Евгений Сухов - Я подарю тебе «общак» Страница 5

– Дяденька, спасите меня, он делает мне больно, – залепетала девчушка, цепляясь за ноги «медвежатника».

Лапа взглянул в ее заплаканное лицо, обращенное к нему. У нее были большие выразительные синие глаза, светлые волосы. На щеке алел свежий след от удара, а из разбитых распухших губ текла кровь.

– Ты ей что, родственник? – хмуро посмотрел на бродягу Лапа.

– А тебе что за дело? Иди себе и не мешай, – прохрипел тот и пошатнулся, жестоко улыбаясь. Он был уверен в своей безнаказанности, оттого и удивился внезапно возникшему на пути препятствию.

– Он напал и сказал, что удавит меня, если не буду молчать, – всхлипывая, проговорила девочка.

«Своих мне проблем мало», – с раздражением подумал про себя Лапа, а вслух произнес:

– Эй, ты, дерьмо шелудивое, вали отсюда, пока маслину тебе в макиту не загнал. Че лыбишься, как параша?!

Бродяга зло посмотрел на «медвежатника», потом на девочку и крикнул ей:

– Я все равно тебя выслежу! Ты еще пожалеешь, что на свет родилась! Я с тебя шкуру с живой спущу, я с тобой такое сделаю…

Лапе надоел весь этот балаган, и он, достав «браунинг» из-за пояса, направил его на бродягу. Прозвучал оглушительный выстрел. Девчушка вскрикнула и закрыла глаза. Бродяга с дыркой во лбу, обливаясь кровью, рухнул назад в темный проход.

«Я слов на ветер не бросаю», – пробормотал себе под нос Лапа. Бродяга действительно мог потом выследить девчонку, и никто бы ему не помешал осуществить задуманное. Выглядел он абсолютным психом. Человеческое существо, деградировавшее до животного уровня, такие способны на чудовищные зверства. Лапа опустил дымящийся пистолет, затем отпихнул девчушку и быстро пошел прочь, однако тут же услышал топот маленьких башмаков у себя за спиной. Бродяжка бежала следом, прижимая к груди грязную куклу, обернутую в тряпье. Он проскочил через проходной двор на соседнюю улицу и несколько раз свернул, стараясь уйти как можно дальше от места убийства. Непостижимым образом маленькая бродяжка снова и снова появлялась сзади, словно приклеенная, и канючила:

– Дяденька, можно я с вами пойду? Я могу любую работу по дому делать: и печь топить, и полы мыть, и дрова таскать!

– Отстань, беги домой, к родителям! – в сердцах рявкнул на нее Лапа.

– У меня никого нет, папку убили красные, а мать тоже весной преставилась, – с жаром заговорила девочка.

– А мне-то что, что у тебя никого нет, – возмущенно фыркнул Лапа, – да таких, как ты, теперь на каждом углу с десяток набрать можно. Катись, к черту! Чего ты ко мне пристала?

– Нет, не прогоняйте меня, – всхлипнула девочка, – вы добрый. Я буду хорошо работать! Я очень сильная. Могу ведро воды, даже два принести…

– Да нет у меня дома, сам шатаюсь туда-сюда, – буркнул Лапа, ускоряя шаг.

Девочка побежала быстрее, тараторя на ходу, как заведенная:

– Мы в скиту далеко в лесу жили, у «лучинковцев». Потом мама заболела, а святая матушка Васса сказала, что лечить ее нельзя, что ее душа нужна Богу, и надо ей помочь уйти из этого мира. Мамку на речку отвели, стали в проруби купать. И она умерла.

– Это ты у этих психов-сектантов жила, – присвистнул Лапа, немного смягчившись. – Ну и суки, мать твою уморили. Из-за этого ты от них убежала?

Он впервые видел человека, который смог покинуть секту, обосновавшуюся в лесах, в нескольких десятках километров от города. Люди обычно уходили туда и не возвращались. Сектанты отвергали все блага цивилизации, ходили в рубищах, питались подножным кормом и обогревались «данной богом» лучиной, за что и прозвали их «лучинковцами».

– Нет, матушка Васса сказала, что меня надо в жертву Богу принести, а я испугалась, – смущенно призналась девочка. – Залезла в телегу, на которой матушка Васса ездит в город, а ночью убежала. Потом Тихон – злой дядька, которого ты убил, – нашел меня и хотел увезти обратно.

– Ни хрена у вас там творится, – пробормотал Лапа, размышляя, что делать с попутчицей. Следовало ее куда-нибудь пристроить. Может, сдать Хазе, в притон, да попросить, чтобы научила воровать, чтобы сама обеспечивала себя? Что он еще может сделать для нее?! Кругом голод, разруха и толпы таких же, как она, беспризорников. Его самого не сегодня завтра пришьют. Или… Тут в его голове блеснула отличная идея. Обдумывая ее, он косился на девчонку, а та, заметно повеселев, без умолку рассказывала, как ее все обижали, как чуть не побили на базаре, когда она попробовала стащить пирожок у торговки. – Не умеешь ты жить на улице, – заметил Лапа, – если не сможешь быстро научиться, то сгинешь. – Он огляделся по сторонам. За спиной секунду назад послышался какой-то шорох, или ему показалось? Заметив перемену в нем, девочка мгновенно замолчала и насторожилась. Возможно, за ним следили от самого кабака. – Мне понадобится помощь в одном деле, – медленно проговорил Лапа, вытаскивая пистолет, – ты мне поможешь?

