Артур Конан Дойл - Знаменитый клиент Страница 5

— Я отправляюсь немедленно. Что . еще?

— Положите на стол трубку и туфлю с табаком. Хорошо. Заходите утром, обсудим наши планы.

Я встретился с Джонсоном в тот же вечер и попросил его отвезти мисс Винтер в какой-нибудь тихий пригород, где она могла бы затаиться, пока не минует опасность.

В течение шести дней все были в полной уверенности, что Холмс находится на грани жизни и смерти. Бюллетени были самые угрожающие, а в газетах то и дело появлялись зловещие заметки. Мои постоянные визиты убеждали меня, что на самом деле все не так уж серьезно. Выносливый организм и воля Холмса творили чудеса. Временами у меня были подозрения, что он поправляется гораздо быстрее, чем мне кажется. Удивительная скрытность была отличительной чертой его характера, и хотя она не раз приводила к печальным последствиям, даже мне, его ближайшему другу, приходилось только догадываться, какие мысли возникали у него в голове. Он довел до крайности аксиому, что самый опасный интриган тот, кто плетет интриги в одиночку. Я был ближе к нему, чем кто бы то ни было, но, тем не менее, всегда осознавал, что между нами лежит огромная пропасть.

На седьмой день швы были сняты, но несмотря на это, вечерние газеты опубликовали сообщение о рожистом воспалении. Там же появилась заметка, которую я был обязан, хотелось мне того или нет, показать моему другу. В ней говорилось, что среди пассажиров парохода «Руритания» компании Кьюнард[8], который в пятницу отправляется из Ливерпуля, будет находиться барон Адельберт Грюнер, чьи финансовые дела вынуждают его обосноваться в Соединенных Штатах еще до свадьбы с мисс Виолеттой де Мервиль, единственной дочерью и прочее и прочее. Холмс выслушал эти новости с холодным вниманием и сосредоточенным выражением лица, и я понял, что для него это был сильный удар.

— Пятница! — воскликнул он. — У нас есть только три дня. Кажется, негодяй собрался свернуть с опасной дороги. Но, черт меня побери, Ватсон, ему это не удастся! Я хочу, чтобы вы кое-что сделали для меня.

— Я здесь для того, чтобы вы располагали мной, Холмс.

— В таком случае посвятите следующие двадцать четыре часа интенсивному изучению китайской керамики.

Мой друг не дал мне никаких объяснений, и я ни о чем не спросил. Долгий опыт научил меня беспрекословно повиноваться его воле. Я вышел из квартиры и направился вдоль по Бейкер-стрит, теряясь в догадках, во имя чего я должен выполнять такую странную просьбу. Наконец я свернул на Сент-Джеймс-сквер, в Лондонскую библиотеку к своему другу Ломаксу, который работал там и оттуда отправился к себе домой с увесистым томом под мышкой.

Говорят, и адвокат, зазубривший свое дело настолько старательно, что без труда может допросить любого свидетеля, уже через неделю способен забывать обо всем. Разумеется, теперь я не стал бы изображать из себя специалиста по части фарфоровых изделий, но тогда весь вечер и всю ночь, а также все следующее утро с небольшими перерывами для отдыха я поглощал сведения и запоминал имена. Я узнал автографы знаменитых художников-декораторов и секреты циклических дат[9], изучил фабричные клейма периода Хун-у, шедевры времен правления Юнлэ и росписи Тан-ина, познал великолепие изделий первобытной эпохи Сун и Юань[10]. Впитав нужную информацию, я пришел к Холмсу на следующий вечер. Он уже встал с постели, о чем нельзя было догадаться, читая официальные сообщения, и расположился в своем любимом кресле, подперев рукой перевязанную голову.

— Если верить газетам — сказал я, — вы при смерти.

— Это тот самый эффект, на который я рассчитывал, — ответил oн — Итак, Ватсон, вы выучили свой урок?

— По крайней мере, я приложил все усилия.

— И вы можете поддержать осмысленный разговор на эту тему?

— Думаю, что могу.

— Тогда передайте мне маленькую коробочку, что стоит на камине.

Он открыл крышку и вынул оттуда небольшой предмет, аккуратно завернутый в кусок материи великолепного восточного шелка. Затем он развернул ткань и извлек на свет маленькое изящное блюдце прекраснейшего темно-голубого цвета.

— С этим нужно обращаться очень острожно. Перед вами подлинный экземпляр фарфора периода династии Мин[11]. На аукционе Кристи никогда не видели ничего подобного. Полный набор такой посуды стоил бы целое состояние, и, в сущности, весьма сомнительно, что подобный сервиз можно найти за пределами императорского дворца в Пекине. Один вид этого блюдца может свести с ума любого коллекционера.

— Что я должен с ним делать?

