Александр Зеленский - Грядет царь террора Страница 5

— Нам стало доподлинно известно, что на Большом суконном дворе, что у Каменного моста за Москвой-рекой, людишки мрут как мухи от неведомой напасти. А чтобы, значит, все было шито-крыто, их тела ночью тайным образом свозят на кладбище возле Донского монастыря и там закапывают.

— Да как же можно? — подивился Ягельский. — Без дозволения властей, ночью, яко татей… Ужас!

— Что-то тут неладно, господин доктор. Требуется ваше участие в расследовании сей жуткой истории. Об этом вас сам Петр Семенович просил. И самое главное, нам с вами необходимо установить, откуда сия зараза к нам занесена.

Ягельский в душе порадовался такому к себе уважительному отношению. Сам генерал-губернатор знает его и рассчитывает на помощь, а это дорогого стоит!

Вообще-то в последние годы доктор Ягельский старался сократить практику до минимума, больше уделяя времени написанию теоретических работ по различным вопросам медицины. Последняя такая работа, над которой трудился Константин Осипович в настоящий момент, посвящалась его опыту борьбы с различными инфекционными заболеваниями, и в частности против моровой язвы. Слухи о его работе, как видно, дошли даже до самого графа Салтыкова, что говорило о признании заслуг рядового врача. Но это было вполне объяснимо.

В восемнадцатом столетии Россия вынуждена была вести восемь продолжительных кровопролитных войн. Из ста лет только пятьдесят семь выдались мирными. А как известно, все войны сопровождаются различными эпидемиями, в том числе и самой коварной из зараз — моровой язвой.

Будучи в недавнем прошлом полковым лекарем, Ягельский не раз сталкивался с этой чудовищной болезнью. И Бог уберег его от этой смертельной заразы только для того, чтобы он смог отыскать хоть какое-то действенное средство в борьбе с ней. По крайней мере, в это свое предназначение Константин Осипович верил, как в «Отче наш…»

— Останови, — проговорил красавец поручик, положив руку на плечо полицейского кучера.

— Тпру! — резко осадил упряжку кучер.

— В этом бараке проживают рабочие с суконной фабрики, — тихо добавил поручик Дутов. — Здесь мы их и подождем…

Особенно долго ожидать им не пришлось…

— Вот они! Глядите! — довольно бесцеремонно толкнул локтем в бок задремавшего было врача поручик.

Продрав глаза, Константин Осипович уставился в кромешную тьму, поначалу даже не видя ни одного проблеска света. Но слух не подвел. Он отчетливо услышал негромкий говор, скрип несмазаных колес телеги, топот и ржание лошади.

— Взять их! — крикнул поручик своим подчиненным, и те с места в карьер помчались вперед, окружая телегу.

— Братцы! Спасайся! Фараоны! — заорал кто-то заполошным голосом.

— Стоять! — крикнул один из полицейских и тут же перетянул плетью пытавшегося удрать мужика.

Другие полицейские запалили факелы, и только теперь доктор Ягельский смог разглядеть простую крестьянскую телегу и трех жавшихся в испуге друг к дружке мужиков.

— Ну-ка, что это вы там везете? — спросил поручик Дутов, выпрыгивая из коляски. — Так я и думал… Извольте взглянуть, господин доктор, на эту «похоронную команду»! — обратился он к Ягельскому.

Константин Осипович, покашливая, ступил на землю и неторопливо подошел к телеге. То, что он увидел в ней, заставило его быстро перекреститься.

В телеге лежало пять обнаженных трупов, четыре женских и один мужской. Глаз опытного врача даже при неверном свете факелов смог сразу различить черные язвы на телах, здоровенные бубоны с кулак величиной, вздувшиеся в подмышечных впадинах и в области паха.

«Моровая язва, будь она проклята», — пронеслось в голове Ягельского, и он опять перекрестился.

— Руками не трогать! — крикнул он усатому полицейскому, откинувшему рогожу с трупов. — Дело тут безнадежное…

— Неужели это она? — выделив голосом последнее слово, спросил поручик, заглядывая в глаза доктору.

— Да, — коротко бросил Ягельский, а затем повернулся к мужику, на лице которого отпечатался кровавый рубец от плети. — Много людей схоронили таким образом?

— Наше дело телячье, господин хороший. Нам говорят — отвези, мы и везем на кладбище. А то куда же еще их везти? Во дворе закапывать?..

— Тебя спрашивают, сколько уже закопали, морда! — грозно прикрикнул полицейский с плеткой.

— Да кто их, покойников, считал? — пожал плечами мужик, утирая кровь с лица. — Кажную ночь, почитай, возим и закапываем…

— Ладно, чего с ним зря говорить! — махнул рукой поручик. — Это мы и без него выясним. А что будем делать с трупами, господин доктор? В участок их никак нельзя…

— Трупы вместе с телегой сжечь! — окрепшим голосом распорядился Ягельский. — А мужиков — в карантин!

