Фридрих Незнанский - Умная пуля Страница 5

— Знаешь, Саня, если гордыня — это осознание своего превосходства, то тщеславие — желание привить эту точку зрения окружающим. Поздравляю, ты этого добился. Три дня назад генеральный произнес твои слова одно в одно. А еще он поставил передо мной главную проблему: найти «важняка», не уступающего тебе, великому! — Хочешь, догадаюсь, кто будет решать эту проблему? — тяжело вздохнув, произнес Турецкий. — Александр, ты же умный человек. Ищи, называй, предлагай. — Хорошо. Во сколько человек меня оценивает начальство? — Этот вопрос также поднимался в нашей беседе. Можешь в свою команду взять троих. И главное условие. Они должны быть не из Генеральной прокуратуры. — Может, мне пройтись по продюсерам телеканалов? Пойми, мне нужны трое даже не талантов, а гениев. Посмотри вокруг. Где идущая на смену молодежь? Сплошь неудавшиеся адвокаты да генеральские сынки, не пошедшие по дипломатической линии из-за патологической неспособности к иностранным языкам. — Саня, не паникуй. Россия велика. Наши людские резервы неисчерпаемы. — Допустим, присмотрю я кое-кого в провинции. А как же с жильем? — задал животрепещущий вопрос Турецкий. — Ты сам знаешь, сейчас с этим проблемы, — печально произнес Меркулов. Он помнил времена, когда квартирный вопрос для Генеральной прокуратуры рассматривался в двух проекциях: сколько комнат и в каком районе. — Ну сколько стоит квартира в Москве? — начал рассуждать Турецкий. — Допустим, пятьдесят «штук». Хороший следователь вернет в казну их с одного раскрытого дела, а плохой в лучшем случае будет штаны протирать до пенсии, в худшем войдет в сговор с преступниками, дабы наскрести на ту же квартиру. — Ладно, постараюсь твою математику привести в беседе с нашим мэром. Есть у нас небольшой жилищный фонд, но только с его личного согласия… Турецкий, покинув кабинет Меркулова, уловил новый аромат. Клавдия Сергеевна смотрела на него влажными влюбленными глазами. Он наклонился и произнес: — До вечера? — До вечера. И он и она знали, что вечером, скорей всего, ничего не будет. Турецкий обязательно унесется по делам, назвав их неотложными, а Клавдия, так и не дождавшись, когда шеф закончит свой бесконечный рабочий день, поедет на метро до Орехова. Но это был даже и не обман. Просто одинокой женщине жизненно необходимо время от времени назначать свидания. На душе у нее тогда становится светлее.

Глава 3 Академики тоже умирают по пятницам

День не предвещал ничего плохого. Была обычная пятница, тринадцатое мая. Академик Жбановский любил последний рабочий день недели после обеда. В это время резко снижалась деловая активность посетителей и просителей. Их мысли перестраивались на планы относительно предстоящих выходных, и он мог немного вздохнуть. Хотя Жбановский уже третий десяток лет руководил научно-исследовательским институтом, и руководил довольно успешно, административная работа тяготила. Все-таки прежде всего он был исследователем. Да, иметь в руках мощный инструмент, дающий возможность разбить неосуществимый проект на несколько локальных, а затем собрать результаты воедино, все равно что виртуозу обладать скрипкой Страдивари. Но возможность «поиграть» выпадала урывками. Он буквально тонул в нескончаемом потоке раздутых до вселенского масштаба мелочных жалоб, просьб о прибавке зарплаты, склок типа: «он получает больше, а делает меньше», требований: «верните моим детям мужа», нескончаемых счетов, прорывов сантехники, больничных листов, всевозможных отпусков. Время от времени он пытался заставить помощников и заместителей решать мелочные проблемы без своего участия. Однако из этого никогда ничего хорошего не получалось. Люди, не способные разрешить пару самых мелких вопросов, внезапно принимали стратегические решения в делах, к которым их и близко подпускать было нельзя. А чего стоят юбилеи, дни рождения, обмывания званий и степеней? Если не прилагать неимоверных усилий, то спиться можно за год. Тем более что в молодости лейтенант Жбановский лично сопровождал ядерные боеголовки на Кубу и обратно. Два месяца в трюме, при сильнейшем радиоактивном облучении, не прошли даром. Однажды под душем все волосы смылись и