Александр Кулешов - Заколдованный круг Страница 5

Однажды отец Стена продал какому-то чадолюбивому папаше небольшой танк, который тот подарил своему восьмилетнему сыну на день рождения.

Отец Стена был одним из руководителей всемогущей в стране Национальной стрелковой ассоциации, член попечительского совета университета, президент городского общества покровительства животным и вице-президент городского общества охотников (в чем не усматривал никакого противоречия!). Это был веселый, симпатичный, добрый человек, что не мешало ему зарабатывать миллионы.

С сыном они жили мирно, в согласии, пока Стен не задумал стать врачом и с этой целью поступил на медицинский факультет университета.

Сначала все шло гладко. Но однажды, когда Стен дежурил, как и другие студенты-практиканты, в городской больнице, туда привезли раненых. Это были молодые ребята, студенты другого университета и рабочие. Они устроили демонстрацию против войны, расклеивали листовки. Из-за угла выскочили на машинах какие-то люди в шлемах, со свастикой на рукаве и открыли стрельбу. Десять человек раненых привезли тогда в больницу.

Тех поймали, судили (отпустив потом домой под залог). Выяснилось, что у них хорошо вооруженные отряды, что это некая организация, за городом они тайно проходят поенное обучение и т. д. А главное, что оружием снабжает их отец Стена.

Тогда-то и произошло первое столкновение отца с сыном. Стен сам об этом рассказывал. Стен утверждал, что и отец виноват, поскольку стреляли из его оружия, а тот, огорченный и обиженный, пытался втолковать сыну, что он ни при чем. Он же бизнесмен, его дело торговать, а что потом будет с товаром, его не касается. Кто мешал этим демонстрантам тоже купить у него пистолеты? Ради бога, он бы и им продал. Есть спрос — есть предложение, а его дело — торговать.

Но Стен не соглашался. Ссоры углублялись. Он переехал от отца. Подружился со своими бывшими пациентами, стал участвовать в сборищах, демонстрациях. Незадолго до рокового дня студенты подрались с полицией, арестовавшей нескольких демонстрантов. Полицейские открыли огонь, и двое студентов, в том числе ближайший друг Стена, были убиты. Выяснилось, что оружие полиции поставляет все тот же отец Стена.

А через несколько дней, узнав об этом, Стен застрелился. В оставленной записке он просил пистолет, с помощью которого совершил самоубийство, передать отцу «на долгую память».

Это событие и обсуждалось в начале вечера у Тер. Причем каждый высказал свое мнение.

«Его дело», — заметил Луиджи; «Кошмар», — сказала Зена; «Дурак», — констатировал Рив; «Я б такого собственными руками задушила», — заявила скорая на решения Тер. Чин, как всегда, промолчал, только в черных глазах его промелькнул странный огонек то ли удовлетворения, то ли насмешки. А Дон пожал плечами: «А мы что могли сделать?»

Вот об этом еще кто-то продолжал лениво спорить в соседней комнате. Наконец оттуда с шумом появились танцевавшие там Луиджи и Зена. Зена явно не рассчитала своих сил в борьбе с виски. Она была единственной в компании, кто позволял себе выпить стаканчик-другой. Иногда третий. А порой четвертый. И вот тогда она становилась такой, как сейчас.

Зена была очень эффектна: густые черные волосы падали на обнаженные плечи, глаза сверкали, она громко смеялась, запрокинув голову. Ее поддерживал за талию Луиджи.

— Вы чего тут в темноте сидите, а? Ая-яй, знаю я вас! — Зена погрозила тонким пальцем. — Оставишь на минутку, вы тут такое натворите…

— Да ты, никак, пьяная? Ну-ка, пройдись к той стене. Давай, давай! — Тер укоризненно смотрела на подругу.

— Пожалуйста. — Зена танцующей походкой стала пересекать комнату. И вдруг слегка покачнулась. — Ой!

— Ну вот, напилась как свинья, — констатировала Тер. — А ты куда смотрел? — набросилась она на Луиджи. Тот пожал плечами:

— Ты же знаешь, что я никому не навязываю своей воли. Хочет пить, пусть пьет. Это ее дело. Ты не хочешь пить — не пей, это твое дело…

— Великолепно! А Дон пусть убивает — это его дело, а Рив пусть грабит — это его дело! Тебе все равно…

Дон усмехнулся и посмотрел на Рива. И испугался. Лицо Рива было бледно-серое, губы дрожали.

— Да что с тобой? — Дон поднялся и потряс друга за плечо. — На тебе лица нет. Может, приляжешь?

— Да нет, ничего, голова… Голова проклятая болит. Домой пойду. Домой…

Подбежала Тер, подошла Лилиан. Все наперебой советовали: компресс, сон, пилюли фирмы «Здоровье», свежий воздух…

Рив выбрал последнее и, торопливо попрощавшись, покинул компанию.

