Мила Бояджиева - Лабиринты надежд Страница 5

После завтрака здесь не слишком людно. Часть отдыхающих уехала на экскурсии, часть топчется на спортивных площадках. С приятным цоканьем прыгает по зеленым столам шарик пинг-понга, в баре душевно поет «Яблони в цвету» Мартынов, с моря веет солоноватой свежестью, вселяющей мысли о шальной юности, каких-то парусах, подвигах, может даже, любви и славе….

Юрий Кузьмич сразу увидел яркую троицу. Фотограф, установив аппарат на треногу, собирался снимать барахтающихся в легкой волне девушек.

— Со вкусом работает, — подошел к директору бармен Петя Лапушкин. — Я слышал, они здесь громко изъяснялись, что болгарке-брюнетке, значит, нужна в пару блондинка, и тоже хорошенькая, крупная. Вот подобрали куколку.

Пламен, сбегав к пирсу, от которого стартовал обычно катер с водными лыжами, снял висевший на поручнях круг и бросил его девушкам. Те поймали, стали брызгаться и визжать, делая вид, что не обращают внимания на снимавшую их камеру. Светлые, как лен, волосы Лары развевались на ветру, её черный цельный купальник и светло-золотистый загар эффектно контрастировал с обликом яркой болгарки в красном бикини. Директор не знал ещё слова «сексапильность», но что-то такое крутилось в его крупной голове с прилипшими к темени жидкими волосами, пока он любовался зрелищем, забыв про отвратительно жаркую нейлоновую рубашку. Находясь при исполнении, Федоренко не мог позволить себе обнажить торс и даже закатанные рукава считал недозволительной вольностью. Как и принятие спиртных напитков любой крепости. Присев к столу под зонтиком, он утер лоб носовым платком и коротко скомандовал: «Чаю с лимоном, Петя».

Съемки переместились под душ, льющийся прямо на пляже. Девушки подставляли под серебрящиеся на солнце струи свои хорошенькие попки, толкались и не переставали смеяться.

«И когда это они так подружились?» — задумался Федоренко. И вдруг нюхом бывалого любителя женского пола почуял: министерской дочке нравится фотограф, — вот она и резвится, показывая себя во всей красе. Федоренко это наблюдение не порадовало. Болгарский ухарь и министеркая дочка не могли составить даже временную — «досуговую» пару.

Повеяло сильными, пряными ароматами — в кипарисовой тени появились непривычные для этих мест фигуры — мужчины в арабских балахонах с обмотанными легкими накидками головами. Один остановился, устремив взгляд к горизонту, и подал другому знак узкой кистью. Тот поднес и раскрыл тяжелый деревянный шезлонг. Первый сел.

«Вот демократы, мать их…», — выругался про себя директор. — «Кормим их, кормим, приваживаем, приваживаем, а они от своих барских привычек даже здесь, на виду у всех, отказаться не могут. Видят же, я — директор. Но слуга за мной с опахалом и креслом не ходит. Подумаешь, — сынок какого-то там премьер-министра из нефтяной республики. Государство в три раза меньше Краснодарского края, а ещё нос задирают. Занял гостевой павильон, прислуга специальную пищу готовит. Им, мол, свинью употреблять нельзя. У них особое расписание приема пищи, свои заморочки с напитками. Зачем тогда в интернациональный коллектив ехать?»

Главный араб, сузив глаза так, что мохнатые, загнутые ресницы почти сомкнулись, с интересом наблюдал за съемками. «Ишь, тоже блондиночек любит. Гарему пополнение ищет… — С неприязнью подумал Федоренко, — Была бы моя воля…»

— Что-то я не расслышал, Юрий Кузьмич… — подскочил Лапушкин. — Магнитофон орет. Элтона Джона поставить просят?

— Не хрена им. Пусть слушают Зыкину, «Землян» и ансамбль Александрова. У нас не бордель. У нас база отдыха с идеологической направленностью. Директор поднялся, в сердцах шваркнув стулом о бетонные плитки и не спеша двинулся прочь. Предстояло серьезно проверить подготовку к празднику Нептуна. Будут гости из обкома. А здешние культпросветработники, дай им волю, такую кашу заварят, что не расхлебать. «Объекты особой напряженности следует держать под личным контролем», — так звучал главный принцип директора, который он вдалбливал персоналу на всех собраниях.

В кипарисовой тени гулял приятный ветерок, с танцплощадки доносились звуки электроинструментов. Там репетировал программу ВИА «Радуга» под руководством Саши Самгина. Местные ребята работали в ресторанах, пока вдруг их солистка Анжелика Градова не заняла первое место на конкурсе молодых исполнителей с песней «Протяните ладони, я насыплю в них солнца». Потом её, наверно, кто-то сверху «двинул» — получить трехмесячный договор на работу в «Спутнике» — дело не шуточное. Рекомендация Горкома комсомола, утвержденный репертуар, специальный инструктаж — и вот уже три недели «Радуга» играет на танцевальных вечерах и принимает участие во всех культурных мероприятиях лагеря.