– Да, – кивнула девочка, не раздумывая.

– А зовут-то тебя как? – поинтересовался он, сняв оружие с предохранителя.

– Лизой, – ответила девочка, испуганно озираясь.

– Лизаветой, значит. – «Медвежатник» – неожиданно повернулся и выстрелил в темноту за кустами у стены дома.

Из кустов, ломая ветки, вывалился тип с обрезом. Лапа круто развернулся, закрыл собой девочку и снял второго, появившегося из-за угла. Снова развернулся, но третий нападавший успел выстрелить раньше. Пуля пробила сорочку на груди Лапы в области сердца. Он упал, выронив пистолет, и почувствовал, что задыхается. Лиза, сбитая с ног, упала рядом и заплакала.

Стрелявший вышел из темноты под свет фонаря и навел на него револьвер. Это был Аркашка Бобер – вор, у которого он выиграл машину в карты. Лицо у Аркашки было сильно разбито. Не хватало трех передних зубов, а в глазах светился сумасшедший огонек.

– Где гаманок заныкал, падаль? – оскалился вор, целясь «медвежатнику» в голову. – Мне нужны бабки, что ты взял в кассе. Говори, или мозги сейчас разлетятся. Из-за тебя, гад, меня менты чуть не погасили. Говори! Считать не буду!

Глядя на палец Аркашки, напрягшийся на спусковом крючке, Лапа подумал, что настал его смертный час, однако в этот момент где-то рядом, прямо над ухом, оглушительно грохнул выстрел, и нападавший с удивлением увидел дырку от пули у себя на животе и хлынувшую из раны кровь. Лапа дернулся в сторону, а в следующую секунду от мостовой, где только что находилась его голова, срикошетила пуля. Падая, Аркашка стрелял, но все пули уходили мимо. Затем патроны кончились. Вор упал на мостовую, затих, и из-под его тела начала растекаться лужа крови, напоминающая в темноте чернила. Лапа посмотрел на Лизу. Глаза девочки были расширены от ужаса. Тут же «медвежатника» одолел новый приступ кашля. Приподнявшись, он расстегнул рубашку и увидел на груди массивный серебряный медальон с вмятиной от пули. Следом из складок рубашки на булыжники мостовой вывалилась деформированная пуля. Морщась от боли, он мягко отобрал у девочки пистолет, поднялся и махнул ей, чтобы шла следом:

– Давай, надо уходить.

В переулке на их пути возник патруль из отряда содействия милиции. Два парня и девушка. Дружинники тихо совещались и не заметили странную парочку. Лапа пихнул Лизу к щели в заборе. Они пробрались через какой-то заросший сквер, вышли на мощеную мостовую и зашагали к центру.

– Сейчас зайдем потолкуем с одним моим корешем и решим, что делать дальше, – сообщил Лапа девочке, толкнув дверь в подъезд трехэтажного купеческого дома, переделанного под общежитие.

По внушительной каменной лестнице они поднялись на второй этаж, и Лапа уверенно постучал в дверь. Внутри квартиры тихо зашуршали. Затем настороженный мужской голос спросил:

– Кто там?

– Золотуха! Сдайте, гражданин, золотые червонцы, – пошутил Лапа и уже серьезно добавил: – Открывай, это я, Серега.

Дверь приоткрылась. Сквозь щель на лестничную площадку выглянул высокий черноволосый поджарый мужчина лет тридцати пяти в поношенном халате. Он подслеповато щурился на них сквозь очки, озирался и нервно теребил аккуратную бородку клинышком:

– Кто это с тобой?

– Знакомься, это Лизавета, – улыбнулся «медвежатник» и представил ей хозяина квартиры: – Николай Павлович Загорский, скульптор, художник и мастер на все руки.

– Заходите быстрее, – буквально силой втащил обоих внутрь хозяин квартиры и накрепко закрыл дверь.

– Вижу, ты весь на измене! Что случилось? – благодушно поинтересовался Лапа у старинного приятеля.

Загорский сердито глянул на него и проворчал:

– А ты будто не знаешь. Здесь кругом уши, а ты приперся посреди ночи и орешь про золото. Хочешь, чтобы ко мне пришли?

– Неудачно пошутил, – виновато опустил глаза Лапа, – извини.

– Ладно, что с тебя взять. – И тут лицо Загорского вытянулось от изумления при виде пулевого отверстия на рубашке приятеля в области сердца. – Это что?