Татьяна Соломатина - Естественное убийство – 3. Виноватые Страница 5

Вернулась тогда Маргарита Павловна домой и сказала Василию Николаевичу чемоданы паковать. Нечего им больше в Казахстане делать.

– В Россию? – спросил муж.

– В Крым! – уверенно ответила она.

Никто не ожидал, что Марго-Рита не захочет вернуть себе российское гражданство и возвратиться в Москву или Подмосковье, а поедет сюда, в Крым, станет громадянкой Нэзалэжной, что так – по меркам родни – разбогатеет. Опять же другая на месте Маргариты Павловны, бия себя кулаками в грудь, рассказала бы родственничкам, чего всё это стоило – имея в качестве стартового капитала лишь крохотный кусочек земли в крымских степях, стать владелицей гостиничного бизнеса у самого синего моря. Не такого большого, но крепкого и доходного, постоянно расширяющегося. Другая разогнала бы всю эту кодлу к чертям собачьим, плюнув им вслед. Другая. Но не прилежная Ритка, вложившая всё – и бесконечную работу, и безмерное терпение, и сердце, и душу, и, разумеется, деньги – в свой небольшой трёхэтажный гостевой дом, плюс парочку отдельно стоящих коттеджей, плюс прогулочную яхту, плюс катамаран, плюс разнообразный туристический сервис, плюс текущую стройку пятиэтажного особняка. Она, казалось, вовсе не замечала завистливых разговоров за спиной. Живя так, как будто всё ещё скоблит и надраивает полы, стирает штаны, гладит блузки и так далее, и так далее, и так далее. Маргарита Павловна была самозабвенной трудягой.

Она даже не понимала, над чем смеётся Василий Николаевич.

– Ты знаешь, как тебя тут называют все, включая твою собственную кухарку? – как-то однажды, от души хохоча, сказал ей вечно слегка хмельной, совершенно последние двадцать лет бездельный, но в сущности беззлобный и даже добродушный муж, частенько шляющийся от скуки по любовно обихаживаемой Маргаритой Павловной территории.

– Как? – ровно спросила Маргарита Павловна, перевешивая за горничной полотенца в номере правильно, «по-европейски».

– Казашка Маргарита!

– Ну и что? – не меняя тона, не удивилась она, разглаживая покрывало на кровати. – Я и есть казашка Маргарита. Я – из Казахстана. Из Казахстана – значит, казашка. Люди просты. Я сама простая. – Улыбнулась она своему Васе. – Иди, родной, на кухню. Поешь, выпей рюмку-другую… В этом коттедже что-то со щитком-распределителем. Мне ещё надо электрика вызвать.

Получая разрешение на «выпить рюмку-другую», муж приходил в прекрасное расположение духа и уносился болтать с кухаркой. И тут же переставал испытывать лёгкую мимолётную неловкость от того, что о щитке-распределителе думает женщина. Ритка не женщина, а жена! Это её дело – вот пусть и думает.

На самом деле всё Маргарита Павловна знала. И что она «казашка Маргарита», и что «слишком набожная». И что её кухарка в несезон пьёт не по-детски и сплетничает о ней с редкими постояльцами, а в сезон держится изо всех сил, позволяя себе только стакан перед сном, потому что работу потеряет. А тут работу не так легко найти. Впрочем, как и такую отличную кухарку; стол в гостевом доме Маргариты Павловны был преотменный. Кухарка такое выкаблучивала, что не во всех французских-итальянских ресторациях сыщешь! К её кухарке с тутошних олигархических яхт являлись за рецептами, раз отобедав в заведении у Маргариты Павловны. Кухарка не жадничала, делилась секретами щедро. Даже мастер-классы, как это нынче называют, давала. Ей только в кайф, чтобы на благодарную публику поработать да под болтовню! Маргарита Павловна и из этого бизнес сделала. Богатые, не слишком давно, но слишком сильно оторвавшиеся от народа, страсть как полюбили экзотику в виде простонародной сухопарой бабы, у которой язык, что жало, а она ещё и в современном новомодном высокотехнологичном дизайн-интерьере деваляи перед аудиторией отчебучивает. Или не экзотика это для них, а напротив – ностальгия по собственным ушедшим в небытие бабушкам? Кто разберёт? Ходят – и отлично. И кухарке удовольствия море, и Маргарите Павловне в казну приход. В прошлом году её Фёдоровна звездой сезона была. Потом в паре-тройке телевизионных кулинарных шоу девицы «из телевизора», тут побывавшие, Ритиной кухарки творения преподавали как «старинный уэльский рецепт», а той – только в радость. Усядутся с Василием Николаевичем под плазменной, во всю стену панелью в пустынном зимой зале ресторана да под бутылочку на всех этих Юлий, Анн и прочих «пристроенных тёлочек» (кухаркин жаргон), любуясь, злословят по-доброму. В этом году кухарка на камбалиный гон три «концерта» дала; так один бородатый мужик, автор модных кулинарных книг, специально из Москвы прилетал. У кухарки уже целая полка на кухне с автографами: «Фёдоровне с преклонением перед кулинарным гением от С…», «Фёдоровне с неизменным восхищением, благодарная В…», «Фёдоровне с любовью, страстно обожающий её З…», «Где я только не бывал, и что я только не едал, но ваш Непревзойдённый Луфарик, Фёдоровна, навсегда в моём сердце! Ваш до гроба М…», «Фёдоровна, спасибо за вдохновение, всегда твоя Б…» – ну и так далее. Это же надо видеть, как она вечерком «в сезон», глотнув свою дозволенную порцию алкоголя, хвастается теми автографами задержавшимся за полночь в ресторане постояльцам эдак небрежно, походя, как бы между делом, матерински-нежно приговаривая: «Ну, вот этот рецепт они там, в своих книженциях, испаскудили, мерзавцы!» – это отдельная прелесть что такое! (Хотя никто никогда не видел, чтобы Фёдоровна в те рецептурные книги заглядывала во время готовки. Ни в те, с автографами, ни в какие другие.) Хвастается – и от щедрот душевных, переполняющих, изливает на полуночников «комплименты от шеф-повара». На ноябрьскую от Фёдоровны «макрель на шкаре» специально слетались все кулинарные селебрити и хохотали, выпивая в рыбном чаду и нахваливая мастерицу. А та только довольно ворчала про давно забытые печи и глиняную черепицу и про что-то ещё, тоже давным-давно утраченное.

