дверь. Он больше не мог сдерживать злость и так резко подскочил с места, что его деревянный стул опрокинулся.

– Что это был за бред?

Брандман откашлялся и даже собирался что-то сказать. Но на этот раз его опередил Хертцлих, который положил на стол папку лицевой стороной вниз.

– Почему? Все прошло просто великолепно.

– Ерунда, так нельзя проводить допрос, – возразил Энглер своему шефу. – Такими глупостями я больше не занимаюсь.

– Что вас так возмущает?

– То, что я стал посмешищем. На эту уловку «хороший полицейский – плохой полицейский» никто больше не ведется. Тем более человек уровня Роберта Штерна.

Хертцлих посмотрел вниз на свои нечищеные кожаные ботинки, шнурки которых были безнадежно спутаны. Потом удивленно покачал головой:

– Вообще-то, Энглер, я думал, что вы поняли методику.

Методика. Какая дурь. Энглер кипел от злости.

С тех пор как к ним присоединился Брандман, не проходило ни одной недели, чтобы Энглер не принимал участие минимум в одном семинаре по психологическим аспектам ведения переговоров. Великана одолжили три недели назад в рамках образовательной программы у Федерального управления уголовной полиции, где комиссар считался опытным психологом-криминалистом. Официально он был приставлен к команде Энглера в качестве консультанта, но, похоже, его статус уже повысился до следователя по особо важным делам. В любом случае Энглеру приходилось терпеть его даже во время допроса.

– Должен согласиться с комиссаром Хертцлихом, – дружелюбно вставил психолог-криминалист. – Вообще-то все прошло как по учебнику. – Он откашлялся. – Сначала Штерн занервничал из-за долгого ожидания. Потом, из-за моего молчания, он не смог определить, к какому лагерю я отношусь. В этом, между прочим, заключается отличие от устаревшей методики допроса, которую вы только что описали, господин Энглер.

Брандман сделал искусственную паузу, и Мартин задался вопросом, почему этот тип глупо улыбается ему, читая нотацию.

– Именно потому, что я не играл «доброго полицейского», нервозность Штерна переросла в смятение, и он начал искать подход к вам. А не найдя, в конце концов разозлился.

– Хорошо, возможно, я даже довел бы его до лая, если бы мы постарались. Я только спрашиваю себя, к чему весь этот спектакль.

– Тот, кто злится, допускает ошибки, – проговорил Хертцлих, и Энглер не в первый раз задумался о том, насколько неподходящими могут быть некоторые имена[1]. Он не знал никого во всем полицейском отделении, кто бы согласился перейти на «ты» с шефом на рождественском празднике.

– Кроме того, нам были нужны различные эмоции Штерна для зрительного анализа его рефлексов.

Зрительный анализ рефлексов. Отслеживание взгляда. Пупиллометрия. Все это новомодная ерунда. Уже неделю мрачная комната для допросов, где они сейчас напустились друг на друга, в экспериментальных целях была подключена к всевозможному оборудованию. Одна из трех скрытых камер была направлена в глаза допрашиваемому. Согласно теории, преступника выдавало частое моргание, сужение зрачка и изменяющийся угол зрения при допросе. На практике Энглер соглашался с этим, но придерживался мнения, что опытный следователь не нуждается в такой чепухе, чтобы распознать ложь.

– Нам остается лишь молиться, чтобы Штерн не выяснил, что его снимали. – Он указал на стену за своей спиной. – Этот тип один из самых компетентных адвокатов в городе.

– И вероятно, убийца, – добавил Хертцлих.

– Да вы сами в это не верите! – Энглер сглотнул и быстро прикинул в уме, в какую дежурную аптеку можно заскочить по пути домой. Ему срочно нужен какой-нибудь обезболивающий спрей для горла.

– У парня IQ выше, чем Эверест. Он не идиот, чтобы привести нас к трупу человека, которого сам же и убил.

– Именно, и это может быть хитрый ход. – Начальник комиссариата приподнял тяжелые очки, чтобы потереть блестящие крылья носа, на которых остались отпечатки от оправы. Энглер не помнил, чтобы хоть раз видел глаза своего шефа. В полицейском отделении делали ставки, что он даже в кровать ложится с этим чудовищем на носу.

– Возможно, он к тому же свихнулся, – вслух размышлял Хертцлих, обратясь в сторону Брандмана. – В любом случае история с этим мальчиком кажется мне не вполне… здоровой.