никогда больше не выросли. Жбановскому для вывода радионуклидов требовалась ежедневная доза спиртного. Незаметно алкоголь стал разновидностью питания. Академик нашел в себе силы побороть и этот соблазн. Жбановский протер платочком вспотевшую голову. Достал бутылочку кагора. Нацедил половину стакана. Выпил. Прислушался, как приятное тепло разливается по телу. Вино ему поставлялось по спецзаказу с Кубани. Стоит в небольшом городке Ейске крошечный заводик и производит вина, которые тут же грузятся на суда и уходят по миру. А у нас качественный продукт конкуренции с бормотухой не выдерживает. Разложил на столе чертежи и покрытые формулами и таблицами листы. Теоретически все было просчитано, но проверки практикой расчеты не выдержали. Теперь предстояло подвести под результаты испытаний научную базу. «Пуля влетела в окно, повернула на двадцать градусов с радиусом разворота тридцать три миллиметра. Через тринадцать микросекунд по дуге вошла в цель. Однако на конечном участке коэффициент рысканья оказался больше расчетного на три десятых процента». Это было недопустимо много. В результате угол атаки изменился на острый. Убойная сила, соответственно, упала на двадцать процентов. Жбановский чувствовал, что ответ на поверхности. Мало того, не оставляло чувство, что он подсознательно знает. Несколько раз подступало: вот оно! Но всякий раз наступал срыв. Раньше хорошо думалось ночами, но теперь он был не в том возрасте, чтобы насиловать организм. Академику жизненно необходимо были две вещи. Полнейшее погружение в проблему, когда кроме нее ничего на свете не существует. И затем переход в состояние полного покоя, когда голова абсолютно свободна от мыслей. Тогда находит озарение. Из полнейшей абстракции вдруг вырисовывается идея. Жбановский предпринял очередную попытку вникнуть в суть проблемы. Обитая звуконепроницаемым материалом дверь бесшумно отворилась. Из-за нее выглянула белокурая женская головка. Секретарша пару секунд рассматривала шефа. Она достаточно хорошо успела изучить свое—нравного академика. Беспокоить его в такие моменты не следовало. Так же тихо прикрыла дверь. Ломая руки, прошлась по приемной. У девушки в сумочке лежал билет на самолет до аэропорта Адлер на девятнадцать часов. Оставалось всего четыре. Можно сказать, она уже опаздывала. Неделю назад Жбанов—ский обещал пораньше отпустить, но она не могла бросить все и сбежать. Каждый день, уходя домой, девушка вынуждена была предупреждать об этом начальника. Она на секунду задумалась и, поняв, что нерешительность может сильно испортить отпуск, схватила дверную ручку. Жбановский вздрогнул. Не дав ему опомниться, секретарша, делая большие глаза и беспрестанно улыбаясь, выпалила: — Марк Борисович, извините, но я опаздываю на самолет. Вы обещали отпустить сегодня пораньше. — Да? — Академик недовольно приподнял нарисованные черным стеклографом брови. Сегодня он разместил их слишком высоко, поэтому выглядел смешным и трогательным, как бы ни пытался рассердиться. Почувствовав, что девушка всерьез его ворчание воспринимать не собирается, сменил гнев на милость. — Ладно. В курс дела Лену ввела? — Конечно! — Не люблю я это. Все придется делать самому. Обычно секретарь уходит в отпуск с руководителем одновременно. — И отдыхают вместе где-нибудь на островах! — радостно дополнила она мысль. — Я согласна. Однако, Марк Борисович, я молода и не могу без отпуска три года. — Неужели я три года не был в отпуске? Вот закончим с этой пулей, тоже поеду отдохнуть, — мечтательно произнес Жбановский. Его близорукий взгляд скользнул по открытому животику. Там нечто блеснуло. Приподнявшись, академик вытянулся вперед и спросил: — А что это у вас? — Пирсинг, — ответила секретарша и, поняв, что это слово в лексиконе шефа отсутствует, разъяснила: — Просто проколола пупок. Это сейчас модно. — Черт знает что! — взорвался Жбановский. — Вы в этом ходили весь день? Умная, образованная, молодая женщина. Красавица. Мать двоих детей! И вдруг такая легкомысленность! Вы же лицо института! Ко мне приходят солидные люди: министры, депутаты, генеральные директора, выдающиеся деятели науки и культуры. И что их встречает? То драные джинсы, то полнейший