Бретт Холлидей - Блондинка сообщает об убийстве Страница 5

Проезжая с умеренной скоростью по правой стороне бульвара Бискейн, Майкл Шейн время от времени бросал взгляды на свою спутницу, любуясь загорелой головкой Люси Гамильтон, прижавшейся к его плечу.

Он был в белом полотняном пиджаке, без шляпы, и легкий прохладный ветерок развевал его жесткие рыжие волосы. Огромные ручищи небрежно лежали на руле. Майкл предавался приятному чувству спокойствия и довольства.

Сейчас лучшее время года в Майами, думал он. Дикая летняя жара уже позади, а первые отряды любителей солнца еще не прибыли с севера, чтобы толпами заполонить этот волшебный город. В его портфеле ни одного неоконченного дела, и, вероятно, никаких дел и не будет в течение ближайшего месяца до тех пор, пока в город не нагрянут охотники за легкой наживой, а также простачки, являющиеся объектом энергичной деятельности этих охотников, и тогда снова потребуется его талант.

Люси потерлась щечкой о его правый бицепс и проворковала:

— Разбуди меня, Майкл, когда приедем домой. Боюсь, что последний стакан шампанского окончательно меня доконал. Я даже немного одурела.

— А я так люблю, когда ты такая, мой ангел, — улыбнулся он.

— Какие ужасные вещи ты говоришь. — Она попыталась было поднять голову, чтобы надлежащим образом выразить свое негодование, но опять прикорнула у него на плече.

— Почему ужасные? — весело возразил он. — Тогда твоя роскошная прическа немного разлохмачивается, и ты теряешь вид жеманной секретарши.

— Как будто я когда-нибудь бываю такой, — фыркнула она.

— Конечно бываешь. В течение всего рабочего дня ты не допускаешь ни малейшего намека на какую-нибудь интимную близость. Я обязательно должен тебя куда-то повезти, накормить дорогим обедом и до краев напоить "Пол Роджером" прежде, чем ты начинаешь вести себя, как полагается человеческому существу.

— "Пол Роджером"? Ты отлично знаешь, что та дрянь, которой ты меня поишь, это обыкновенное калифорнийское шампанское.

— Однако оно вскружило тебе голову. И мы уже скоро приедем домой, и я воспользуюсь твоим состоянием и поцелую тебя.

— Зачем?

— Что зачем?

— Зачем утруждать себя? — Голос по-прежнему полусонный и приглушенный, однако в нем появились напряженные нотки.

— Утруждать себя? Поцелуем? — удивился он.

— Точно.

Он продолжал ехать по бульвару все с той же скоростью и обдумывал ее вопрос и свой ответ. Сказать по совести, он знал, о чем она говорила. И было очень трудно найти более или менее удовлетворительный ответ на ее вопрос. Конечно, он мог сказать, что ему нравится целовать ее. Но этого было бы недостаточно. Во всяком случае недостаточно, чтобы по существу ответить на поставленный ею вопрос. А задавая такой вопрос, она спрашивала, куда это может их привести. И единственно правильным, честным ответом на этот вопрос был бы: никуда. Но она не часто задает такие вопросы. Большей частью она, кажется, вполне довольна своим положением: в течение дня быть веселой, приветливой и высококвалифицированной секретаршей в его конторе и без всяких вопросов и возражений проводить с ним столько вечеров, сколько он может (или, вернее, хочет) урвать от своей работы.

Он неловко поерзал на сиденье и бессознательным жестом поднял руку, чтобы почесать мочку уха (это было его привычкой, когда он находился в затруднении). Потом спокойно спросил:

— А ты хотела бы что-нибудь изменить, Люси, если бы могла?

Она вдруг выпрямилась и слегка отодвинулась от него, как будто такое направление их разговора требовало несколько большей формальности в поведении.

— Не знаю, — с искренним сомнением печально ответила она. — Я действительно не знаю, Майкл.

Они уже были около 79-й улицы и быстро приближались к боковой улочке, ведущей к ее кварталу.

Он быстро повернул к ней голову и в свете уличных фонарей посмотрел на ее профиль. С напряженным вниманием ловил он ее взгляд, и вообще на какой-то момент в машине воцарилось напряженное молчание. Он попытался разрядить напряжение, переключившись полностью на управление машиной, и сказал, стараясь придать голосу как можно большую беспечность:

— Возможно, сейчас не время для такого разговора. Это надо серьезно обсудить за стаканом вина. Кстати, в твоем доме есть коньяк?

— Ты отлично знаешь, что есть. Его ровно столько, сколько ты не допил в прошлый раз.

