Взяточник - Григорий Васильевич Романов Страница 5

По началу, Евгений Иванович не особо сомневался, как себя повести. В тюрьму не хотелось, начальство он и так недолюбливал. Вспомнилась фраза одного жизнерадостного политика: «свобода лучше, чем несвобода», очень тонкое наблюдение, это как «лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным». Гениально! Кто бы только спорил. Но чем дольше он размышлял, тем все большим количеством «если», «но», «однако» обрастали его мысли. Задачка, простая как дважды два, разрасталась до размера теоремы Ферма, с бесконечными корнями, интегралами, статистическими погрешностями, кольцами периодов и прочей необъяснимой ерундой…

Кем он станет, согласившись на предложение следователя? Первым на ум приходило – доносчик, стукач! Но так ли это? Ведь он ничего не расскажет, ни о чем не донесет. Ему предложили лишь подписать некую информацию. Обналичить анонимные сведения. Нет, это не донос. А что это? Подходящее слово никак не приходило ему на ум. Но что-то подсказывало Евгению Ивановичу, что это слово, будучи найденным, немногим будет отличаться по мерзости от пресловутого стукача. Подписант, что ли, какой-то…

А может, разводит меня следователь? Подпишу, а он все равно в тюрьму посадит. Все в его руках, претензию потом не выставишь. А может, наоборот. Не подпишу, а все одно уйду на подписку. Да, поди знай. В любом случае, заранее не проверишь. Только эмпирическим, так сказать, путем. Развести для них – раз плюнуть. Но с другой стороны, если они всех будут обманывать, кто ж тогда им верить будет? Быстро молва пройдет, закроется лавочка. Нет, этот, скорее всего, не врет. Может, в чем и врет, но не в этом.

А может, это промысел божий? Он ведь тоже не в восторге от преступников. А бог, как известно, действует через людей. Может, он, устами этого следователя, пытается подвигнуть меня к богоугодному делу? Я ж не невинного оговорю. Начальство действительно зажралось и охамело. Там, где я съем жаренного пескарика, они заливного осетра проглотят. Живут, как миллиардеры на Майорке.

Но вспомнив лицо следователя, Евгений Иванович усомнился, что через него бог решил возвестить свою волю: Нет, что-то он на вестника божьего не тянет. Кто угодно, нищий, пьяница, но только не этот. Скорее, он смахивает на лукавого, предлагает какую-то муть. А впрочем, почему лукавого? Он же не для себя старается. Работу свою выполняет и работу нужную: очищает общество от преступников. Наверное, сам не рад, что пошел в следователи. Сегодня вот, пятница, вечер, а он здесь, проводит время с отбросами вместо того, чтобы побыть с семьей, с друзьями. Отчего не помочь ему, да и себе заодно? Но как я ему помогу? Понятно, что мне дадут подписать какие-то показания, которых я не давал, да, скорее всего, и не могу дать ввиду неосведомленности. Тогда кто же я, свидетель? Нет, я ни о чем не свидетельствую, только подписываю, как приговор. Получается, я теперь судья? Но кто дал мне право судить, кто уполномочивал? Разве сам я, не такой же взяточник, только калибром помельче?

В это время замок в двери лязгнул, дверь открылась, и в камеру зашел новый постоялец. Это был неопрятный пожилой мужчина, далеко за шестьдесят, с бесцветными глазами, избегающими прямого взгляда. Нечесаные длинные волосы были, видимо, данью моде шестидесятых, оставшейся на голове своего владельца на все оставшуюся жизнь. Об этом же свидетельствовали жидкие, едва различимые бакенбарды. Прямо, Ринго Старр явился. Жаль, гитару не захватил. Зашел он в камеру каким-то обыденным манером, будто вернулся с работы домой. Не глядя на Евгения Ивановича, он спросил: «Нары есть свободные?», хотя ответ на этот вопрос был очевиден.

– С этим тут порядок – ответил Евгений Иванович волосатому арестанту: – Выбирайте любую.

Новичок невнятно назвал свое имя, представившись ни то Вадимом, ни то Валентином.

– Какую статью шьют?

– Двести девяностую. Взятка.

– О-о, беловоротничковая преступность. Ясно-ясно. И что, много взял?

– По меркам моего ведомства – немного.

– Но, видать, достаточно?

– Да, хватило.

– Небось, не сам надумал-то. Подсказал кто?

– Нет, сам. Здесь большого ума не надо.

– Ума не надо жбан кому-нибудь проломить, а здесь экономика, здесь без ума никак. Так что, прямо-таки сам все и заделал?

– Сам. Взятки тоже разные бывают. Эта не хитрее проломленного жбана. Вас самого-то, за что сюда?

– Да, то за то, то за это. Сажают-выпускают. Уже, наверное, сами забыли, чего хотели.

– Надо же! Что, и такое бывает?

– Чего только не бывает.

– Это уже беспределом каким-то попахивает. Разве можно человека ни за что в тюрьме держать? Чай, не тридцатые на дворе!

– Сейчас за кражу повязали. Коньяк в супермаркете мимо кассы пронес. Ну, ничего, скоро выпустят. С органами, при желании, всегда договориться можно. Там тоже не звери сидят. Какие-никакие, а понятия имеют. Ты им пособишь, и они тебя не обидят. Прикроют, если что, глазки в сторону отведут.

– Как же это, добиться от них такого расположения?

– Это не сложно. Они сами подскажут, чем ты им полезен можешь быть.

– Полезен органам?

– Да, полезен. Они ж все сами узнать не могут, а знать хотят, потому как – власть. О нас заботятся, что б жили все чин-чинарем, безобразий не учиняли.

– Да они и так уже всех обложили. Изо всех телефонов их уши торчат, все письма вперед адресатов читают. Чего же им не хватает?

– Им всего хватает. А вот чего тебе в жизни не хватало? Чиновником был? Что, платили мало? Вижу ведь, не сам ты взятку взял. Сто пудов, начальство подбило. Так ты не таись, расскажи все как есть, сними грех с души, участь себе облегчишь… Знающему человеку расскажи, поделись бедой. Знающий человек всегда подскажет. Много взяток-то наверно набрал за жизнь? Как бы еще чего не всплыло. Ты поделись, а я подскажу, как с этим быть…

Евгений Иванович, в очередной раз посмотрев на собеседника, понял наконец: перед ним стукач: Так вот чего тебе надо! Теперь понятно.

– Чего в душу лезешь?

– В душу лезешь… сдалась она мне. Она у тебя есть, душа-то?

– Слушай, я все понял, можешь дальше не продолжать. Я только не пойму, чего тебе надо от меня? Я признал все и явку с повинной подписал. К чему суетиться теперь? Или ты про другие мои дела узнать хочешь? Так не было их.

– Что, догадался? Видать, не все ты рассказал, коли я здесь.

Евгения Ивановича