Томейдж Пауэлл - Цветы на могиле Страница 5

— Посмотрите, все ли в порядке.

Я перелистал корешки чеков. Потом ещё раз, гораздо медленнее. И задумчиво нахмурил лоб.

— Нет, не все в порядке. Далеко не все. Недавно она выписала довольно много чеков на небольшие суммы, но в совокупности они значительно превышают её обычные расходы.

— Мы выясним, обналичены чеки или нет. — Рейнолдс сунул книжку в карман, чтобы не забыть позвонить в банк, и снова полез в ящик, в котором уже почти ничего не осталось. И все же лейтенант исхитрился сделать открытие: он извлек на свет стопку машинописи, сколотую скрепкой.

— Похоже, какая-то пьеса, — сказал он.

— Я и не знал, что она упражнялась в драматургии.

— А она и не упражнялась. Вот имя и адрес автора, вверху слева на титульном листе. Рэнди Прайс. Знаете такого?

— Не припоминаю.

— Поехали, посмотрим, что за птица.

Мы спустились вниз. Уилл Бэрк говорил с кем-то по телефону. Положив трубку, он двинулся нам навстречу. Теперь Уилл был собран, деловит и не чувствовал ни малейшей растерянности. Типичный молодой председатель совета директоров. Таким он и останется, пока студент в его душе не проснется вновь и не пошлет председателя куда подальше. И тогда Уилл опять устроит себе веселый отпуск на два-три дня, забыв о своих многочисленных заботах, чопорности и важном виде.

Я представил его Рейнолдсу и ушел, дав им возможность поговорить. Мне не хотелось заглядывать в гостиную, где отирались доброхоты, поэтому я покинул дом через заднюю дверь.

Солнце уже припекало, небо было синим и чистым. Вокруг благоухала умытая дождем зелень. Я заставил себя не думать о том, как обрадовалась бы такому славному деньку Морин.

Я на минутку остановился возле угла, чтобы понаблюдать за Пенни и Вики. Последняя сидела на краю песочницы, прикрыв колени узорчатым подолом юбки. Слегка подавшись вперед, она увлеченно возводила какое-то песчаное сооружение. Пенни сидела на корточках и следила за ходом строительства.

Я шагнул вперед, и моя тень упала на песочницу. Вики поднялась. Утренний ветерок играл её волосами. Сообщив Пенни, что мы скоро вернемся, я отвел Вики в сторону.

— Спасибо, — сказал я. — Благодаря вам её утро превратилось в настоящий праздник.

— Мое тоже. Пенни просто замечательная. Надеюсь, я все сделала правильно. Мы говорили о её матери. Думаю, мне удалось внушить ей, что мамы несколько дней не будет дома. Когда она начнет скучать чуть меньше, можно будет мало-помалу открыть ей правду.

— Я обязан вам даже больше, чем думал поначалу, мисс Клейтон.

— Пустяки. Я люблю детей. Ведь я учительница.

— Я этого не знал.

— Разумеется, коль скоро Морин никогда не упоминала обо мне.

— Я уезжаю вместе с сыщиками, — сообщил я ей. — Но прежде освобожу вас от забот о Пенни. У нас есть приходящая нянька.

— А стоит ли? Я совершенно свободна. Впрочем, извините, забыла. Я ведь чужой человек. Возможно, вы не хотите, чтобы я осталась с Пенни.

Я принял решение без малейших колебаний. Посмотрев на дочь, я строго сказал:

— Пенни, слушайся мисс Клейтон.

— Хорошо, папочка.

Рэнди Прайс обретался в Тенистой Дубраве, недалеко от Мид-Парк. Но здесь была самая что ни на есть настоящая деревня. История Тенистой Дубравы началась во время строительного бума между двумя войнами и тогда же закончилась: местный подрядчик обанкротился, успев лишь вымостить улицы и возвести несколько дешевых лачуг. Потом город начал стремительно расти, но в другом направлении, а в Тенистой Дубраве асфальт пошел трещинами и долговязые заплесневелые фонарные столбы с разбитыми плафонами торчали, будто скелеты сказочных часовых, которым ровным счетом нечего охранять.

Мы миновали два-три деревянных домика, которые, похоже, никто никогда не ремонтировал и не подкрашивал. Во дворах стояли ржавые колымаги, а на задах одного из домов паслась корова.

Обитель Прайса выгодно отличалась от других местных хибар. Впрочем, не так уж и разительно. Позади его дома не было любопытных коров, а возле боковой стены стоял более-менее приличный автомобиль, вот и вся разница.

День был знойным, а неумолчное жужжание всевозможных насекомых делало его ещё и каким-то вялым. Мы с Рейнолдсом лениво поднялись на парадное крыльцо, и лейтенант постучался в дверь.

Довольно долго нам никто не открывал, и лишь когда Рейнолдс постучался снова, из недр дома донесся тягучий сонный голос, которому наверняка предшествовал зевок:

— Иду, иду, подождите, я сейчас.

