Дональд Уэстлейк - Кто-то мне должен деньги Страница 5

В гараже, по-видимому, никто не читал газеты, или ребята не связали это со мной, или просто не подали виду. Во всяком случае, никто ничего не сказал. Я зашел, отметился на выезд и поехал.

Сначала — к Томми. Как только я отъехал от гаража, тут же повесил табличку «В парк» и направился прямо на Сорок шестую улицу. Полицейских машин перед домом не было, и я припарковался у пожарного гидранта — в Нью-Йорке нет мест для парковки, последнее было ликвидировано в 1948 году, но такси, остановившееся ненадолго у гидранта, как правило, не трогают,— вышел и позвонил, но никто не ответил. Я вернулся в машину и отправился работать.

Я попытал счастья у двух гостиниц и тут же сорвал банк, поймав пассажира до аэропорта Кеннеди. К сожалению, единственное, что я мог сделать после этого,— взять другого пассажира и отправиться обратно в Манхэттен. Так я и поступил, а потом до позднего вечера мотался по городу.

Я еще раз попробовал заехать к Томми около семи — там все еще никого не было — и потом в третий раз, часов в одиннадцать, и опять никого не застал.

Я вернулся в гараж около полуночи, поставил машину и поехал на метро домой. Подошел к дому в начале второго, увидел в окне кухни свет,— отец оставляет его для меня, когда я поздно возвращаюсь,— остановился на крыльце перед дверью, нащупывая в кармане ключи, и тут в спину мне уперлось что-то твердое. Затем кто-то сказал очень мягким, вкрадчивым голосом:

— Только веди себя прилично.

6

Я вел себя прилично. Я остался стоять там, где стоял, лицом к двери, которая находилась в футе от моего носа, и твердый предмет перестал давить мне на спину. Затем чьи-то руки быстро обшарили меня, а потом тот же голос произнес:

— Вот и молодец. Теперь повернись и спускайся с крыльца.

Повернувшись, я увидел перед собой двоих здоровенных парней в темных шляпах, прошел между ними и спустился по ступенькам.

На улице они велели мне повернуть направо и идти до угла, что я и сделал. На углу у обочины стоял темный «шевроле». Мне приказали сесть на заднее сиденье. Я был в ужасе, я не понимал, кто они и что им нужно, и мне не приходило в голову ничего другого, кроме как молча повиноваться.

Один из них сел со мной на заднее сиденье и захлопнул дверь. Затем вытащил пистолет и положил его себе на колени. В слабом свете уличного фонаря пистолет блеснул темно и зловеще. Я забился в угол, уставясь на него и не веря своим глазам. Пистолет? Для меня? За кого же они меня приняли?

Я хотел что-то сказать, объяснить, что это ошибка, но боялся. Я был уверен, что стоит мне издать звук, любой, какой бы то ни было,— и чары рассеются, а пистолет, как по сигналу, начнет стрелять.

Если вы несколько лет водите такси по Нью-Йорку, особенно по ночам, то со временем вы начинаете все больше размышлять о случаях нападений на таксистов и задумываетесь, как бы вы поступили, если бы столкнулись с грабителем, вооруженным пистолетом или ножом. Лично я думаю, что любого можно считать боссом, если у него в руке нож или пистолет. Как говорилось в старину: стреляй и властвуй.

Как-то раз один парень из моего гаража посадил пассажира, а тот попытался угрожать ему ножом. Так он повернулся, обезоружил этого типа и сдал его ближайшему легавому. Полиция вынесла ему благодарность, и на его удостоверении, выставленном на приборном щитке, отметили, что он удостоился этой особой благодарности от полиции. А я смотрел на него и удивлялся: о чем он только думал? Парень с ножом оказался наркоманом, ему необходимо было достать деньги любой ценой, а у таксиста в тот момент в кармане лежало ровно восемнадцать долларов. Восемнадцать долларов. Если честно, я думаю, что моя жизнь стоит больше, чем восемнадцать долларов и благодарность полиции.

Жизнь? Я вдруг подумал, не те ли это парни, что убили Томми. Неужели они собираются убить и меня?

Может быть, никому нельзя было ставить на Пурпурную Пекунию? Может, они убивают всех посторонних, которые поставили на эту дурацкую лошадь? Но нет, не может быть. Это какое-то безумие. Ведь столько игроков ставят просто так, случайно, оттого, что им понравилась кличка лошади. «Ах, глянь-ка, Гарри, Пурпурная Пекуния! Как прелестно, Гарри! Давай поставим на нее несколько долларов, Гарри! Ну давай, Гарри!»

Но все равно могло оказаться, что именно эти двое парней убили Томми. Возможно, они сделали это по совершенно иной причине. Я не знал, почему они это сделали и почему я оказался замешан в их дела, но, с другой стороны, мне и не обязательно было это знать. Может, Томми и сам не знал.

