Светлана Алешина - Когда зацветет папоротник Страница 5

Тогда лжекраевед сплетает какую-нибудь правдоподобную историю о том, что ему необходима копия этой картины, так как знает, что продать ее Фомин не согласится, а действовать официальным путем — через директора музея — он не хочет. Есть опасность проколоться, да и вся эта его суета с картиной привлечет внимание. Не к нему, а главным образом — к самой картине, вот чего он боится.

Но больше всего он боится, что кто-нибудь догадается о том, что картина эта указывает путь к месту, где Степан Разин зарыл награбленные им сокровища.

Возможно, Фомин догадался о его истинных намерениях, за что и поплатился жизнью. А может быть, это была просто мера предосторожности, чтобы устранить единственного человека, который знал, что к картине кто-то проявил интерес. После убийства Фомина работу по расчистке подвала продолжит кто-то другой.

Картину скорее всего сожгут вместе с другим мусором, и на этом ее существование, как источника информации, прекратится. У него останется копия с указаниями о кладе, и он станет единственным обладателем этих сведений, эксклюзивным, так сказать…

— Как же единственным? — возразила я. — Копию-то делал Ромка!

— Но ему-то откуда об этом известно? — воскликнул Сергей Иванович. — Фомин не стал бы ему об этом говорить. Для него это была коммерческая сделка, и снижать ее стоимость рассказом о том, что он поручил изготовить копию недоучившемуся художнику-оформителю… Прости, Рома, но ведь со стороны это выглядит именно так! Так вот делать этого он наверняка бы не стал. А это может служить аргументом за то, что заказчику копии ничего о Ромке неизвестно. И, таким образом, его жизнь вряд ли подвергается сейчас какой-либо опасности…

— Хорошо, — сказала я. — В этом я, наверное, готова с вами согласиться. Все выглядит очень логично и на первый взгляд убедительно, хотя в вашем фантастическом рассказе полно белых пятен. Каким, например, образом этому вашему лжекраеведу вообще стало известно о существовании картины и о кладе?

— Ну знаешь, Ольга! — вздохнул Сергей Иванович. — Ты требуешь от меня невозможного. А именно, чтобы я построил тебе непротиворечивую модель действительности с учетом турбулентной природы нескольких индивидуальных судеб, о которых мне неизвестно абсолютно ничего, четко определил степень флуктуации предмета, о котором неизвестно даже, подлинный он или подделка, и наглядно представил тебе бифуркальный аттрактор конечного события, что невозможно в принципе, поскольку он существует только в абстракции, подобно логическим структурам.

У меня голова пошла кругом от этих терминов, я поняла только половину из того, что он сказал, но перед Ромкой мне этого показывать не хотелось, и я только кивнула головой. Но запомнила адресованную мне ехидную усмешку Сергея Ивановича, блуждавшую на его губах, когда он вываливал на нас с Ромкой все это.

— Если поверить в вашу гипотезу, — сказала я, — то этот человек, получив то, что рассчитывал получить от Фомина, отправится на поиски клада? А раз так, то мы сможем его найти.

— Кого? — спросил Кряжимский.

— Убийцу Фомина, — сказала я.

— А зачем нам это делать? — спросил он. — Думаю, что милиция справилась бы с этим делом гораздо успешнее нас. Они, в конце концов, профессионалы.

— Но вы же сами не дали Роме… — начала я возмущенно.

— Потому что искать нам нужно не убийцу Фомина, — сказал Кряжимский и сделал долгую эффектную паузу.

— А кого же, в таком случае? — не выдержала я.

— Не кого, а что! — заявил Сергей Иванович, глядя на меня заблестевшими глазами. — Клад! Сокровища Разина! Поэтому и не надо сообщать ни о чем милиции. После того как мы найдем сокровища — пожалуйста. Неужели вы думаете, что нам позволят этим заняться, если мы скажем истинную причину смерти Фомина!

— То есть — клад? — уточнила я.

— То есть — клад! — повторил он утвердительно. — Остается, правда, довольно сложный вопрос, как быть с этим лжекраеведом, который получил уже копию картины и отправился на поиски?

— Действительно, — иронично сказала я. — Наконец-то вы о нем вспомнили. Мы должны сообщить о том, что нам стало известно, капитану Барулину. Иначе это похоже на укрывательство.

— Ну это ты хватила, Оленька! — усмехнулся Кряжимский. — Ведь мы даже не знаем этого человека, о каком укрывательстве может идти речь. Мы можем подсказать следствию, как его можно найти, но это уже целиком зависит от нашего желания.