Наконец Прайс добрел до двери и воззрился на нас сквозь забранную сеткой раму. Он был молод, смугл и очень хорош собой. Кабы не бородка и аккуратно подстриженные усики, я сказал бы, что передо мной отрок.

— Привет, — молвил он и улыбнулся, сверкнув крупными ровными белыми зубами. — Извините, но сегодня мне не до покупок.

Рейнолдс покосился на меня.

— Стивен Гриффин, — представился я. — А вы, надо полагать, Рэнди Прайс?

Он просиял.

— Ну и ну! Вы — супруг Морин? Черт возьми! Что же вы не предупредили о приезде? Я бы хоть прибрался малость!

Он распахнул сетчатую дверь, и мы вошли в дом. Убранство тесной гостиной исчерпывалось парой кресел, письменным столом, тахтой и соломенной циновкой. На всех горизонтальных поверхностях, за исключением тахты и стула перед столом, высились угрожающе кренящиеся башни из дряхлых книг и журналов. Не мудрствуя лукаво, Прайс сбросил часть своей библиотеки с кресел на пол и затолкал в угол. Пока он занимался этим делом, я сумел мало-мальски разглядеть его. Прайс был хрупок и изящен, с костлявыми локтями и плечами, но бицепсы его бугрились и, судя по виду, обладали немалой силой.

Покончив с наведением порядка, Прайс вытер ладони о штаны и протянул мне руку.

— Очень рад видеть вас, Стив. Морин обещала познакомить нас, когда вы вернетесь из командировки. Жаль, что она не смогла приехать с вами. Что, так много дел?

Я изучал его физиономию и слушал этот полудетский монолог, пытаясь понять, что за существо стоит передо мной.

— Садитесь, ребята, будьте как дома. Может, пивка? У меня найдется.

Он пулей вылетел из комнаты и принялся греметь чем-то на кухне. Я взглянул на Рейнолдса.

— Прикиньтесь дурачком, — посоветовал лейтенант. — Он ещё не знает, что случилось с миссис Гриффин.

Рэнди вернулся с тремя запотевшими банками и открывалкой. Поставив их на стол рядом с маленькой пишущей машинкой, он откупорил банки и протянул одну мне, другую — лейтенанту. Мы с Рейнолдсом уселись и принялись потягивать пиво. Рэнди примостился на краешке стола и с улыбкой разглядывал нас.

— Вы такой же любитель театра, как Морин, Стив? — спросил он меня.

— Боюсь, я мало смыслю в искусстве лицедейства.

— Ну, тогда вы лишаете себя едва ли не самого большого удовольствия в жизни, — рассудил он. — Конечно, до настоящего театра мне ещё далеко, но я помаленьку набираюсь житейского опыта, изучаю людей. Ведь это — основа великой драматургии. Читаю, занимаюсь. И пишу. — В глубине его глаз словно зажглись блуждающие огни. Рэнди принялся рассуждать о театре, вышагивая по комнате, насколько это было возможно.

Мне не составило труда догадаться, как этому мальчику удалось мгновенно поладить с Морин. Он был полон жизни и задора, он лелеял ту же мечту, что и она когда-то, пусть и совсем недолго. Юноша с классическими, точеными чертами. И Морин с её безотчетной щедростью и прекрасными порывами души. Разумеется, она бросилась помогать ему как только поняла, чего он хочет.

Рэнди немного успокоился и опять взгромоздился на край стола, после чего надолго припал к своей банке.

— Я никогда не смогу достойно отблагодарить вашу супругу, Стив. У неё врожденное чувство театра, она способна безошибочно определить, что уместно на подмостках, а что — нет. Я строчу одну пьесу за другой — вон, уже целый сундук набрался. Как только напишу две-три штуки, которые мне понравятся, сразу же подамся в Нью-Йорк. Я обречен на славу. — Он произнес это так просто и искренне, что я почти поверил ему. — У меня есть эта лишняя толика знания жизни и людей. И когда-нибудь весь мир поймет то, что сейчас понимают только Морин и ещё несколько человек…

Он осекся, и на его лице появилась робкая улыбка, благодаря которой только что произнесенная Рэнди речь показалась мне гораздо менее хвастливой и эгоцентричной, чем она была на самом деле. Я впервые в жизни видел такую непробиваемую и бесхитростную человеческую самоуверенность.

— А может, — нарушил Рэнди воцарившуюся после его выступления тишину, — вам, ребята, ещё пивка?

Рейнолдс отказался. Я последовал его примеру.

— Пару недель назад, когда я познакомился с Морин, я и представить себе не мог, как мне повезло, — продолжал Рэнди. — Она ещё сохранила кое-какие знакомства и хочет отдать мои лучшие вещи какому-нибудь пробивному театральному агенту.