— Знаешь, я в этом никогда не бываю уверен. Я никак не могу выбить из своей дурацкой башки, что в один прекрасный день ты начнешь поить этим коньяком другого парня.

— Может быть. В один прекрасный день.

Поворачивая за угол, он притормозил и перестроился в левый ряд. Никто из них не произнес ни слова до тех пор, пока он не остановил машину на углу ее дома и не вышел из нее. Он обежал кругом, чтобы открыть ей дверцу, взял за локоть, чтобы помочь выйти, затем подсунул вторую руку под ее другой локоть и на несколько мгновений приподнял ее в воздухе, вглядываясь в слегка покрасневшее лицо Люси. Она не делала никаких попыток ни прижаться к нему, ни оттолкнуть. Она ждала.

Его пальцы впились ей в руку, и хриплым голосом он сказал:

— Люси?

— Да, Майкл?

Он наклонился, прикоснулся губами к ее лбу около того места, где кончались кудряшки, затем взял ее под руку, и они пошли к подъезду.

Войдя в маленький вестибюль, Люси достала из сумочки ключ и отперла дверь. Он слегка придержал дверь, чтобы пропустить ее, и начал медленно подниматься по лестнице вслед за ней. Его рыжая голова находилась на уровне ее изящной талии.

Он подумал: есть какая-то особая интимность в том, когда мужчина вслед за женщиной поднимается по лестнице. Он часто так к ней поднимался — выпить стаканчик на сон грядущий после того, как они вместе провели вечер. Но сегодня, совершенно очевидно, все было как-то по-другому. Он чувствовал, что в его груди нарастает волна радости.

Поднявшись на второй этаж, она повернула налево и отперла свою дверь. Он молча ждал, пока она включит свет, и затем вошел.

На Люси был полувечерний туалет из темно-синего шелка с какими-то блестками, сшитый крайне просто: с низким вырезом спереди и сзади, с узенькими бретельками. Взору открывались роскошные плечи, шея и руки цвета слоновой кости.

Погруженный в размышления, он смотрел, как она прошла вдоль довольно длинной комнаты к маленькой кухоньке, сказав ему с улыбкой:

— Устраивайся поудобнее, пока я все приготовлю.

Здесь очень легко устроиться поудобнее подумал он, опускаясь в глубокое кресло, стоявшее рядом с тахтой, и закуривая сигарету: комната была обставлена изящной, красивой мебелью.

Он вытянул свои длинные ноги, откинул голову на спинку кресла, закрыл глаза и затянулся.

Что ж, отлично. Почему бы ему не жениться на Люси? Сегодня, торжественно решил он, он должен честно и прямо поставить перед собой этот вопрос. Так же прямо он должен поставить его и перед ней. До сих пор они ни разу не говорили об этом серьезно, хотя много раз были на грани такого разговора.

Он выпрямился, услышав шуршание ее юбки. Она несла поднос, на котором стояла бутылка коньяка, четырехунциевый винный стакан, бокал со льдом для себя и другой бокал со льдом и водой для него. Он всегда пил коньяк из винного стакана и запивал его водой со льдом.

Она поставила поднос на низкий столик, стоявший перед тахтой, уселась в уголочек поближе к креслу Шейна и наполнила стакан коньяком. Затем налила немного коньяка в свой бокал и подала ему его стакан.

Но он не успел даже взять его из ее рук, как зазвонил телефон.

Лицо Люси резко изменилось. Настойчивый звонок телефона вдребезги разрушил безмятежное выражение ее лица подобно тому, как брошенный на зеркальную поверхность пруда камень нарушает спокойствие водной глади.

Продолжая держать в руке его стакан, она сердито проговорила:

— Я не отвечу. Это, конечно, тебе. Никто не может звонить мне в такой поздний час.

— Тем больше оснований ответить, — сказал Шейн. — Может быть, что-нибудь очень важное.

— Очередная блондинка? — вызывающе спросила она.

— Или брюнетка, — спокойно ответил он.

Телефон продолжал звонить. С нетерпеливым жестом он поднялся и, сделав два огромных шага, очутился у аппарата. Повернувшись к ней спиной, он проговорил в трубку:

— Квартира мисс Гамильтон, — Затем через некоторое время: — Правильно. — Он продолжал слушать, почесывая ухо.

Не спуская с него глаз, Люси Гамильтон плотно сжала губы и поставила его нетронутый стакан с коньяком обратно на поднос. Это было немое признание своего поражения.

Все еще стоя спиной к Люси, он сказал:

— Отлично, Пит. Я буду там через пять минут.

Он положил трубку, повернулся и печально покачал головой, хотя его глаза при этом отнюдь не были печальными, наоборот, в них светилось предвкушение волнующего приключения.