Холмс протянул мне визитную карточку, на которой было написано: «Доктор Хилл Бартон, Халф-Мун-стрит 369».

— Это ваше имя на сегодняшний вечер. Вы отправитесь к барону Грюнеру. Я немного знаю его привычки и думаю, что в половине девятого он будет свободен. В письме вы заранее предупредите его, что хотите встретиться и что принесете с собой предмет из совершенно уникального сервиза эпохи династии Мин. Вы представитесь врачом, так что эта роль вам удастся без труда, и скажете, что вы коллекционер, и что к вам в руки попал этот сервиз. Вы слышали, что барон интересуется подобными вещами и поэтому не против продать ему свой экспонат.

— За какую цену?

— Хороший вопрос, Ватсон. Вы, конечно, будете неважно выглядеть, если не сможете назвать цену собственного товара. Это блюдце досталось мне от сэра

Джеймса, а он, в свою очередь, насколько я понимаю, взял его из коллекции своего клиента. Вряд ли будет преувеличением сказать, что эта вещь не имеет аналогов в мире.

— Я бы мог предложить произвести оценку у эксперта.

— Превосходно, Ватсон, просто блестяще! Сегодня вы неподражаемы. Предложите обратиться к экспертам Кристи или Сотби. Ваша деликатность избавит вас от необходимости назначать цену самому.

— Но если он не захочет меня видеть?

— Не беспокойтесь, захочет. Он самый настоящий маньяк по части собирательства, особенно если речь идет о предмете, в котором он считается признанным авторитетом. Садитесь, Ватсон, я продиктую вам письмо. Ответа ждать не нужно. Вы просто скажете, что пришли, и объясните зачем.

Письмо было составлено замечательно. Краткое и учтивое, оно способно было разжечь любопытство любого знатока. Окружной посыльный быстро доставил его по назначению, и в тот же вечер, взяв драгоценное блюдце и положив в карман визитную карточку доктора Хилла Бартона, я пустился в свое рискованное предприятие.

Превосходный дом и великолепные газоны указывали на то, что барон Грюнер, как и говорил сэр Джеймс, был человеком немалого достатка. Длинная извилистая аллея, окаймленная редким кустарником, вела к большой площадке, посыпанной гравием и украшенной статуями. Сам особняк, выстроенный южноафриканским золотым королем в дни большого бума[12], представлял собой длинное низкое строение с башнями по углам, бестолковое в архитектурном плане, но внушительное по размерам. Дворецкий, который мог бы украсить и епископскую скамью, провел меня внутрь дома и передал роскошно одетому лакею. С ним я прошел в комнату барона.

Хозяин дома стоял перед огромным шкафом, расположенным между окнами, в котором размещалась часть китайской коллекции. Он держал в руке маленькую коричневую вазу и повернулся ко мне, едва я вошел.

— Умоляю вас, доктор, садитесь, — сказал барон, — я только что осматривал свои сокровища и думал, смогу ли я в самом деле чем-нибудь пополнить такую коллекцию. Вот вещица периода Тан[13], датируется седьмым веком. Она, вероятно, заинтересует вас. Уверен, что вам не доводилось видеть более мастерской работы и более великолепной глазури. Вы принесли с собой блюдце, о котором писали?

Я осторожно развернул его и передал барону. Он сел за стол, подвинул к себе лампу, поскольку уже смеркалось, и принялся внимательно разглядывать мой товар. Желтый свет падал на его лицо, и пока он был увлечен своим занятием, я мог спокойно его рассмотреть.

Барон был удивительно красив. Его внешность вполне заслужила европейскую известность. Он был среднего роста, элегантен и ловок. Смуглое, почти восточное лицо и большие томные глаза зачаровывали. Черные с блестящим отливом волосы были недавно острижены, тщательно уложены. Можно было бы залюбоваться его правильными чертами, если бы не его рот. То был рот убийцы — жестокий, безжалостный, с прямыми тонкими губами, он походил на страшную глубокую рану на прекрасном лице. Светлая полоска кожи отделяла рот от маленьких усиков, так что выглядел он как сигнал опасности, предупреждающий о смертельной угрозе. Голос барона был на редкость приятным, а манеры в высшей степени изысканными. На вид я бы дал ему немногим больше тридцати, хотя на самом деле, как потом выяснилось, ему было сорок два года.

— Превосходно, в самом деле, просто превосходно! — сказал он наконец. — И вы говорите, что у вас есть сервиз из шести аналогичных приборов. Однако, меня приводит в недоумение, что я никогда не слышал о таком замечательном экземпляре. В Англии мне известен единственный образец равный этому, но он, конечно же, не может быть пущен в продажу. Не будет ли нескромным спросить вас, доктор Бартон, каким, образом он попал к вам в руки?