Павел Стовбчатый - Сцены из лагероной жизни Страница 5

Как объяснил мне Иванов, письмо дошло до отдела ЦК, потом его переправили в МВД СССР, оттуда в МВД Коми, далее в прокуратуру, ещё куда-то, и, наконец, оно дошло до начальника управления, который и наложил свою резолюцию: «Наказать строгим образом и доложить».

Только за счёт трусости замполита я сорвался с «противня» и отделался какими-то пятнадцатью сутками ШИЗО, только благодаря ему.

Разумеется, я не стал «сдавать» нашего цензора, хотя сутки мне выписали именно за нелегальное отправление письма и за оскорбительный тон по отношению к уважаемому генсеку.

В самом конце разговора капитан Иванов произнес воистину пророческие слова: «Запомни, Стовбчатый… Пройдёт десять, пятнадцать, двадцать лет, но ты еще не раз вспомнишь это письмо и будешь кусать свои локти…» Всем понятно, что именно он имел в виду… К счастью, через десять — пятнадцать лет власть переменилась, но я действительно очень часто вспоминаю этот эпизод из моей лагерной жизни. Даже сейчас, когда генсеки канули в вечность, а на смену им пришли президенты, мне иногда хочется написать одному из них нечто такое, за что бы не было стыдно потом. «Сука ты, а не президент! Как можешь ты, бессовестная гнида, жить в роскоши и рассуждать о высших материях, когда народ, твой народ подыхает на улицах и в подворотнях, не видя и грамма просвета?! Если у тебя и есть право на такую жизнь по какому-то блядскому закону, его нет по самой жизни, по совести, по рангу лидера!» Примерно так.

«Дилетакты»

— Как противно читать и слушать, что у преступников нет ничего святого, — рассуждает вслух Серёга З. — По второму сроку у меня был подельник Снегирь, Аркаша Снегирь… В восемьдесят четвертом его «разменяли»: два ограбления, два трупа… В помиловке отказали, суки! Мы с ним долго «лазили», объездили пол-Союза, сотни хат за спиной… Неглупый такой, тактичный парнишка был, двадцать шесть лет, жалко бедолагу!

«Загрузился» он один, да… Сейчас уже можно смело говорить про это, а вообще-то в первой мокрухе я был с ним… Фраер сам виноват, напросился, Аркаше просто ничего не оставалось. Мы вскрыли «коробку», я остался на площадке. Четыре раза звонили, все нормально, никого. Он вошел, минут десять было тихо, а потом я услышал бешеный рев. Оказывается, в спаленке спал хозяин квартиры, сорокалетний здоровенный бык. Он услышал возню в комнате, встал и обалдел, как, впрочем, и Аркаша, как он потом мне рассказывал. Заслонив проём двери из залы, бык оценил возможности Аркаши и спокойно поманил его к себе: «Щас я тебя и придушу здесь, сучёныш!»

Аркаша моментально допер, что срыва не будет, не тот случай. Если бы просто менты и срок, а тут… Глупые люди, однако… Понятно, в такой момент трудно ориентироваться, но есть же пресса, ТВ, литература, психологи… Вещи ведь ничто, а жизнь бесценна.

Дуры-кассирши жмут на кнопки, прохожие преграждают дорогу, соседи доносят… Сотни примеров, когда родители не думают о своих детях, наивно надеясь изменить мир и искоренить воровство. Давят на педаль! М-да… Короче, Аркаша проколол ему бок тогда несколько раз. Еле живой, но вырвался. Тогда мы удачно свалили, да. После этого он сам где-то в Севастополе бахнул какого-то боксёра…

И вот, где-то через полгода после всех этих делов, мы ныряем по наводке в одну оч-чень козырную хату. Начинаем собирать «кишки», хрусталь, иконы, украшения, снимаем акварель, то, другое. И вдруг Аркаша замечает на телевизоре какую-то тоненькую книженцию. Паспорт, в нем несколько полтинников и свидетельство о смерти… Оказывается, всего пару дней назад здесь умерла девушка восемнадцати лет, дочь хозяев. Я спокойно ложу бабки в карман, но Аркаша вдруг говорит мне: «Оставь. Нужно все бросить и уходить…»

Замечу, делов там собрали штук на девять — одиннадцать, не меньше, и было много чего ещё. Прикидываете?! Я чуть в обморок не упал от его слов. «Да что на тебя нашло, говорю, очумел, что ли?! Плюнь на приметы и сантименты, не до этого! Не гони дуру, за что мы шею ставим, за что?!» Чуть не плакал, одним словом, а он ни в какую. Я, конечно, видел, что всё не просто так, нашло. Он не стал долго базарить со мной, подошёл к трюмо, взял помаду и написал на зеркале: «Простите. Мы не знали, что у вас горе. Всё цело, но не на месте…»

Так и ушли, не взяв ничего, во как! И вот я иногда думаю, братва, это ж какая сила могла остановить того, у кого два жмурика за плечами, и почему в другой раз он поступал совсем иначе?! Если это Бог, тогда ясно. Если нет — что же это за души у нас такие?! Тьма тьмущая, короче говоря. А еще берутся толковать о чем-то, труды пишут! Дилетакты чёртовы!