– Он производит впечатление психически неуравновешенного человека, – согласился психолог.

Энглер закатил глаза.

– Повторяю: мы теряем время не на того человека.

Хертцлих удивленно повернулся к нему:

– Я думал, вы терпеть его не можете.

– Да, Штерн сволочь. Но не убийца.

– Что вам это подсказывает?

– Двадцать три года опыта. У меня на такое нюх.

– Ну да, мы видим, как хорошо он сегодня работает.

Хертцлих единственный рассмеялся над своей шуткой, и Энглер отдал должное Брандману, что тот еще не полностью подпал под влияние начальника комиссариата. Но, к сожалению, уже не успел обосновать, почему Роберт Штерн неспособен зарубить человека топором. Неожиданно из носа ручьями хлынула кровь. Когда целлюлозный носовой платок окрасился в темно-красный цвет, Энглеру пришлось снова закинуть голову.

– А, неужели снова…

Хертцлих недоверчиво разглядывал его.

– До этого я думал, что носовое кровотечение – часть шоу. В таком случае вы вообще в состоянии вести расследование?

– Да, это просто небольшой насморк. Ничего страшного.

Он оторвал от носового платка две чистые полоски, скрутил их и вставил турундочки в ноздри.

– Уже все в порядке.

– Хорошо. Тогда собирайте команду и приходите ко мне в кабинет через десять минут.

Энглер застонал про себя и посмотрел на часы. Без четверти одиннадцать. Помимо того что ему нездоровилось, он должен срочно выпустить погулять Чарли. Несчастный пес, запертый в маленькой квартире, ждал его уже более десяти часов.

– Не делайте такое лицо, Энглер. Это недолго. Ознакомьтесь с делом. Тогда вы поймете, почему я хочу, чтобы вы продолжали прорабатывать Штерна и задали ему жару.

Энглер взял папку со стола.

– Почему? Что там написано? – крикнул он вслед Хертцлиху, который уже собирался выходить из комнаты для допросов.

– Имя одного знакомого. – Хертцлих обернулся. – Теперь мы знаем, кто жертва.

6

На следующий день, когда в двенадцатом часу ночи Штерн переступил порог своей виллы, его отвлек печальный голос на автоответчике. За прошедшие сутки Карина много раз пыталась дозвониться, но оставила одно-единственное сообщение. За это время ее тоже допросили, а сегодня утром главврач временно отправил Карину в отпуск.

– У Симона все хорошо. Он спрашивает о тебе. Боюсь, теперь у тебя два клиента, которым нужен адвокат, – устало пошутила она. – Они правда могут прицепиться к тому, что я увезла Симона из больницы? – Карина нервно засмеялась и положила трубку.

Штерн два раза нажал на семерку и удалил сообщение. Он перезвонит ей завтра, в субботу. Если вообще перезвонит, потому что больше не хотел иметь со всей этой историей никакого дела. У него и так проблем по горло.

Не снимая пальто, Штерн прошел с почтой под мышкой в гостиную. Включив ненадолго свет, он оглядел комнату, которая выглядела так, словно до него здесь уже побывала организованная банда воров и вывезла на грузовике всю дорогую мебель и ценные предметы. На мгновение Штерн застыл на месте, потом выключил свет, который напоминал ему о том убогом помещении, где вчера его допрашивали Энглер и Брандман. После всех событий этой недели он мог вынести вид собственного запущенного жилища только в полутьме.

Шаги Штерна по паркету вишневого дерева эхом отдавались от голых стен дома. По пути к дивану он прошел мимо опрокинутого садового стула и засохшего растения. Ни полок, ни штор, ни шкафов или ковров – не было ничего. Только покосившаяся серебристая напольная лампа без абажура стояла рядом с диваном. Даже включенный, торшер не смог бы осветить огромную гостиную, так как три из четырех лампочек отсутствовали. Поэтому непосредственным источником освещения служил в основном допотопный ламповый телевизор, который стоял прямо на полу в двух метрах от пустого камина.

Штерн опустился на диван, схватился за пульт дистанционного управления и закрыл глаза, когда на экране появились белые помехи.

«Десять лет», – подумал он и провел ладонью по пустому дивану рядом с собой. Он погладил шероховатую кожу, нащупал прожженное место от бенгальского огня. В одну новогоднюю ночь Софи так смеялась, что он выпал у нее из рук. Десять лет назад. Тогда у нее уже была двухнедельная задержка.