разврат. Что подумают уважаемые люди, увидев ваши лохмотья? — Какая зарплата, такая и одежда! — с ходу парировала девушка, нервно поглядывая на висевшие напротив двери часы. Во время разговора стрелки ускорили свой бег по циферблату. — Ладно, беги, — смилостивился Жбановский. — Но чтобы больше этого безобразия я не видел! Помощница выпорхнула. Академик ухмыльнулся. Любил он эту девушку, хотя частенько ругал. Нравилось ему в ней то, что, справедливо принимая критику, она никогда не испытывала чувства вины. У нее это было врожденным. Жбановскому, для того чтобы прийти к такому же мироощущению, потребовалась вся жизнь. Он встал из-за стола. Потянулся, закинув руки за спину. Прислушался к звукам, сопровождающим физические упражнения. Подошел к двери и запер на ключ. С обратной стороны теперь могли стучать руками, ногами, хоть головой. В кабинете нарушить тишину было невозможно. Отключил все телефоны, кроме «кремлевского» — без номеронаборника, соединявшего напрямую с заместителем министра обороны по вооружению. И вернувшись, занял свое место за столом. Едва собрался с мыслями, зазвонил «кремлевский». Академик чертыхнулся и поднял трубу. На проводе, как ни странно, оказался его заместитель, профессор Чабанов. Впрочем, профессором он был таким, что члены научного совета иначе как «чабаном профессоровым» его не называли. — Марк Борисович, разрешите на прием. Возникла срочная производственная проблема, — прозвучал уверенный голос. — Виталий Игоревич, вы каким образом оказались на этой линии? — удивился академик. — Испытываю новейшую разработку телефонного сканера, — доложил заместитель. — Интересно, интересно. Занесите материалы и образец, — произнес Жбановский, обожавший новые проекты. Встал, перевернув бумаги и чертежи. Академик не то чтобы не доверял своему заместителю, а просто опыт показывал: чем меньше людей посвящены в проект, тем успешнее он проходит. Даже если не ставились палки в колеса, разработку могли элементарно сглазить. Подошел к двери и отворил. Перед ним стоял сияющий розовыми щечками Чабанов. В руке он держал папку. Из кармана выглядывала отвертка. — Ну, показывайте, — произнес руководитель. — Вот здесь надо подписать, — качнув головой с черным зализанным на аккуратный пробор чубом произнес Чабанов и подсунул папку. — А где сканер? — рассеянно беря бумаги, уточнил академик. — Пожалуйста, — произнес профессор и протянул отвертку. — У нас все телефонные коробки выведены в коридор. Любой может, встав на стремянку и подключившись обыкновенной трубкой, прослушивать все разговоры. Причем есть доказательства, что не только прослушивают, но и сами звонят по межгороду. Я устал оплачивать счета на ваш, мой и номер начальника отдела кадров. У остальных восьмерка закрыта. — Да? — поразился Жбановский. — Немедленно принять меры по предотвращению несанкционированных включений. Подготовьте приказ. Я подпишу. Что еще? — По рыбкам. Проект договора о поставке в Ирак, — произнес, переворачивая стопку отпечатанных листов, Чабанов. — Им что, нечего больше делать? Оставьте. Я посмотрю. — Сроки поджимают. Таможня и все такое. Поставьте печать и подпись на последнем листе. А окончательный вариант потом согласуем, — продолжал настаивать профессор. — Ладно, — согласился Жбановский, подписываясь и ставя печать. Он уже проходил подобную про—цедуру с поставками в другие страны. — Еще вопросы? — Небольшая просьба. Двести долларов до понедельника, — потупившись, произнес Чабанов. — Возьмите, — проворчал академик, открывая сейф, — и советую больше не шутить с этим аппаратом. Заместитель вышел. Жбановский раскрыл настольный блокнот — «поминальник» и записал: «13.05.