Камилла Лэкберг - Укрощение Страница 5

Флюгаре посмотрел на Рикки через голову Хелены и встретился с ним глазами. Необыкновенный мальчик. Он оказался тем хребтом, на котором держалась вся семья в течение нескольких месяцев. Но сейчас, когда он стоял перед Йостой, с бледным лицом и пустыми глазами, то снова казался совсем юным, каким и был. И полицейский понимал, что Рикки навсегда утратил детскую веру в то, что все все-таки образуется и кончится хорошо.

— Мы можем ее увидеть? — спросил юноша не своим голосом. Йоста почувствовал, как Хелена замерла. Высвободившись из его объятий, она вытерла слезы и сопли рукавом куртки и устремила на него умоляющий взгляд.

Флюгаре смотрел в одну точку где-то позади этих двоих. Как сказать матери и брату, что им не надо видеть Викторию? И почему не надо…

Весь кабинет был завален бумагами. Переписанные записи, клейкие бумажки, статьи, копии фотографий… Все это производило впечатление полного хаоса, однако Эрика любила работать таким образом. Когда она трудилась над очередной книгой, ей хотелось собрать вокруг себя всю информацию, все мысли по поводу дела, которое она описывала.

Впрочем, в этот раз Фальк, кажется, взялась за непосильную задачу. У нее набралось множество материалов и сведений о предыстории преступления Лайлы, но все они происходили из вторичных источников. Насколько хорошими получаются ее книги, насколько ей удается описать дело об убийстве и ответить на все вопросы — все это напрямую зависело от того, удалось ли ей получить сведения из первых рук. До сих пор у писательницы это всегда получалось. Иногда люди, имеющие отношение к делу, соглашались сразу. Некоторые даже слишком охотно шли на контакт, чтобы привлечь к себе внимание СМИ, побыть немного на виду. Но иногда процесс шел не быстро, и женщине приходилось искать подход к главным действующим лицам, объяснять, зачем ей понадобилось ворошить прошлое, почему она хотела рассказать их историю. Однако в конце концов ей всегда все удавалось. До нынешнего момента. С Лайлой дело совершенно застопорилось. Во время свиданий Эрика изо всех сил пыталась убедить ее впервые рассказать о том, что произошло, но все было напрасно. Заключенная охотно беседовала с ней, но только не об этом.

В расстроенных чувствах писательница положила ноги на стол и задумалась. Может быть, позвонить Анне? Та часто подбрасывала ей новые идеи, помогала взглянуть на ситуацию под иным углом зрения. Хотя сейчас младшая сестра не такая, как прежде. В последние годы ей так много довелось пережить — и ее злоключениям, кажется, нет конца. Правда, кое-что из неприятностей она сама вызвала на свою голову, однако Эрика не могла осуждать Анну. Она-то прекрасно понимала, почему все получилось так, а не иначе. Вопрос лишь в том, сможет ли Дан это понять — и простить. В душе Фальк могла признаться самой себе, что сильно в этом сомневается. С Даном она была знакома всю жизнь, в подростковые годы они даже встречались — и она как никто знала, каким он может быть упрямым. Однако упрямство и гордость, его главные качества, в данном случае ударят только по нему самому. И в результате несчастны будут все: Анна, Дан, дети, да и сама Эрика. Ей так хотелось, чтобы сестре выпало хоть немного счастья в жизни — после того кошмара, который она пережила с отцом своих детей Лукасом.

Как несправедливо, что их судьбы сложились так по-разному, подумалось писательнице. У нее самой — прочный и счастливый брак, трое здоровых детей и писательская карьера, идущая на подъем. Анне же жизнь посылает одно испытание за другим, и Эрика понятия не имеет, как ей помочь. Такую роль она всегда исполняла по отношению к сестре: защищала, поддерживала, заботилась о ней… А Анна всегда была бесшабашной и вовсю радовалась жизни. Но теперь все это куда-то подевалось, и осталась только пустая унылая скорлупа. Старшей так не хватало прежней Анны…

«Позвоню ей сегодня вечером», — решила Фальк, после чего достала пачку статей и стала перелистывать их. В доме царила блаженная тишина, и Эрика была счастлива, что ее профессия позволяет ей сидеть и работать дома. У нее никогда не возникало желания иметь сослуживцев и отправляться по утрам в офис. В компании с самой собой ей было вполне комфортно.

А самое нелепое — ей уже хотелось поскорее идти забирать близнецов и Майю из садика. Как это возможно, как вмещаются в родительской душе такие противоречивые чувства? Эти постоянные американские горки со взлетами и падениями выматывали ее. То сжимаешь кулаки в карманах, то в следующую секунду хочется зацеловать малышей. И Эрика знала, что и Патрик испытывает нечто похожее.