Вместо буквы «н» Серега всегда произносит букву «к», ему нравится это слово.

«Все съеблись!»

— А чё мусора, чё мусора?!.. — При давно погашенном свете, после отбоя, в секции идет ожесточенный спор на философскую тему.

— Вы чё хотели, на земле общую справедливость найти, да? Ушлые ребята, нечего сказать! Правда и справедливость нужны нам тогда, когда они за нас, понимаете, — за! А вот когда они против, так и святой взбунтуется, вроде и не правда это, не справедливость уже. Ещё Паулюс пленный русским сказал: «Справедливости, милые, в чистом виде на земле быть не может». Не дурак был, Паулюс-то! Народ! Демократия! Выборы! Законы!.. Зола это всё, самая настоящая зола, я вам говорю. У нас, в блатном мире, демократия уже лет сорок — пятьдесят; общаком все решаем, условия вроде одни, сильный не правит… А толку? Иные воры вон как генерал-лейтенанты стали, все на амбициях, та же власть, в сущности, не боюсь этого слова. Разве не так? Справедливость у каждого своя, собственная, натурная справедливость, а остальное — игра и фарисейство.

В секцию входят менты с фонариками.

— Косой, опять воду мутишь тут, телегу свою толкаешь…

ДПНК давно знает Косого; двенадцать лет на зоне, семь БУРов за «метлу». Якобы изнасиловал дочь председателя колхоза. Сношались на цементном полу, девка застудила почки. Всю ночь напролет пилились, она не сопротивлялась. Узнала мамаша и… Девке было всего пятнадцать, ему восемнадцать. Судили в районе, по желанию папаши. Приговор — двенадцать с половиной лет.

— А я вас, мусоров, сейчас защищаю, начальник!.. Свободы не иметь! Чтоб мне хер на пятаки порубали, — смеется Косой в ответ, зная, что майор относится к нему снисходительно, привык. — Я говорю им: чекого-то винить? Вас, прокуроров, судей там, иных кого… Справедливости на земле нет и не будет! Если вы давите нас почем зря несправедливо, стало быть, вы такие же преступники, как и мы, масть просто другая. Мы же вот не долбим здесь «бакланов», «штопорил», спикулей разных!.. Живут себе по тихой, тоже под гнётом, чего уж там. Так, выходит, и вы крутитесь, как можете, пристроились с божьей помощью. Министры, артисты, врачи, учителя… Да все — сволочи и любители пожрать да потрахаться! Все съе-б-лись, понимаете, съеблись! Какие тут заповеди да догмы к ебаной матери! Гуляй рванина, но в рамках света! Вот и вся философия, говорю. Честные в монастырях, да и то… А ежели вы справедливо нас давите, по правде, тогда и базару быть не должно. Справедливость она и в Африке справедливость! Воры и те за справедливость!..

Майор и прапорщики с минуту молчат, обдумывают услышанное…

— Правильно, Косой, правильно. Все съеблись к чёртовой матери!

Менты уходят повеселевшие и довольные, действительно, кто не съебся?..

Начало 1989 года. Перестройка

«Обычная» смерть

Умер Коля Гуськов, самарский. Ходил, ходил, болел, болел да и умер в один день. Я его пристроил сторожем, два года ходил, менты не тревожили. Желудок, спайки, печень, сердце, всего тридцать один год парню. В Самаре у него кто-то остался, говорят.

Под утро его сильно рвало. После смены я встретил его на дороге, помог дойти до барака. Посоветовал с ходу сходить в санчасть, он согласился. Через двадцать шагов упал, кровь… Я остановил МАЗ, погрузили в кабину. До стационара ещё жил.

На следующий день на разводе собригадники заскакивали в морозильник — обычный проход, по которому ходят сотни людей, на улице. Дверь заколочена с одной стороны, на время. На земле Колька. Холодно и очень неприятно. Никогда не ходил смотреть, но иногда нас гоняли на работу мимо трупов, по этому проходу.

Царство ему небесное! Обещал всем дотянуть, дожать, и вот… От больницы отказывался, серьёзные болезни там не лечили вообще.

Три дня бывают разными

После приличного хипиша (бойни между группировками) и последующего усмирения хозяин зоны — подполковник Терехин выступает в клубе перед заключенными:

— За беспорядки, хулиганство и причинение материального ущерба возбуждаются уголовные дела на… четырнадцать человек. Двадцать семь человек водворены в ПКТ и ШИЗО, семь человек будут вскоре отправлены на тюремный режим. Все получат не меньше трех лет ТЗ…