Чабанов взял 200 S». Взгляд академика скользнул по договору. Рабочее настроение пропало. Ох уж эти рыбки… В начале перестройки на институт был спущен план по выпуску конверсионной техники и товаров повседневного спроса. Как человек, занятый глобальными проблемами, Жбановский не мог позволить себе роскоши размениваться на всяческие утюги-чайники. На совещание в Министерство приборостроения он послал своего заместителя, предупредив, что все проблемы с заказом: планирование, производство и реализация — полностью ложатся на него. Когда счастливый Чабанов вернулся и коротко, часа на полтора, доложил, в какие интриги был втянут, Жбановский даже порадовался, что не поехал сам. Профессор сумел добыть самый интересный заказ, сулящий значительную прибыль. Торжественно раскрыл папку с технической документацией. Академика впервые в жизни начал трясти нер—вный тремор. Если бы он умел, то разрыдался бы. Научно-исследовательскому институту автоматики и приборостроения, каждая разработка которого отслеживалась лично шефом ЦРУ, предстояло выпускать магнитную игрушку «Рыбки» для детей от трех до пяти и ее разновидность — для страдающих синдромом Дауна. Жбановскому стало стыдно перед потенциальным противником. Чабанов подошел к делу с размахом. Однако, едва он наладил массовое производство, как госзаказ сняли и предложили взять реализацию на себя. К этому институт был совершенно не готов. Теперь значительная часть производственных помещений и складов была заполнена этим хламом. Генеральный директор был вынужден прикрыть производство, пока не будет распродано то, что уже выпущено. Впрочем, деловая смекалка у Чабанова все же была. Он нашел партнеров на Ближнем Востоке и уже отправил пару партий игрушек в Сирию и Иран. Теперь вот на очереди Ирак… Академик снова погрузился в размышления. Но ничего в голову не шло. Тогда он аккуратно сложил чертежи и научные выкладки в черный чемоданчик. Вынул из шкафа рукопись очередной монографии, посвященной проблемам турбулентности при полетах малых конусообразных тел, и принялся покрывать листки письменами и формулами. В голове давно сформировались новые идеи, складывавшиеся в неплохую теорию, и держать столько информации в мозгу было невыносимо. Она требовала выплеска. А времени катастрофически не хватало. Когда поставил точку, уже стемнело. Академик принял решение спрятаться на даче и поработать в тиши два дня. Он машинально набрал номер. Телефон молчал. Жбановский чертыхнулся и включил тумблер. Еще раз покрутил диск. Из трубки долетел голос: — Проходная. — Это Жбановский. Передайте Кокушкину, что я выхожу через пятнадцать минут. Своего персонального водителя Жбановский выбирал по принципу: «Тише едешь — дальше будешь». Все претенденты, едва он успевал захлопнуть дверцу, давили педаль в пол до отказа и мчались со скрежетом тормозов на поворотах. А степенный Павел Кокушкин, прежде чем сесть за руль, открыл капот. Провел осмотр двигателя, проверил уровень масла, тосола, натяжение ремней, качнул зад, перед, убедился в работе ручника, поворотников и стоп-сигналов. Затем повернул ключ зажигания, послушал, как работает движок, оценил цвет дыма из выхлопной трубы, подождал, пока двигатель прогреется, и не спеша поехал. Жбановский пришел в полнейший восторг, и вот уже десять лет не мыслил жизнь без своего шофера. Он не знал, что у Кокушкина лавры чемпиона автогонок в стиле экстрим, титановая пластинка под кепкой, имплантант ключицы и нога на искусственном шарнире. — Домой, — произнес академик. Автомобиль тронулся и побежал по чистой дороге. Навстречу несся плотный поток дачников. Почему-то Жбановскому в этот вечер не думалось о работе. Проект, над которым он трудился последние три года, подходил к завершению. А никаких принципиально новых идей не возникало. Невольно создавалось ощущение, что дело жизни сделано. «Какой прекрасный день, чтобы умереть», — вспомнилось откуда-то. Он рассеянно глядел по сторонам. Странно получилось: эти два красивейших проспекта прошли через всю его жизнь, как сквозь тело Москвы с северо-востока на юго-запад. Когда жил на проспекте Мира, работал на Ленинском, и наоборот. Раньше он знал, какое учреждение в каком доме находилось. А теперь все забегало, засуетилось, засветилось и засверкало. Вывески сменяются так часто, что не имеет смысла запоминать. Может, возраст? С годами время стало пролетать такими бешеными темпами. Вот и автомобили несутся с сумасшедшей скоростью. Пытаются обогнать друг друга. Зачем? «Летите, летите, все равно не убежите от судьбы. Все там будем. Но я пока не тороплюсь», — думал человек, не раз подвергавший опасности свою жизнь и здоровье. После Яузского моста дорога расширялась. Это было единственное