Дмитрий Стрешнев - Булкинъ и сынъ Страница 5

- Я к вам, собственно, с просьбой, - сказал Хряпов.

- К вашим услугам.

Савватий Елисеевич прошествовал через всю комнату и глянул в окно, словно ожидал увидеть там нечто новое, кроме июльской тьмы и гнилого света трактира "Три богатыря", что пятнами ложился на листья.

- Я хотел вас просить... как бы это объяснить... Если вам не трудно не углубляйтесь в разговорах с Михаилом Ксантиевичем в подробности нашего с вами контракта... суммы и прочего.

Значит, бедного грека поймали совсем на гроши!

Хряпов вопросительно смотрел на меня.

- Мне не трудно будет выполнить вашу просьбу, - сказал я.

Каждый раз, когда я вспоминал фундуклидин нос, напоминающий отметку на географических картах: "столько-то метров над уровнем моря" - меня начинал распузыривать смех.

- Вот и славно, вот и славно! - сказал Хряпов. - А теперь - удаляюсь, не буду вам мешать. Спокойной ночи.

- Спокойной ночи.

Хряпов вышел и осторожно прикрыл дверь.

5.

По привычке я проснулся рано.

По комнате отсветами сквозь листья бродило солнце, и я не сразу вспомнил, где нахожусь: шкаф тщательной работы, ковер, низкий столик... Но самым замечательным предметом была кровать - пышная и податливая, словно роскошная женщина. Приятно было думать, что еще целый месяц предстоит нежиться в этих перинах в почтительном окружении дорогих вещей.

Вслед за этой мыслью пришли и прочие - тоже приятные...

В редакции с солнцем уже началась муравейная суета. Буз из поднебесного кабинета увидел, как ползет из-за излуки старый копотун "Еруслан", и сразу же послал Ваську Беспрозванного на пристань - спасать колонку происшествий. А что, собственно, может Васька?.. Настрочит десяток сплетен для шапки: "Новости из столицы" и опишет слезными словами роман судового буфетчика и пассажирки из третьего класса.

По городу уже, наверное, разбежались мальчишки-газетчики,

пронзительно искушая обывателей скандалами, поджогами и опрокинувшейся в Киеве конкой (по вине социалистов, конечно). К обеду Никодимыч, горестно качая очками, подсчитает выручку. Буз уедет обедать мрачный; все начнут шептаться и кое-кто почувствует над головой занесенный меч увольнения... Екклесиастова суета! Разве это жизнь? Нет, любыми путями - ногтями, зубами - построить фундамент собственной независимости из самого прочного материала - из того самого, который лицемеры из суеверного опасения именуют презренным металлом. Как бога, его избегают называть прямо, поминать всуе: зовут бабками, барашками, финагами... Оно и есть бог!

Я заметил, что начал оправдываться сам перед собой за то, что пошел к купцу в услужение, да еще наймитом - охранять его особу! Однако, я тотчас оборвал такие мысли: это вынужденная мера. В самом деле: кто виноват, что одни рождаются с деньгами, а другие - нет?..

Мои размышления прервал стук в дверь. Так осторожно, наверное не стучатся даже министры в спальни королей.

Вошел слуга, он же камердинер, Степан.

- Здравствуй, Степан, - сказал я ему, представляя себя со стороны и наслаждаясь.

Действительно, эта картина мне нравилась: длинная, богатая постель и застывший лакей.

- Желаю здравствовать, - сказал Степан. - Савватий Елисеич просили к завтраку через двадцать минут-с.

- Отменно, - сказал я, потянулся, но конца кровати не достал.

Я подумал: что же говорят в таких случаях литературные персонажи? - и

обронил:

- Передай: буду.

Молчаливый Степан удалился.

Я откинул одеяло и встал. Затем я долго тщательно одевался, стараясь выудить из своего костюма всю элегантность, на которую он еще был способен.

По дороге вниз (комнаты всех нас троих были на втором этаже

для безопасности) я заглянул к Фундуклиди. Он прыгал смешной,

растопыренный, укрощая штанину, и живот прыгал не в такт, словно

отдельное существо.

- Спустимся вместе? - дружелюбно спросил я.

- Подождите минуту, - сказал Михаил Ксантиевич и что-то страстно прибавил по-гречески - сердился на штаны, наверное.

Он натянул полосатые носки, вставил ноги в лакированные штиблеты.

- Готово.

Я растворил перед ним дверь.

- Прошу вас.

Мы вместе спустились по лестнице и оказались в библиотеке.

- Столовая - сюда, - отрывисто сказал Фундуклиди, указывая рукой.

Я взглянул на часы на стене: медное лицо циферблата показывало восемь.

- Еще рано, - сказал я, - подождем немного.

Грек выпятил карнизом губу, тоже посмотрел на часы и кивнул.

Делать было нечего, и я принялся осматриваться. Савватий Хряпов собрал в библиотеке славное общество. Стояли тут томики Бальзака, столь же пухлые, как и их автор; бумажный Куприн в приложении к "Ниве"; религиозная чепуха Погодина подпирала каких-то прогрессивных итальянцев, из которых, кроме хрестоматийного Кампанеллы, я никого никогда не мог запомнить.

