Марина Серова - В объятиях бодигарда Страница 5

Вместо того чтобы попасть в меня, кулак Камардоса, просвистев рядом с моим ухом, со всей силой врезался в стену за моей спиной. Раздался хруст то ли ломаемых дубовых панелей, то ли костей Камардоса.

Взревев, как раненый зверь, от дикой боли, он замотал рукой и задергал ногами, словно марионетка в руках артиста, с которым случился эпилептический припадок.

— Ну ты даешь! — восхитился Лепилин, который во время моего «общения» с Камардосом несколько раз порывался вскочить, чтобы защитить хрупкую девушку (то есть меня) от рук разбушевавшегося злодея.

Желание, конечно, похвальное, но только не в моем случае. Своей помощью он бы только мешал мне работать. В общем-то, пока что я почти ничего еще не сделала.

— Сука, падла! — вопил Камардос, зажав разбитую руку под мышкой. — Ща я тебя урою, блин!

Его приятель не двигался с места, но я заметила, как он, стараясь сделать это незаметно, полез за пояс своих брюк, прикрытых сверху футболкой. Когда они только появились в зале, я сразу обратила внимание на некоторую оттопыренность на его животе. Если у него пистолет, в чем я практически не сомневалась, дело принимает серьезный оборот.

Незаметно расстегнув сумку-кабуру, я положила ладонь на шершавую рукоятку «Макарова». На душе сразу же стало спокойнее.

Немного пришедший в себя Камардос со звериным рыком кинулся на меня. Я не стала испытывать судьбу и, когда он был достаточно близко от меня, одним движением ноги всадила ему в бедро иглу с парализующим составом. Если мгновением раньше он был похож на марионетку, то теперь уподобился железному дровосеку, у которого заржавели шарниры.

По инерции он пролетел несколько метров и плюхнулся прямо на наш стол. После этого, естественно, ни о каком продолжении обеда не могло быть и речи. Тем временем Фирс уже прицелился в меня из «ПСМ» (уменьшенная копия «ПМ», калибра пять сорок пять). Конечно, оружие не самое грозное, но на таком близком расстоянии способное причинить ощутимый вред.

Оттолкнув ногой Камардоса, я резко подняла пистолет над столом и, всего лишь на мгновенье опередив Фирса, выстрелила ему в плечо. Вскрикнув от неожиданности и боли, он выпустил оружие и схватился за рану, из которой хлынула кровь. При виде собственной крови он заверещал, как недорезанный хряк. Перешагнув через железного дровосека, застывшего на полу в замысловатой йоговской позе, я быстро подскочила к Фирсу и с силой схватила его за горло, стараясь не испачкаться в его крови.

— Кто взорвал лепилинский лимузин?

Он перестал орать и уставился на меня вылезшими из орбит глазами.

— Ну, говори, паскуда, — я как следует тряхнула его, сунув под нос дуло пистолета.

— Камардос и Сивый, — морщась от боли, произнес он.

— Это Треха им приказал?

— Да.

Я отпустила его и кивнула Лепилину.

— Пошли.

Привлеченный выстрелом и криком, в зал осторожно заглянул охранник, держа в руках дубинку, как доисторический охотник в поисках мамонта.

— Эти двое на нас напали, — дулом пистолета я указала на братков, — вызови «Скорую» и милицию.

— Может, вы останетесь, — нерешительно произнес он.

— Нет уж, сами разбирайтесь.

— А этот что, того? — охранник показал на лежавшего в «отключке» Камардоса.

— Отдыхает, через часок очухается.

Я спрятала свой «Макаров», и мы с Лепилиным невозмутимо продефилировали через первый зал, не обращая внимания на переставших жевать посетителей, уставившихся на нас с испугом.

После прохлады ресторана жара на улице показалась еще более нестерпимой. Устроившись в салоне «Тойоты», охлаждаемом мощным кондиционером, мы тронулись дальше.

Олег из машины позвонил на работу. Когда минут через тридцать мы подъехали к базе, расположенной у самой черты города, нас уже ждали. Тяжелые железные ворота гостеприимно распахнулись, пропуская джип на территорию, окруженную высоким бетонным забором.

По верху забора была протянута частая спираль колючей проволоки. У ворот стояли несколько человек в летней камуфляжной форме, держа наготове автоматы Калашникова с укороченными стволами.

«Прямо секретный военный объект какой-то, а не овощная база», — подумала я, но, вспомнив, что овощи являлись не главным направлением деятельности сего предприятия, не удивилась.

Попетляв еще примерно с полкилометра между огромными ангарами, в каждом из которых мог бы свободно уместиться небольшой бомбардировщик, Игорь остановил машину у входа в двухэтажное кирпичное здание, в котором располагалась администрация.