Маргарита Павловна только радовалась: сырья на три копейки, а рекламы в виде «сарафанного радио» (на посетительских радостях) – на несоизмеримо превышающую затраты сумму. Ну и «весенний шик от Фёдоровны» – зелёный борщ (тот, что в России – «щавелевый суп» – ух, как кухарку выводил из себя этот «суп»)! Ну, понятно, уха – во всех её тысяча и одной разновидности. Но зелёный борщ по весне… Кстати, действительно, Фёдоровна готовила лучше, чем признанные, все в иностранных звёздах, глянцевых книгах и рейтинговых отечественных фуд-телешоу повара. Всё то же, всё так же: у кухарки – любовь, у тех же просто техничный качественный секс. Поварское слово Фёдоровна знает… Так что пусть выпивает (хотя иногда зимой они с Васькой на пару набираются до состояния ниц). Пусть сплетничает. Куда она без этой кухарки, если давно на всех меню золотое тиснение «Кухня Фёдоровны»?

В курсе была хозяйка гостевого дома, что ненавидят её таксисты – все, как один, мужья горничных. Все, как один, отставники. Все, как один, с утра до ночи жалующиеся на жизнь не только друг другу, жёнам и самой Маргарите Павловне, но и постояльцам. Как заберут кого из аэропорта в Симферополе, так всю дорогу до Балаклавы и рассказывают, как тут плохо, а там, «у них, в Москве» – хорошо. Не раз и не два уже жаловались ей постоянные клиенты на то, что в услугу «трансфер» двухчасовая непрерывная речь извозчика не входит. Не раз и не два уже просила она таксистов помалкивать. Без радиоволн с жуткой попсой или шансоном, просто везти, доставлять. Разговоры разговаривать, только если клиент сам беседовать изволит. Как этим болтунам-отставникам не надоедает сотни раз повторять одну и ту же историю о том, что в 1997 году ему давали квартиру в Балаклаве, но маленькую, а он хотел в Севастополе, но большую. Теперь не той и не другой, вот так и живи с тёщей, тестем, а те на тот свет никак не торопятся, хотя внукам уже по двадцать пять лет. И что горничные подворовывают по мини-барам, а не все клиенты утруждают себя проверкой счетов – знала. Так у постояльцев не воруют, и слава богу. А вот по мини-барам шарят. Потому что пьют. И пьют тут практически все – и продавщицы в магазинчиках на набережной, и тётки, из года в год торгующие одними и теми же тельняшками, можжевеловыми безделушками и жилетками из овчины. Пьют официантки, и таксисты тоже пьют. Потому на опцию «трансфер» у Маргариты Павловны всегда в резерве есть фамилия-другая и пара-тройка номеров телефончиков. Случалось, правда, что все – и тот, кто в смене «играет», и «запасные» – нахлёстывались в умат. Особенно в несезон. Тогда она сама, ножками, бегала до аптеки, хорошо там, на площади, всегда есть таксисты. И доплачивала им сама, потому что гостиничный трансфер был дешевле тех цен, что заламывали весь день тоскующие «одиночки с мотором». Однажды чуть было не уволила штатного шофёра. Так горничная, жена его, в ноги Маргарите Павловне кидалась, жаловалась, что детям малым – тринадцати и девятнадцати лет – есть нечего. Оставила. Потому что она, Маргарита Павловна, всегда всех понимала, всех жалела, всех кормила, в положение всех входила и не делала из этого никакого подвига и в ранг благодетельницы для всех этих людей себя не возводила. А они злословили за её спиной. Всё не уставая считать и пересчитывать, что у неё да откуда. То и оттуда. Труд и от труда. Ежедневный труд и от ежедневного труда. Скоблить, надраивать, стирать, гладить. Как и всю жизнь. Не было в её гостевом доме такого места, куда сама Маргарита Павловна не могла бы встать при надобности. И к плите, если кухарка совсем в ауте. И за руль – если шофёр в отключке, а такси не нашлось. И двор подмести, если дворник саботирует по той же алкоголической причине. И цветы посадить – это она вообще сама любила. В общем-то, думать и вспоминать некогда, кроме бессонных ночей. Хотя сегодня ночью она так и не придумала, куда поселит на свой день рождения старшую сестру Свету.