- Доброе утро, господа! - раздалось сверху вместе со скрипом ступеней.

Свежий, как персик, в новом костюме и даже при галстуке ("Непременно от Пьера Галанта", - подумал я) наш хозяин сходил к нам с приятной улыбкой.

От хряповского глаза не укрылся мой интерес к литературе.

- Нравится?- спросил он, подходя. - А вот здесь, обратите внимание, есть еще шкаф на иностранных языках. Вы читаете на языках?

- Не очень, - сказал я.

Откровенно говоря, из всех иностранных языков я знал только тот французский, на котором говорят парикмахеры и крупье.

- Жаль... Ну да что ж! Наши русские писаки нам ближе. Не так ли, хе-хе?

Фундуклиди сзади достал сигару и начал ее сосать.

- А нет ли у вас подшивки "Нашего голоса"? - вдруг спросил он.

- Помилуйте, Михаил Ксантиевич! - воскликнул я. - Как сотрудник этой газеты, предостерегаю вас от ее чтения. В крайнем случае можете решить воскресный ребус.

- А мне как раз ребусы и нужны-с, - живо отозвался грек. - Для детектива ребусы - любимая литература-с... Это - как для боксера единоборство с грушей: держит форму.

- Вот вам... для формы- сказал Хряпов.

К моему удивлению, он и впрямь достал подшивку "Нашего голоса" и щелчком сбивал с нее пыль.

- Есть, конечно есть наша любимая газета! Знаете, я очень люблю город, откуда Хряповы начали расти. Иной раз, признаюсь, задумывался: не переехать ли в столицу... или хотя бы в Нижний? Не могу! И знаете, почему? Трудно расстаться с базаром, где твоему десятилетнему деду мастеровые драли уши...

Как вошел Степан, мы не увидели, потому что стояли спинами к двери.

- Завтракать подано.

- Ну, наконец-то, - сказал Хряпов. - Прошу, прошу...

В веселом возбуждении, которое всегда предшествует хорошей еде, мы прошли в столовую.

По столу плыли судки и судочки; свернутые конусом салфетки застыли, словно лакеи; хрусталь обнимал конфекты; груши и сливы сделали бы честь любому натюрморту.

- В первый раз присутствую на завтраке у Лукулла, - сказал я. - Какое великолепное зрелище!

- Обещаю вам, что на мой стол вы не будете жаловаться, -заговорил Хряпов. - Садитесь, садитесь, господа!

Мы сели (за Хряповым Степан придвинул стул).

- Ну-с, что желаете пить? Вино? Водку? Михаил Ксантиевич! Петр Владимирович! Будь вы аристократы, я бы, конечно, не осмелился предложить с утра хмельное, но зная вас как людей простых... водки?.. или, может, вина?

- Отчего ж не водки! - сказали мы с Фундуклиди.

Степан вогнал штопор в горло бессмертной "Отборной" Смирнова. Фундуклиди раскатал салфетку, приладил ее себе на грудь и стал похож на большого ребенка. Чмокнула пробка. Степан - по этикету - из-за левого плеча наполнил каждому рюмку. В этот миг солнце поднялось над миром настолько, что смогло выстрелить лучом к нам в столовую. Луч влетел, заметался на начищенных гранях

серебра и разбился о хрусталь, рассыпав разноцветный трепет огней. Ослепленный, я ощутил чувство воздушного шара, отрывающегося от земли. Не во сне ли я раньше видал подобное? Солнце явилось, чтобы осветить трапезу миллионера! Давно-давно в детстве я воображал себе себя волшебником и принцем, но я рос, и сказки стали казаться ложью, ан - могущественные царевичи не исчезли, только время сменило им меч, сивку-бурку и золотой дворец на сигары, особняк и коньяк за хрустальной стенкой. А моя-то жизнь-индейка... и кусают ее, жуют, грызут - другие.

- Можно подавать? - спросил Степан.

Хряпов в ответ, не поворачивая головы:

- Конечно, голубчик.

Степан подал омлет, гусиные потроха, запеченные в каком-то соусе... черт его знает, из чего он был сделан, но славный соус!

- Что же, господа, ваше здоровье, - сказал Хряпов.

Мы с наслаждением выпили и вдохновенно взялись за вилки. Фундуклиди мурлыкал, как кот; пронзив кусок, он долго с удовольствием оглядывал его со всех сторон, приходил в невиданное возбуждение, бросался на пищу и глаза у него соловели от счастья. Хряпов ел равнодушно, не спеша.

"Привычная трапеза, - подумал я. - Погребок лучших вин от вдовы Клико, местная осетринка на пару, хороший табак, кредит, дебет, дивиденд... "Иной раз, признаюсь, задумывался: не переехать ли в столицу? Не могу!..." - мысленно повторил я слова Хряпова. Отчего ж не пожить в нашем закомарье первым парнем на деревне! А надоест - долго ли: салон 1-го класса, и - куда душеньке угодно!..."