— Ну, — сказала Тер, — что я говорила? С ним что-то творится. В конце концов он твой друг, — повернулась она к Дону, — мог бы проявить сочувствие, поинтересоваться…

— Хорошо. — Дон сам был обеспокоен. — Завтра игра. Не до того. Посмотрим, кстати, как он будет играть. Если не придет в себя, то, чего доброго, на результатах отразится. Во всяком случае послезавтра берусь за него, выясню, в чем дело. Коли болен — к врачу, коли влюблен в Лилиан — в церковь вместе с ней…

Но шутки никто не поддержал.

Расселись вокруг камина. Появилась госпожа Лонг, маленькая, сухонькая женщина. Она была на пять лет старше мужа, и женился он на ней из-за денег. Деньги те давно сыграли свою роль, давно уже господин Лонг сам заработал капиталы. К жене он относился ласково, но пренебрежительно, она оказалась чем-то вроде экономки в его доме. У него была своя и личная, и деловая, и светская жизнь. В редких случаях, когда он устраивал приемы, хозяйку дома изображала Тереза, а ее мать даже не выходила к гостям.

Она, словно мышка, шныряла по комнатам, следя за уборкой, стиркой, ремонтом, содержанием сада, приготовлением обедов и ужинов. Остальное время сидела у себя и смотрела телевизор. С мужем они не виделись иной раз по нескольку дней.

Телевидение был тот мир, в котором жила госпожа Лонг. Это был крайне удобный и приятный мир, потому что все неприятное, страшное, тяжелое изгонялось из него простым нажатием кнопки.

Веселые праздники, открытие новых церквей и магазинов, цветочные распродажи, рождественские постановки, фияьмы с веселым концом — ^ все это госпожа Лонг могла смотреть часами. А вот налеты авиации, полыхающие напалмом поля, разгон демонстраций, боевики с убийствами и драками, всякие там выступления министров с мрачными прогнозами — это она выключала. Правда, на Целый вечер радостей не хватало. Но, зная любимое развлечение своей супруги, господин Лонг установил для нее домашний видеомагнитофон, и она могла вновь и вновь прокручивать особенно понравившиеся ей передачи (вот и сегодня она три раза с удовольствием посмотрела, как отец Стена месяц тому назад открывал новый городской аквариум, построенный на его деньги).

Когда у дочери собиралась молодежь, госпожа Лонг, оторвавшись от волшебного экрана, робко заходила в комнату с каким-нибудь пуншем, печеньем или пирогом собственного приготовления.

Ее равнодушно благодарили, одаривали комплиментами и переставали замечать. Она исчезала так же незаметно, как появлялась.

Вот и сейчас она неслышно я ловко обнесла всех чаем и какими-то бисквитными пирожными, испеченными ею, пока все танцевали.

— О, спасибо, госпожа Лонг, как вкусно, — промямлил Луиджи, самый воспитанный.

— Ты всегда нас балуешь, мама, — выполнила свой дочерний долг Тер.

— Ешьте, ешьте… — прошептала госпожа Лонг и испарилась.

Разговор перешел на предстоящий баскетбольный матч. Это был ответственный поединок. Университет, в котором все они учились, славился одной из сильнейших в городе баскетбольных команд, носившей название «Рыси». Их основным соперником в студенческом первенстве считались «Бобры».

Именно этим двум командам предстояло встретиться в финале, который разыгрывался на следующий день в спортивном зале «Зеленый сад».

Встреча приобретала особое значение, потому что на пей присутствовал олимпийский тренер, и ожидалось, что он отберет нескольких кандидатов в национальную сборную.

Что одним из этих кандидатов будет он, Дон не сомневался. Он действительно был баскетболист высшего класса. И то обстоятельство, что рост его не вполне соответствовал нынешним требованиям — всего сто девяносто сантиметров, не мешало ему. Поразительная прыгучесть, молниеносная реакция, умение забрасывать мяч с дальних дистанций, мгновенно прорываться в любую щель, обнаруженную в защите соперника, делало его самым результативным игроком команды, любимцем товарищей и тренера, кумиром болельщиков. Он был капитаном команды и центровым.

Было еще одно важное обстоятельство. Стипендия, которую он неофициально получал от университета как спортсмен, была его единственным источником существования. Дон не строил иллюзий. Прекрасно понимал, что его успехи в учении, отмечаемые всеми профессорами, никакой роли не играют. За это стипендии не дают. Да и по окончании университета хорошую работу он найдет, уж конечно, не из-за своих университетских оценок. Просто многие предприятия с удовольствием возьмут на службу игрока национальной сборной (если вообще придется идти служить — скорее всего, он будет числиться на какой-нибудь неведомой ему самому должности, как все другие крупные спортсмены, но как раз этого ему бы не хотелось).