Выйдя из машины, мы направились ко входу.

В дверях офиса снова замаячила знакомая камуфляжная форма.

«Штаб-квартира, — подумала я. — Во сколько же, интересно, обходится подобная служба?»

Охранник вежливо улыбнулся нам, пропуская вовнутрь. В помещении царили роскошь и комфорт: пол был застелен ковровыми дорожками; ярко зеленела тропическая флора; манили своим мягким гостеприимством многочисленные и, к моему удивлению, не кожаные, а с шикарной гобеленовой обивкой диваны; тускло мерцали несколько японских телевизоров с большими экранами, водруженных на специальные пластмассовые подставки в мини-комнатах, напоминавших своим расположением между длинной сетью коридоров бывшие «красные уголки».

Благодаря мощным кондиционерам воздух был прекрасно аэрирован.

«Неплохая резиденция», — оценила я, следуя за Лепилиным по бесконечному коридору. Где-то посередине нас ждала лестница, поднявшись по которой мы оказались на втором этаже.

Здесь тоже дышалось легко и свободно. Светлые стены и панели радовали глаз. Миновав несколько кабинетов, Лепилин остановился у шикарной дубовой двери. Заговорщицки прижав палец к губам и понизив голос, он с неожиданным веселым лукавством произнес:

— А вот здесь заседает генеральный директор корпорации.

В ответ я молча улыбнулась. Надо сказать, что в подобном представлении никакой нужды не было: на двери висела латунная табличка, на которой сообщалось как раз то, о чем с таким наигранно-таинственным видом поведал мне Лепилин-младший.

— Кабинет отца, — уточнил он и театральным жестом толкнул дверь.

Мы вошли в просторную комнату, мягко освещенную жарким послеполуденным солнцем, пробивавшимся сквозь плотные жалюзи. Две стены занимали высокие шкафы из светлого дерева с многочисленными полками, на которых в цветных, аккуратно расставленных папках размещалась документация.

На одной из полок я заметила чайный фарфоровый сервиз, явно старинной работы, разрисованный играющими на свирелях смазливыми пастушками и идиллическими картинками сельских пастбищ, а также большие песочные часы в бронзовом корпусе.

Казалось, они были надежным и подлинным хранилищем песчаного времени.

За большим столом, заваленным папками и бумагами, перед экраном монитора сидела красивая стройная женщина с гладко зачесанными черными волосами и крупным и чертами лица. Когда мы вошли, она повернула голову, и на ее восточного типа лице застыла магически-таинственная улыбка, а в самой глубине немного раскосых и умело подведенных карих глаз загорелся огонек лукавства и интереса. В ложбинке между грудей полыхал рубин в виде капли на изящной золотой цепочке… Брюнетка собиралась что-то сказать, но Лепилин жестом остановил ее, обратившись ко мне:

— Знакомьтесь, наш секретарь Екатерина Аркадьевна.

Он улыбнулся не менее загадочно, чем секретарша, и игриво скосил на нее глаза. Это навело меня на мысль о том, что, по-видимому, их неплохие рабочие отношения основаны на взаимном личном интересе.

Екатерина Аркадьевна встала из-за стола и, слегка наклонив голову вправо, продолжала улыбаться своей таинственной улыбкой, в которой я, однако, различила отблеск снисходительного равнодушия.

— Катенька, знакомься, это Евгения Максимовна. — Эту фразу Лепилин-младший произнес в неожиданно мягкой манере, и, если бы не характерный ироничный оттенок, тон его голоса можно было бы назвать слащаво-сюсюкающим.

— Очень приятно, — разжала наконец свои чувственные губы секретарша.

Ее египетские глаза смотрели на меня в упор. Но стоило мне попробовать пронзить взором их темную мерцающую глубину, как я испытала неприятное тревожное чувство, ощутив себя стеклянной стеной, которую сверлил луч ее почти рентгеновского взгляда.

— Взаимно, — выдавила я из себя подходящую для случая улыбку, отвечая на дежурную реплику секретарши.

— Не знаю, что бы мы делали без нашей Катерины, — Лепилин изобразил самодовольную гримасу и добавил:

— Теперь меня всегда и везде будет сопровождать Евгения Максимовна.

Он скосил глаза в мою сторону и весело подмигнул секретарше.

Та довольно вяло прореагировала на лепилинскую реплику, но я сразу раскусила нарочитость ее меланхолично-понимающего взгляда. Очевидно, сочтя меня недостойной особого внимания соперницей, Екатерина Аркадьевна, как мне показалось, намеренно фамильярно обратилась к своему шефу.