На танцплощадке прохладная тень, медовые блики на бетонном полу от пластиковой крыши, деревянные скамьи, расставляемые на случай концертов, свалены горой за кустами густо цветущего граната. На помосте патлатый ударник (разрешение на неформальную длину волос получил от инструктора комсомола в связи со спецификой работы), Яшка-Куцый за органолой маленький, щуплый еврейский вундеркинд некондиционной внешности. Сашка Самгин — симпатичный, русый, хоть на роль Павки Корчагина бери, мирно матерится, не смущаясь присутствием девушки. Да и девушка в выражениях не сдерживается.

— Да иди ты на хер с вашей фиговой аранжировкой! Сама знаю, как нам петь… Лабух вшивый… — Анжелика спрыгнула с помоста и зашагала прочь. На каблуках — в такую жару!

— Градова! — Строго окликнул директор. — В чем дело? Послезавтра здесь будет комиссия! Вы что, хотите выступление сорвать?

— Не хотим! — Отрапортовала Градова, глядя на Федоренко дерзкими зелеными глазами. Глазки подведены «стрелками» к вискам и пухлый рот в перламутровой помаде. А «хвост» рыжих вьющихся волос подвязан каким-то шнурком не на затылке, а прямо над левым ухом. Актриса! Не может, чтобы не выпендриться. Мини, естественно, до пупа… Но хоть ножки стоющие. А то вырядятся. смотреть противно…

— Она «Гимн коммунистической молодежи» петь отказывается, съехидничал Саша.

— В их рок-н-ролльной обработке, — поправила Анжелика. — Ведь вы сами, Юрий Кузьмич, знаете, как только затянем: «Эту песню не задушишь, не убьешь…», все начинают подпевать. А если немцы, то прямо с первого куплета: «Югенд аллер национен…». Зачем здесь всякие кренделя на акустике выписывать? Хоровое пение. Гимн солидарности.

— Правильно все понимаешь, — одобрил директор. — Слышали, пацаны? Вот так и держитесь. Никакого буги-вуги, рок-н-ролла. Я через часов подойду, хочу до обеда вкратце репертуар прослушать.

— Так что тут слушать? — Завелся Саша. — Все как всегда. Три подписи и печать. — Он тряхнул своей неуставной шевелюрой.

— Смотри, не зарывайся, Самгин. А то будешь опять по кабакам «цыганочку» наяривать.

— Да там платят лучше. И репертуар — свободный, особенно западный, подал писклявый голос патлатый ударник.

Юрий Кузьмич не нашел нужным вступать в дискуссию, тяжко вздохнул и зашагал в пищеблок.

Лара только что вышла из душа, высушивая волосы полотенцем. Взяв из холодильника графин с водой, вышла на лоджию и плюхнулась в шезлонг. На втором кресле уже лежали косметичка, маникюрный набор и баночки с кремами. Следовало перед обедом хорошенько привести себя в порядок. Она отжала в голубом полотенце волосы и встряхнула головой. Длинные пряди рассыпались по плечам.

Лара получила одноместный номер в так называемом «главном корпусе». Только здесь были отдельные комнаты с душем, холодильником, а в холле на этаже стоял цветной телевизор «Рубин». Фасад выходил прямо к морю, в кустах под балконами вечерами стрекотали цикады и сладко пахли ещё цветущие магнолии.

Главный корпус предназначался для особо важных персон. В соседнем блоке — две комнаты — одна ванная комната, поселились Снежина и Пламен. Соседи прибыли в «Спутник» в один день с Ларой и сразу познакомились. Болгары сносно говорили по-русски и даже легко переходили на английский. Так что языкового барьера не было.

Лара впервые увидела Пламена, развешивающего мокрые плавки на соседней лоджии. Парень был абсолютно гол и, видимо, рассчитывал на прикрытие косой пластиковой перегородки, разделяющей балконы. Увидев ярко выделяющийся на загорелой коже обнаженный зад, Лара сочла приличным кашлянуть.

— О, простите, мисс! — Он воспользовался английским и прикрыл бедра полотенцем.. — Меня зовут Пламен. Пламен Бончев, фотокорреспондент.

Лара сразу обожглась о горящий взгляд темных турецких глаз и яркую южную красоту: влажные кудри, яркий крупный рот. У него был торс спортсмена и улыбка фокусника с манящей загадкой. И ещё Лара поняла сразу, её лицо, волосы, открытые сарафаном плечи и грудь были мгновенно оценены взглядом знатока. Сердце замерло, «Неужели я могу, действительно, влюбиться?! Неужели это лето будет моим?»