Размышления о муже и детях невольно навели ее на мысли о Лайле. Непостижимо! Как можно перейти ту тонкую, но четкую границу допустимого? Разве не вся суть человека — это умение обуздывать свои примитивнейшие инстинкты, поступая правильно, социально приемлемо? Следовать тем законам и правилам человеческого бытия, которые делают возможным существование общества?

Эрика продолжила перелистывать бумаги. Это правда — то, что она сказала сегодня Лайле. Она никогда не сделала бы своим детям больно. Даже в самые тяжелые минуты, когда после рождения Майи у нее началась послеродовая депрессия или в том состоянии полного хаоса, когда родились близнецы, ни во время бессонных ночей, ни в припадках ярости, которые иногда, кажется, продолжались часами, ни тогда, когда дети повторяли «Нет!» так часто, как дышали — ни разу она не была близка к тому, чтобы так поступить. Хотя в пачке бумаг, лежавшей у нее на коленях, в фотографиях у нее на столе, в ее заметках хранились доказательства того, что эту границу можно преступить.

Она знала, что жители Фьельбаки называют дом, изображенный на фотографии, «Домом ужасов». Не слишком оригинальное название, но очень подходящее. После трагедии никто не захотел купить его, так что он пустовал и потихоньку разрушался. Эрика потянулась за старой фотографией здания, чтобы посмотреть, как он выглядел тогда. Ничто не указывало на то, что происходило за его фасадом. Он выглядел как самый обычный дом, белый с серыми углами, одиноко стоящий на холме в окружении немногочисленных деревьев. Фальк задумалась, как он выглядит сегодня, что от него осталось…

Внезапно женщина выпрямилась на своем рабочем стуле, положив фотографию на стол. Почему она до сих пор не съездила туда? Ведь она всегда имеет обыкновение посещать место преступления. При работе над всеми предыдущими книгами писательница всегда начинала с этого, и только в этот раз — нет. Что-то удерживало ее от этого. Даже нельзя сказать, чтобы она приняла осознанное решение не ехать туда — просто не поехала, и все.

Но это подождет до завтра. Сейчас уже пора ехать забирать домой маленьких дикарей. При мысли об этом в животе Эрики все сжалось от нежности и усталости.

Корова мужественно боролась за жизнь. Ветеринар Юнас Перссон взмок от пота после многочасовых попыток повернуть еще не рожденного теленка. Большое животное сопротивлялось, не понимая, что люди пытаются ему помочь.

— Белла — наша самая лучшая корова, — сказала Бритта Андерссон. Вместе с мужем Отто они вели хозяйство на хуторе, расположенном в двух-трех километрах от владений Юнаса и Марты. У них было маленькое, но вполне конкурентоспособное сельскохозяйственное предприятие, где главным источником доходов являлись коровы. Бритта была человеком предприимчивым, и то, что ей удавалось выручить от поставок молока в компанию «Арла»,[2] дополнялось доходами от маленького магазинчика по продаже домашних сыров. Теперь же она стояла рядом с коровой, встревоженная и озабоченная.

— Да, Белла хороша, — проговорил Отто и растерянно почесал в затылке. Это был четвертый теленок у коровы, и три предыдущих раза все прошло отлично. Однако этот отпрыск лежал поперек и отказывался выходить, а Белла на глазах теряла силы.

Юнас вытер пот со лба и приготовился сделать еще одну попытку повернуть детеныша, чтобы тот скорее оказался на соломе, мокрый и неуклюжий. Сдаваться нельзя, иначе и корова, и теленок погибнут. Мужчина успокаивающе погладил Беллу по мягкой шерсти. Она дышала коротким поверхностным дыханием, выкатив глаза.

— Ну-ну, старушка, давай посмотрим, не удастся ли нам достать твоего теленочка, — сказал Перссон, снова натягивая длинные полиэтиленовые перчатки. Медленно, но решительно он ввел руку в узкий канал и продвигался по нему, пока не нащупал теленка. Ему нужно было крепко ухватиться за одну ногу, чтобы повернуть детеныша в правильное положение, однако сделать это необходимо было нежно, ничего ему не сломав.

— Я нащупал копытце, — произнес ветеринар и заметил уголком глаза, как Андерссоны вытянули шеи, чтобы лучше видеть происходящее. — Спокойно, старушка, спокойно!

Говоря тихим и спокойным голосом, он потянул. Ничего не произошло. Перссон потянул сильнее, но сдвинуть теленка с места не мог.