Наталья Андреева - Комната с видом на огни Страница 5

— Аня, ты позвонишь завтра? — Милый Оленькин голосок сделался умоляющим, она всегда умела выпрашивать.

— Позвоню, — Анне хотелось только одного — прекратить этот разговор.

Положив телефонную трубку, она грустно подумала: «Вот и подруги у меня теперь нет. Что дальше?»

Утром следующего дня в их палату снова пришла Елена Михайловна.

— Говорят, ты не ешь ничего? Через катетер кормить будем? Юлю позвать?

Анна попыталась сесть. Желудок совсем отвык от еды, даже в животе не урчало.

— Не надо. Я сама.

— Вот и хорошо. Сейчас скажу, чтобы бульон принесли. Ну что, полегче сегодня?

— Да.

— В окно больше прыгать не хочешь?

Анна промолчала.

— Я тебе тут успокоительное назначила. Только сначала надо поесть, это обязательно. Совсем ты себя довела. Давай, поешь как следует, а я к тебе через часок зайду.

— Зачем?

— Тебе молчать нельзя. Ты разговаривай, разговаривай, хоть сама с собой. Замолчишь — дурные мысли сами в голову и полезут. Вспоминай, ругай его, только вслух, врагов своих ругай, бабулькам расскажи, они любят послушать. А я к тебе еще зайду.

Елена Михайловна ушла, а через несколько минут недовольная Юля принесла тарелку бульона. По лицу медсестры было видно, как это ее раздражает.

— Я вас обидела? — не выдержала Анна.

— Тоже мне, королева! Ешь, давай, ты у меня не одна. Старухи сами в столовую ходят, а тебе в палату бульончик носят! Ох уж мне эти царские особы! — И Юля отвернулась к окну.

— Я же больная.

— Это они больные, — кивнула медсестра на затихших старушек. — Ay тебя просто блажь. Только от безделья можно такую глупость сделать: травиться.

— Откуда вы знаете?

— Да уж знаю! А ненормальная — так иди к психам, самое твое место.

— Я не буду есть, — Анна резко отодвинула тарелку, бульон расплескался, попал на простыню.

— Стирать не тебе, можно и пошвыряться! Сейчас принесу катетер да позову Светлану Степановну, так узнаешь! Ешь давай! — прикрикнула Юля.

Доедала Анна в полной тишине: вздыхали старушки, молчала Юля, сминая в руке какую-то записку, наконец ложка застучала о дно тарелки.

— Все, — с облегчением отодвинула ее Анна.

Юля так же молча взяла пустую посуду и ушла. Минут через десять в палату опять заглянула Елена Михайловна:

— Ну как? Поела? А чего опять такая хмурая? Что там случилось?

Анна, обиженная, молчала, Елена Михайловна подвинула к кровати стул, присела.

— Юля что-нибудь не то сказала? Да ты не обижайся. У нее ведь дочка больная. Совсем еще крохотная, а признали врожденный порок сердца. Операцию надо делать, а это всегда большой риск. У тебя-то как, дети есть?

— Да. Сыну восемь лет.

— Когда ж ты успела?

— Замуж рано вышла.

— И как мальчик? Здоров?

— Да.

— Чего ж ты, милая, тогда дуришь? Сын у тебя есть, все с ним хорошо. Вот для кого жить надо, а ты все о мужике своем переживаешь.

— У меня дороже мужа никого не было. Если бы вы знали, что он мне напоследок наговорил!…

…Выслушав историю увольнения жены, Ваня Панков тут же исчез из дома. Анна промучилась весь день, бесцельно шатаясь из комнаты в комнату. Больше всего на свете ей хотелось услышать хоть одно из тех ласковых слов, на которые Ваня был так щедр последнее время. Хоть одно.

Вернулся любимый муж только к двенадцати часам ночи, когда Анна, вся в слезах, еще переживала Ольгин звонок. Она смотрела, как Ваня разбрасывает по стульям одежду, швыряет на пол грязные носки, и все ждала, ждала, ждала…

Когда муж отвернулся к стене, она не выдержала и тронула его за плечо:

— Ваня.

— Я спать хочу, — пробормотал он, так и не повернувшись.

Ночью Анна не спала. Встала, потом долго сидела на кухне, бессмысленно глядя в окно. Огромный город светился разноцветными огнями. Столько огней, и за каждым из них люди! А она так одинока!

Утром Анна встала пораньше, отправила ребенка в школу, а маму по магазинам. Она еще надеялась дождаться от Вани того самого слова, а потом заняться с ним любовью. Вновь почувствовать себе не одинокой и кому-то нужной. Наконец в половине десятого любимый муж соизволил проснуться.

— Ваня, ты почему так поздно вчера пришел?

— Тебе-то что? — Она уже давно отвыкла от такого его тона, сухого и безразличного.

— Я тебя так ждала! Мне Ольга вечером позвонила. Представляешь, ей предложили мою должность, и она согласилась!