— Поджигай! — крикнул поручик.

И тут же телега, запаленная сразу с четырех углов от факелов, вспыхнула как сухая березовая кора, приготовленная для растопки печки, ярко осветив лица мужиков, отскочивших в сторону.

— А лошаденка-то!.. — болезненно вскричал один из них, бросаясь распрягать, но не успел ничего сделать.

Испуганная огнем, лошадь взбрыкнула и понесла.

— А, черт! — выругался поручик. — Эта тварь нам такой пожар устроит, что только берегись. Пристрелить ее!

Несколько полицейских тут же помчались следом за горящей телегой, стреляя в лошадь из пистолетов, выхваченных из седельных сумок.

— Догонят, — уверенно проговорил поручик. — А вы, мужичье, пойдете со мной.

— Это куда же вы нас, ваше благородие? — спросил маленький мужичонка в заячьем треухе на голове.

— Не бойся! — проговорил офицер. — Слышали, что доктор сказал? Пойдете в карантин.

— А что это за «карантин» такой? Мы об ентом слыхом не слыхивали.

— Теперь услышите и узнаете, — пообещал Дутов тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

А доктор Ягельский думал сейчас лишь о том, как установить источник первичной заразы. Как? Это посложнее, чем задержать несколько сиволапых мужиков. Да, дело очень серьезное…

Едва забрезжил тяжелый похмельный рассвет, управляющий суконной фабрикой Федор Ферапонтович Никишин потребовал рассолу в свой кабинет.

— Э, какой рассол, слушай? — загундосил лысый перекупщик Арутюнов, приехавший за партией товара из-за Кавказских гор, да так и застрявший на лишнюю неделю в Москве из-за беспробудного пьянства вместе с управляющим, от которого зависели существенные скидки на сукно. — Давай лучше брагой поправимся. От нее, душеньки, голова не болит. А то мы с тобой, Федор, тут второй день сидим, лежим, пьем, а дело стоит. Слушай! Сколько можно, да? Пора делом заняться!

— И то верно! Эй, Петруха, холоп нечесаный, тащи сюды четверть браги! Да не той, сволочь, что в прошлый месяц Бубнов прислал, а той, что из-под Смоленска!.. И гляди у меня, коли перепутаешь! Я тебе, сволочь, шкуру спущу!

— Вам бы все токмо лаяться с утра пораньше, — недовольно пробурчал лохматый парень, появившийся в кабинете управляющего с большой бутылью, полной мутной белесой жидкости.

— Поговори у меня еще, сволочь! Ишь волю взял оговариваться… — прохрипел Никишин, быстро подставляя пустые кружки под струю браги, бьющей через распечатанное горлышко бутыли.

Хватив хмельной жидкости, Федор Ферапонтович крякнул и смачно захрустел соленым огурцом, извлеченным из миски, стоявшей тут же на столе. Не доев огурец, он, прищурившись, как на охоте, швырнул огрызок в слугу, но не попал, что его страшно раздосадовало.

— Вай, вай! — обрадовался новому развлечению Арутюнов. — Дай и я попробую…

Перекупщик ухватил огурец побольше, запустил им в Петруху и угодил тому прямо в лоб.

— Ах, ты!.. — взъерепенился управляющий.

— Погодь, Федор Ферапонтович! — вскричал слуга, утирая лицо рукавом кафтана. — Дело до тебе дюже спешное!..

— Кой черт! Дело обождет… Вот я тебе сейчас законопачу! — с этими словами управляющий со всей силы швырнул очередной огурец в слугу и попал ему точно туда же, куда до этого угодил Арутюнов. — Во! Другой разговор… Так что там, ты говоришь, за дело?

— Служивые люди вами дюже интересуются, — произнес Петруха, снова утираясь, но уже другим рукавом.

— Какие такие служивые? Откель будут? — уточнил Никишин.

— Так от самого генерал-губернатора, сказывают… — пожал плечами слуга.

Управляющий победно глянул на перекупщика и промолвил:

— Ну что, нехристь окаянный? Видал, какой мне почет и уважение в моем отечестве? Я на Москве человек видный! Так что на большую скидку за партию сукна и не рассчитывай…

Но тут до Никишина наконец дошел смысл сказанного слугой, и он не на шутку перепугался.

— Петруха! А чего им нужно, служивым-то?

— Интересуются нашими рабочими, — важно проговорил слуга.

— Что это вдруг? — насторожился управляющий, вспомнив о том, что только за последнюю зиму от неведомой болезни умерло сто тридцать рабочих и работниц.