Мария Спасская - Серьга удачи знаменитого сыщика Видока Страница 5

Приятели с пониманием кивнули. Эжен Франсуа Видок, начальник сыскной полиции, и в самом деле наводил немалый ужас на весь преступный Париж. Этот непредсказуемый тип словно не имел лица, стремительно меняя маски и представая кем угодно – молоденькой девушкой, почтенной матроной, грязным клошаром или благородным господином из самого высшего общества. Видок не знал ни страха, ни устали, с утра до вечера выслеживая преступников по самым злачным парижским закоулкам. О нём слагали легенды, многие из которых очень походили на правду.

– Я дёру дал с галер, – шёпотом продолжал Рудольф. – Но только об этом не стоит много трепаться. Молчок, понятно? Держите язык за зубами. Так вы не в курсе, где раздобыть деньжат? С неделю назад жена старины Расиньяка вернула мне должок, и мы с Люсиль отлично погуляли. Но денежки закончились, и надобно срочно что-то предпринять.

Воры переглянулись, и Этьен Красавчик протянул:

– Мы всегда смотрели на тебя, Рудольф, как на доброго парня. И знаем, что на твоём, братец, веку было много несчастий. Но ведь не всегда тебя будет преследовать злополучный рок, – он почесал пышные бакенбарды и пристально взглянул в глаза Рудольфу. – Коли хочешь, можем дать тебе кое-что заработать.

– Было бы неплохо, – обрадовался каторжник, бесцеремонно угощаясь табаком из лежащей тут же, на столе, табакерки. – Признаться, я отощал, как щепка.

Подождав, пока он набьёт трубку и закурит, воры перешли к обсуждению.

– Есть на примете одно дельце, – понижая голос, проговорил Хромой Луи. – Ты готов пойти с нами к антиквару на улицу Верьери?

– Есть чем поживиться? – Рудольф выпустил из ноздрей густую струю дыма.

– Даже не сомневайся, товар отменный. Веснухи, скуржаны да сверкальцы[2]. И скинуть тырман[3] можно сразу – есть надёжный перекупщик.

– Когда идём?

– Да хоть сейчас.

Сидя в отдалении, Люсиль с тревогой наблюдала, как мужчины поднялись из-за стола и направились к выходу. В дверях Рудольф замешкался и, подбежав к Модистке, высыпал на стол две монеты по одному франку – всё, что у него осталось от денег мадам Расиньяк. И, вынув трубку изо рта, склонился к самому лицу подруги.

– Как следует поужинай, малышка, и отправляйся спать, – нежно проговорил он. – За меня не волнуйся, к утру я вернусь.

И, торопливо поцеловав Люсиль в губы, выбежал из зала. Женщина допила вино, съела порцию паштета и, расплатившись с хозяйкой, вышла на промозглую улицу, чтобы отправиться в их коморку на чердаке и там, изнемогая в тревожном неведении, дожидаться возвращения любимого.

Москва, конец 80-х

Сокольнический рынок ничем не отличался от множества других московских барахолок. Единственным его козырем являлась близость к площади Трёх Вокзалов. Следовательно, и публика в Сокольниках отоваривалась соответствующая – приезжие. Приезжим можно было продать всё что угодно без риска нарваться на скандал. Торопящимся на поезд покупателям некогда рассматривать каждый шов на только что купленной кофте, как это делали дотошные москвичи. Транзитные пассажиры с трёх вокзалов просто запихивали понравившуюся вещь в необъятную сумку, отдавали продавцу деньги и спешили дальше, озабоченные лишь тем, чтобы за короткое время между пересадками успеть купить как можно больше.

На Сокольническом рынке было всё что угодно. Начиная от поддельных тайваньских «Панасоников» до вполне приличных варёных джинсов, которыми как раз и торговала Галкина мать. Когда Вера с дочерью добрались до точки, на рынке уже полным ходом шла торговля. Центральный ряд пестрел товаром, и только Верина сколоченная из грубых брусьев подставка, прозванная рыночными завсегдатаями «гравицапой», чернела похожим на виселицу контуром на фоне кирпичной стены административного корпуса рынка.

– Здравствуй, Верунчик! Привет, Галчонок! Что-то вы поздно сегодня! – слышалось со всех сторон.

– Мой покупатель ещё не проснулся! – хамовато отшучивалась мать, неторопливо шествуя по ряду с сигаретой в зубах.

– Ох, Верка, расскажем всё хозяину, выгонит тебя Андрей, – беззлобно грозились соседи.