— Молодец!

— Разве это честно?

— Это очень умно. А такие честные, как ты, в итоге оказываются на улице. Тебе давно надо было сообразить, что под тебя копают.

— А почему ты таким тоном со мной говоришь? Что я тебе сделала?

— Да все, что могла, ты мне давно уже сделала Женила на себе, ребенка своего навязала!

— А ты ни при чем?

— Конечно! Случайно ведь получилось. Не дурак же я, чтобы жениться в семнадцать лет! И семью себе на шею повесить!

— Да это я вас всех себе на шею повесила, я! На какие деньги ты машину купил? Тряпки эти купил на какие деньги?! — Анна пихнула ногой стул, который с грохотом упал, подхватила дорогую джинсовую рубашку, сунула ему в лицо.

— За удовольствие надо платить, — вальяжно сказал Панков.

— Это за какое такое удовольствие?

— За такое, что я с тобой восемь лет прожил, дурак!

— Да сколько из этих восьми лет ты дома не появлялся?

— Ты штамп в паспорте хотела? Ты его получила. Даже фамилию мою не захотела взять, а чем плохая фамилия? Как же, мы ж Австрийские! Даже сын не носит мою фамилию! Я Панков, он — Австрийский. Я все это восемь лет терпел, но теперь хватит. Раз ты на нормальной работе удержаться не можешь, значит, ты дура, а я с дурой жить не хочу.

— Что, умную теперь найдешь?

— Нашел уже, не переживай. Машину я себе забираю.

— Она же на мои деньги куплена!

— А я на квартиру за это не буду претендовать, не забывай, что я здесь прописан. Устроим с тобой раздел имущества по-честному и без всяких судов.

— Ты это серьезно?

— Вполне, — Панков достал из-под кровати чемодан и полез в шкаф за вещами. Анна испугалась:

— Ваня, ну как же так? Все наладится, я найду другую работу.

— Сомневаюсь.

— А как же наша любовь?

— Какая еще любовь?

— Я тебя люблю.

— Ну точно дура. — Панков запихнул наконец в чемодан свои тряпки, выскочил в прихожую, схватил с вешалки черное драповое пальто, смахнул с полки прямо себе в карман какую-то мужскую парфюмерию и открыл дверь.

— Все, пишите письма. Да, чуть не забыл. — И уже через порог швырнул под ноги Анне ключи от квартиры.

— Ваня! Подожди! Ваня! — Она побежала за ним. Панков уже нажал кнопку лифта и с нетерпением ждал, когда откроется дверь. На жену посмотрел брезгливо и бросил через плечо:

— Истерик не устраивай, смешно.

Анна замолчала, снова почувствовала ком в горле, а потом не выдержала и заревела.

— Ну не плачь, девочка. Не плачь. — Елена Михайловна вздохнула. — Это бывает. Иногда кажется, что жизнь кончилась и ничего хорошего в ней уже не будет. Через несколько лет ты сама над этим посмеешься. Так бывает.

— Я никогда уже не буду смеяться.

— Будешь. И еще как!

— У меня ничего не осталось.

— Милая, да ты даже не представляешь, как тебе повезло! Избавилась от такого мужика! Поправишься, похорошеешь, все забудешь.

— Нет. Этого я не забуду никогда.

… Через час после ухода Елены Михайловны в палату снова заглянула Юля:

— Австрийская, к тебе опять пришли. Что, не пойдешь?

— Пойду. — Анна встала, набросила на плечи теплую кофту.

У двери в отделение мать беседовала с медсестрой, держа за руку восьмилетнего Сашку. Увидев Анну, заревела в голос:

— Анюта, ну зачем?! Зачем?! Напугала нас с Сашенькой!

Она подошла к сыну, обняла, прижала к себе.

— Кто меня нашел? — спросила Анна у матери.

— Сашенька. Их пораньше отпустили, каникулы ведь начались. Он сразу в «скорую» позвонил, молодец, что сообразил. Я-то на рынок поехала. На оптовый. А ты придумала тоже! Напугала ребенка! Знаешь хоть, что с ним было? Вот идем из детского реабилитационного центра, шок с ним, говорят, случился. Это когда тебя уже в больницу увезли.

— Извини, — нехотя обронила Анна. — Записку нашли?

— Какую записку? Саша, ты не брал записку?

Мальчик молча уставился в пол.

— Ладно, бог с ней, наверное, врачи забрали, — отмахнулась Анна.

— Как ты? — спросила мать.

— Нормально. Скоро выпишусь.

— Аня, ты смотри…

— Ладно, все уже прошло. Не реви.

Они помолчали: мать хлюпала носом, Сашка испуганно жался к Анне, боясь, что мама опять куда-нибудь исчезнет, она же просто замерзала.

— Холодно здесь. Что там на улице?

— Дождь. Солнышко было, а теперь все дождь и дождь.

— Вы идите. Я скоро дома буду, не люблю больницы. Идите, мама. Холодно.