Когда второй парень открыл переднюю дверь, чтобы сесть за руль, в салоне зажегся свет, и я увидел того из них, который сидел рядом со мной. Он был похож на юного садиста-эсэсовца из фильмов о войне: такого белокурого, улыбающегося, неизменно вежливого с дамами, но со слегка рябоватым лицом. Он смотрел на меня, как энтомолог на бабочку, и я быстро отвернулся, стараясь не запомнить его черты, не имея никакого желания их запоминать. Я смотрел прямо перед собой. У водителя из-под шляпы видны были темные волосы. Но и о нем я тоже не хотел больше ничего знать.

Мы миновали несколько кварталов и теперь мчались дальше по каким-то незнакомым мне улицам. Водитель ни разу не вырулил на магистраль, все время держась боковых проездов. Вскоре мы нырнули под трассу надземной железной дороги. То одно, то другое место иногда казалось мне отдаленно знакомым, но я не был вполне уверен в этом. Время от времени навстречу нам проносились машины — люди, которые в них ехали, как видно, очень спешили куда-то по своим делам,— или с ревом проезжал мимо пустой автобус, ярко освещенный изнутри, как вагон-ресторан; но в основном улицы вокруг были пусты и темны.

В воздухе закружились снежные хлопья, крупные и пушистые, они медленно падали, не спеша приземляться. Может быть, мы наконец-то дождемся большого снега, обещанного еще четыре дня назад. Ведь уже середина января, а до сих пор не было ни одного из этих ужасных снегопадов, которые заставляют остановиться весь городской транспорт.

Я вдруг заметил, что думаю о том, выходить мне завтра на работу или нет: ведь мотаться по Нью-Йорку посреди снегопада — занятие бестолковое,— и тут же сообразил, что беспокоюсь напрасно. Скорее всего, я в любом случае не выйду завтра на работу. И вовсе не из-за погоды.

Может, попытаться сбежать? Выскочить из машины в тот момент, когда она остановится перед светофором? Рвануть изо всех сил, петляя между уличными фонарями, высматривая какой-нибудь переулок, куда можно было бы свернуть, или, может, открытую забегаловку,— любое место, подходящее, чтобы спрятаться и переждать, пока этим ребятам не надоест меня ловить и они не уедут?

Нет. Я догадывался, что, если я протяну руку и дотронусь до дверной ручки, это, по всей вероятности, будет последним, что я сделаю в моей земной жизни. И хотя было вполне возможно, что эти двое в любом случае прямиком доставят меня туда, откуда не возвращаются, приближать пункт назначения мне не хотелось.

А впрочем, почему это я решил, что они собираются меня убить? Хватаясь за соломинку, я уверял себя, что если бы они хотели просто прикончить меня, то могли бы это сделать там, возле дома, и преспокойно отправиться дальше по своим делам. Но они забрали меня с собой, значит, у них на уме что-то другое.

А может, они хотят замучить меня до смерти?

Ну почему только мне пришла в голову подобная мысль?

Стараясь думать о чем-нибудь другом, я сидел в машине, и мы проехали еще немало темных безымянных улиц, пока наконец не повернули направо посередине какого-то квартала. Перед нами оказалась серая стена из бетонных блоков, темнел открытый въезд в гараж; мы въехали в него и остановились. Я услышал, как за нами с грохотом опустилась гаражная дверь. Когда шум прекратился, вспыхнул свет.

Мы находились на крытой стоянке, посреди длинных рядов черных приземистых четырехглазых автомобилей. Металлические столбы, выкрашенные в оливково-зеленый цвет, поддерживали низкий потолок. Дюжина флюоресцентных ламп, расположенных на слишком большом расстоянии одна от другой, не могла создать нормальное освещение, и по всем углам, как туман, сгущались тени.

Никого не было видно. Водитель вышел из машины и открыл дверь с моей стороны. Второй приказал:

— Быстро вылезай.

Я вылез медленно. Он за мной. Водитель жестом велел мне идти вперед, и я пошел вперед. Я шел, как сквозь строй, по широкому свободному проходу между рядов машин, тянувшихся с обеих сторон. Автомобили уставились друг на друга своими темными, невидящими фарами, и я чувствовал их взгляды на себе, как будто они смотрели мне вслед. Я понимал, что это всего лишь машины, но ничего не мог поделать и сам против воли нагнетал свой страх, представляя, как одна из этих машин неожиданно оживает и, взревев мотором и ослепив меня всеми четырьмя фарами, срывается с места, готовая раздавить меня, как муравья. Так я шел, ссутулившись, стараясь глядеть только перед собой, часто моргая, а машины оставались неподвижными.