место на всем пути, где служебная «Волга» вместо крайнего правого ряда оказывалась посреди дороги. Едва она начала маневр, раздался чудовищной силы удар и автомобиль выбросило на встречную полосу. Реакция водителя была кошачьей. Он промчал, увертываясь от лобовых ударов, словно по гигантскому слалому, и наконец затормозил. Выскочил. Оглянулся на место аварии. Никого не было. — Красный, по-видимому, джип, — констатировал водитель, присев над сильной вмятиной со следами чужеродной краски. — Ну молодец, — наконец смог открыть рот академик. — Лихо ты! А это пустяки. Залатаем. Снова тронулись в путь. Напротив Дома мебели свернули направо. Обычно водитель подъезжал к подъезду. Консьержка, сидевшая перед монитором, знала всех жильцов. Едва академик приближался, дверь открывалась сама. После этого Кокушкин отъезжал. На обратном пути обязательно попадалась возможность подбомбить. В этот раз дорогу к дому перегородила свежевырытая траншея и болтавшаяся на строительном скотче рукописная табличка: «ПРОЕЗД ЗАКРЫТ». — Марк Борисович, давайте провожу вас до подъезда, — изъявил желание шофер. — Перестаньте. Глупости какие! — махнув рукой, сказал академик. — Пройдусь десять метров. Завтра в семь. Поедем на дачу. До свиданья, и еще раз примите мою огромную признательность. — Счастливо! — пожелал шофер. Жбановский, сверкая отражениями фонарей на лысине, пошел в сторону дома. Кокушкин начал выруливать. И вдруг в зеркало заднего вида увидел, как из-за угла дома вышли двое мужчин в черных шапочках. Они медленно приблизились к академику. Водитель прекратил маневр и остановился. Он решил убедиться, что тот зайдет в подъезд без приключений. Один что-то спросил. Марк Борисович, задумавшись, привычно закинул несколько назад и влево голову. В этот момент второй резко полоснул чем-то блеснувшим по горлу. Жбановский упал на колени, выронил «дипломат» и схватился руками за шею. Напавшие подобрали чемоданчик и скрылись в темноте между домами. Водитель бросился к академику. Тот уже завалился на асфальт. Судорога перекосила лицо. Захлебываясь потоками крови, он пытался что-то сказать. Но изо рта вырывалось неразборчивое клокотание. Выскочила перепуганная консьержка. Павел закричал ей: — «Скорую» и милицию вызывай! Срочно! Он бросился к машине за аптечкой. Разорвал пакет с бинтом и принялся наматывать на горло. Через несколько минут академик Жбановский, потеряв сознание, тихо умер на руках водителя. Выскочили соседи. Кокушкин распрямился. Мрачно произнес: — Сейчас вернусь. Медленно подошел к своей «Волге». Плавно открыл дверцу. Неторопливо уселся на водительское кресло. Взревел мотор. Неожиданно резко автомобиль сорвался с места и исчез за поворотом. Времени на принятие решения не оставалось. Он успел все обдумать, пока шел. Теперь оставалось действовать. Вариантов отступления у негодяев было несколько. Но выбирать предстояло между двумя наиболее вероятными: по Ленинскому в сторону МКАД и по Вернадского — к центру. На Кольцевой — сплошные посты. На Ленинском — плотное движение в область. Он вырулил дворами на прямую улицу и помчался в сторону Вернадского. Выскочив на проспект, Кокушкин полетел по крайней левой полосе со скоростью сто двадцать километров в час, пытаясь разглядывать сквозь стекла пассажиров. Неожиданно на перекрестке перед ним оказался красный джип с вмятиной на правом углу крашеного кенгурятника. Кокушкин сразу понял, что это именно он. Кроме водителя там находилось еще двое, как ему показалось, подростков. Джип вдруг неожиданно газанул и понесся на красный свет. «Волга» понеслась следом. Теперь карты были открыты. Убегавшие поняли, кто у них на хвосте, и пытались оторваться. Однако на городских трассах сильный двигатель джипа преимущества не давал. Время работало на Кокушкина. Несколько минут таких гонок, и внимания со стороны правоохранительных органов не избежать. Неожиданно внедорожник, резко затормозив, стал как вкопанный. «Волга» заскрипела колодками. Попыталась уйти в сторону. Но не смогла. Если в движении она еще как-то выдерживала конкуренцию, то процесс торможения шансов не оставлял. Раздался сильнейший удар. «Волга» перевернулась на крышу и перелетела перекресток…