При упоминании Андрея лицо матери омрачилось, и губы, выпуская клубы табачного дыма, сами собой прошептали чуть слышные проклятия. Андрей был преуспевающим мужем Вериной школьной подруги, которой повезло в этой жизни выйти замуж за состоятельного предпринимателя, а не за водителя троллейбуса, сбежавшего во время первого загула жены, как это случилось с Верой. И школьную подругу Маринку, и её оборотистого муженька Вера люто ненавидела уже за то, что они дали ей работу, тем самым унизив и как бы сделав человеком второго сорта. Галка слышала, как по ночам, напившись, мать злобно материла длинноногую стройную Маринку, пахнущую дорогими духами и отдыхающую за границей чаще, чем Вера в Серебряном бору.

– Ну почему одним – всё, другим – ничего? – хрипло вопрошала Вера закрытую балконную дверь, грозя ей кулаком.

Потом мать плакала в подушку, и Галка её жалела, детским сердцем чувствуя, что мама очень несчастна. Но утром, когда девочка подходила к матери и прижималась худеньким тельцем, ластясь и ожидая ответной ласки, Вера снова становилась непробиваемой и чёрствой, с грубыми ругательствами отпихивая дочь.

Дойдя до торгового места, Вера начала раскладываться. Поставив Галку рядом с гравицапой, устремилась в камеру хранения, и вскоре вернулась вместе с поджарым узбеком Каримом, везущим на тележке огромные мешки. В ожидании матери Галка уселась на деревянный ящик от польских яблок и вынула из целлофанового пакета томик Даниэля Дефо. Раскрыв книгу на заложенной обрывком газеты странице, девочка собралась было приступить к чтению, но, обернувшись, поймала на себе внимательный взгляд старой цыганки.

Старуха курила рядом с двумя чернявыми молодухами своего племени под развешанными клетчатыми шарфами из пушистого индийского мохера, хотя обычно уединялась с самыми разными людьми в самодельной палатке, искусно сооружённой из цветастых платков. Несколько раз Галка видела старую цыганку прохаживающейся по рынку в компании двух шумных золотозубых цыган. Старуха неторопливо шла между рядами с неизменной дымящейся сигаретой в пожелтевших от никотина пальцах, и Галка слышала, как продавцы за её спиной уважительно шепчутся:

– Смотри, смотри! Это сама Замбила! Цыганская ведьма! К ней со всего Союза лечиться приезжают! Говорят, она посильнее Джуны будет!

Поймав на себе задумчивый взгляд цыганской ведьмы, девочка улыбнулась и вежливо кивнула, здороваясь. И принялась за увлекательную книгу, стремясь как можно скорее узнать, чем же закончились приключения пережившего кораблекрушение корабельного врача. Подоспевшая с мешками мать вырвала Галку из общества Робинзона и Пятницы, сунув ей стопку джинсов.

– Подавай по одной штуке, – распорядилась она, закидывая дамскую сумку на столб гравицапы, и стала развешивать штаны на перекладине.

Покончив с джинсами, Вера принялась за рубашки и наконец перешла к джинсовым курткам. Криво пристроив на тощие плечики последнюю джинсовку, мать сняла со столба сумку, вынула из бумажника выданные Асланом деньги и протянула дочери.

– Ну-ка, Галка, одна нога здесь, другая – там! Сбегай в киоск у метро, купи джин-тоник, – Вера привычным жестом вынула из кармана зелёную с золотом плоскую сигаретную коробку, вытащила сигарету и, скомкав пустую пачку, кинула себе под ноги. – И «Данхилл» с ментолом не забудь.

– Джин-тоник взять один? – деловито уточнила девочка.

– Что ты придуриваешься? – В серых глазах матери мелькнула вспышка гнева. – Бери пять штук. Как обычно.

Галка приняла у матери деньги и, зажав купюру в кулаке, чтобы не потерять, припустилась по рынку в сторону метро. Пробегая мимо мохеровых шарфов и разложенной на столике косметики – лаков с блёстками, помады и туши, – снова поймала на себе пристальный взгляд старой Замбилы. Под пёстрой футболкой по спине девочки поползли мурашки, и Галка припустила ещё быстрее.

У метро высился ряд палаток, и у крайней, обустроенной под кафе, тянул из бутылки минералку мамин Аслан. Галка пробежала мимо кавказца и устремилась к палатке с яркой витриной, где были выставлены польские ликёры, фирменные сигареты, датский шоколад и прочие вкусности и вредности, как в редкие минуты благодушия называла их мама. Девочка поднялась на цыпочки и протянула в окошко купюру.

– Пять джин-тоников и пачку «Данхилла», – пискнула она. И добавила, секунду подумав: – И пакет.