— Но он же — убийца! — возразила я. — Он же может быть опасен!

— Не думаю, чтобы он представлял опасность для окружающих, — сказал Сергей Иванович. — Он опасен только для тех, кто посвящен в тайну картины. То есть с этого часа — для нас троих. Но об этом знаем только мы. Он же по-настоящему опасен для нас станет только с того момента, как узнает об этом. И опять же от нас с вами зависит, как скоро такой момент наступит и наступит ли он вообще. Я бы сказал, только от нас и зависит.

Я покрутила головой. Возразить мне ему было нечего. С точки зрения формальной логики он был абсолютно прав.

— Сергей Иванович, — сказала я. — И вы серьезно предлагаете мне заняться вместе с вами и с Ромкой поисками этого мифического клада? Скажите, я сколько-нибудь похожа на сумасшедшую?

— А разве я похож на человека, выжившего из ума? — возразил Сергей Иванович. — Просто я больше вашего верю народным преданиям. Помните свидетельство профессора Мордовцева, что в Оренбурге сохранились устные рассказы об этой картине?

Я недоверчиво покачала головой.

— А вы спросите Ромку, — предложил Сергей Иванович. — Согласен ли он искать этот клад?

— Конечно, согласен! — воскликнул Ромка. Еще бы он был не согласен! — Я подумал… Мы же так и того найдем… ну этого, человека, который Дмитрича убил. А когда найдем, тогда и сообщим милиции.

Ромкины рассуждения показались мне не лишенными смысла. Поиски убийцы — занятие гораздо более соответствующее должности главного редактора газеты «Свидетель», специализирующейся на различного рода криминальных историях, которые мы сами и расследуем.

Признаюсь, я не верила в клад, зарытый Разиным, но вот в реальность существования убийцы, охваченного идеей поиска этого клада, я верила вполне. И заняться его розыском не казалось мне пустой тратой времени.

Но при этом совсем не обязательно лишать мой поредевший во время свадебного путешествия Маринки и Виктора коллектив романтической сказки о сокровищах кровавого волжского разбойника…

И не надо возмущаться, что таким эпитетом я величаю народного заступника Стеньку Разина. Он убивал и грабил ни в чем не повинных перед ним лично людей. Какими бы целями и идеями он ни оправдывал убийства и грабежи, они не переставали от этого быть убийствами и грабежами.

Да и не уверена я, что были у него сколько-нибудь осмысленные цели и идеи. Но это уже мое личное мнение, и к истории, которую я собираюсь рассказать, оно никакого отношения не имеет.

— Раз вы проявляете такое единодушие по поводу наших ближайших редакционных планов, — сказала я, — то и я не стану отрываться от коллектива, а по своей привычке возглавлю его. Не возражаете?

— Нам наш возраст не позволяет составить тебе конкуренцию, — улыбнулся Сергей Иванович. — Поэтому принимается без голосования.

— Ну, значит, продолжаем совещание, раз уж оно так стихийно у нас началось, — сказала я. — Почему вы, Сергей Иванович, не беспокоитесь о том, что мы можем не успеть за тем человеком, который получил картину раньше нас? На целых полдня. Он, наверное, уже отправился в месту, где спрятан клад?

— Это вряд ли, — возразил Сергей Иванович. — Картина не может содержать прямого указания на это место. Сведения наверняка зашифрованы и представляют собой какую-нибудь головоломку, или зашифрованную надпись, или символический рисунок, или ребус, над которым придется еще поломать голову, прежде чем мы поймем, куда нам следует отправиться. Именно поэтому я и не беспокоюсь, что нас опередят. Одной голове справиться с загадкой в девять раз труднее, чем трем, даже если она нас и опередила на целых полдня, эта голова.

— Но у нас же даже картины нет! — сказала я.

— Картины нет, но есть художник, который снимал с нее копию, да еще и переделывал эту копию, — показал Сергей Иванович на Ромку. — Неужели ты думаешь, что он не сможет восстановить сейчас хотя бы схематично эту картину? Рома, скажи честно, сколько тебе на это потребуется времени?

— Да десяти минут хватит! — воскликнул Ромка.

Мы отправили Ромку в соседнюю комнату, чтобы он мог там сосредоточиться и восстановить в памяти детали картины, а сами принялись за кофе с коньяком, причем я отдавала предпочтение кофе, а Кряжимский — французскому «Лагранжу». Я припомнила Сергею Ивановичу его мерзкую ухмылку в мой адрес и спросила невинно: