Даниэль Клугер - Двадцатая рапсодия Листа Страница 51

– Полно, полно, Володя, – вмешался я. – Никаких подозрений в адрес наших голубых мундиров у господина Феофанова и в помине не было. Может, и правда каторжник. А может, кто другой.

Владимир усмехнулся, но промолчал; Феофанов же облегченно перевел дух и посмотрел на меня с искренней благодарностью.

Побагровевший сильнее прежнего Артемий Васильевич отставил пустой бокал.

– Эх! – воскликнул он с явственной тоской в голосе. – Что же это тут происходит-то, мать родная! Жили себе, жили, а теперь ходи да оглядывайся – не появится ли где какой злодей. Застрелит, как тех двух несчастных, и не поморщится… – Он погрузился в глубокую задумчивость.

Владимир бросил на Петракова короткий острый взгляд. Мне показалось даже, что он вот-вот скажет что-то важное – так изменилось выражение его лица, – но нет, молодой человек пожевал только губами и повернулся к Феофанову. Тот повел плечом, словно на нем висело ружье.

– Да, без ружья нынче лучше никуда не ходить и не ездить, – сказал он с сухой язвительностью, полностью оправившись уже от недавнего потрясения. – А с ружьем – тут уж я не испуганная дамочка, есть чем ответить и каторжнику. – Петр Николаевич сделал характерный жест, словно целится и стреляет в кого-то.

И вновь мне показалось, что по лицу моего молодого спутника пробежала тень, словно бы Владимир опять с трудом удержался от того, чтобы заговорить. Наклонив голову, он исподлобья разглядывал двух наших охотников. Долго разглядывал.

Молчание затянулось, и я почувствовал необходимость его прервать.

– А что, Петр Николаевич, – спросил я, – как же мы завтра-то начнем? Берлогу нашли?

– Берлогу? – рассеянно переспросил Феофанов. – Ах, да. Конечно. – Он оживился. – Нашли берлогу. Снег вокруг истоптан, помет медвежий опять же. Его это лежка, его. Он ведь почему поднялся – берлогу подтопило. Это к югу от СалкынЧишмы, версты полторы. Там в урочище болото, а наш топтыгин возьми и устрой себе берлогу, словно природа-матушка его род ничему не научила. Федор Ферапонтов, егерь наш, осматривал давеча тамошние места со своими ребятами, так он говорит – точно возвращается туда шатун. У берлоги его и надобно будет поджидать.

– А не уйдет? – озабоченно поинтересовался я. – Учует человека – ищи-свищи его.

– Не уйдет, – ответил Петр Николаевич. – Ферапонтов прикопал мяса с душком. Как раз для косолапого лакомство. Конечно, он может и не прийти – не зря ж его шатуном кличут. Так что надо перекрыть его дорожки – те, что ферапонтовские ребята высмотрели. Собаки зверя в любом случае к берлоге погонят. Там его наш засадный отряд и встретит. Вы как, Николай Афанасьевич, с собаками к загонщикам присоединитесь или в засаде ждать предпочтете?

– Ну, слабоват я после хвори – по лесу бегать, – признался я. – Из засады прицелиться да выстрелить – это, пожалуй, для меня справнее будет. – И, обращаясь к Петракову, все еще пребывавшему в задумчивости, спросил: – А вы как, Артемий Васильевич? Не составите ли мне компанию? – Была у меня еще одна тайная цель, для достижения которой надобно было мне переговорить с моим приятелем с глазу на глаз.

– Что? – переспросил Петраков, словно пробудившись. – А-а… отчего же, конечно! Разделю с вами бдение! Ну и Равилька с нами, понятное дело. Думаю, тремя ружьями обойдемся, завалим косолапого!

– Вот и славно, – заключил Феофанов. – Тогда мы с Федором попробуем его на вас выгнать. Коли он из берлоги ушел. А вы, молодой человек, уж не обессудьте, по другому краю пойдете, с Егором Тимофеевичем, урядником нашим, и помощником его Валидом Туфановым. Они ведь тоже завтра с нами собрались.

Владимир с готовностью кивнул и тут же зевнул, деликатно прикрыв рот. Я тотчас поднялся:

– Пора, господа. Завтра вставать ни свет ни заря.

Артемий Васильевич, словно забыв о недавно сказанном, не предложил более ни партии в банчок, ни остаться на ночь. Феофанов сообщил, что еще задержится ненадолго.

Равиль, по велению Петракова, доставил нас в Кокушкино. Мы вышли у ворот усадьбы, и он тотчас уехал.

– А ведь томик тот нотный принадлежал господину Рцы Земля, – задумчиво произнес Владимир, когда я уже собрался было прощаться. – Господину Роберту Зайдлеру. И листы последние были вырваны для написания того самого письма, черновик которого наш урядник нашел в бумажнике погибшего.

– Может быть, совпадение? – предположил я без особой, впрочем, надежды. – Не единственный, должно быть, сборник таких нот. Мало ли похожей нотной бумаги!

Владимир покачал головой.

– Да нет, не совпадение, – ответил он с угрюмостью в голосе. – То-то и оно, что не совпадение. Видите ли, Николай Афанасьевич, композитор Лист написал девятнадцать рапсодий. Мне это точно известно, мама нам часто играла. А господин Петраков – любитель, как он утверждает, Листа – знает аж двадцать рапсодий. Вот так-то… И следует из сего, – продолжил он после небольшой паузы, – что Роберт Зайдлер побывал в гостях у господина Петракова. А значит, господин Петраков лжет. Но для чего ему лгать? Что он может скрывать, кроме своего преступления? Таким образом, вырисовывается следующая картина. Луиза Вайсциммер, по предложению графа Залесского, приезжает сначала в Починок, затем в Бутырки. Задерживается там на две с лишним недели. Между нею и господином Петраковым разворачивается бурный роман. Но вот, сбитый с толку шутки ради тем же графом, появляется в имении австрийский жених барышни – учитель музыки Роберт Зайдлер. Его появление вызывает у вашего друга приступ ревности. И решает он неверную возлюбленную наказать. Думаю, сам же он ее и повез в Казань. По дороге они начали выяснять отношения. На берегу Ушни, у запруды, объяснение это закончилось трагически. Вот вам и вся история.

– А шубка? – напомнил я. – Шубка с письмом?

– Да-да, письмо. Возможно, искал он не письмо, а что-то другое, указывавшее на его связь с убитой. А заранее приготовленный груз свидетельствует, что гостеприимный наш хозяин готовился к преступлению заранее. Что лишь усугубляет его вину.

– Но как же в том месте оказался Зайдлер? – спросил я.

Владимир пожал плечами.

– Точно ответить трудно, – сказал он. – Думаю, музыкант сразу после их отъезда заподозрил неладное и пустился в погоню, тут ведь бежать не так далеко. Увидел как раз завершение драмы – когда Петраков привязал к ногам девушки груз и бросил в реку. – Владимир замолчал, потом добавил чуть растерянно: – Вот уж не думал, что в конце концов склонюсь к вашему первоначальному выводу. Насчет убийства из страсти, так сказать. Помните? Вы меня в том убеждали, а я сомневался. Неужели и впрямь из ревности застрелил?

– Зубная боль в сердце, – напомнил я. – Страшная, должно быть, мука. Кто-то стреляется, кто-то стреляет…

При том, что я должен был испытать прилив гордости, коль скоро с самого начала высказал предположение об убийстве из ревности, чувствовал я не гордость, а скорее боль – от того, что человек, которого считал своим другом, молодой еще человек, перечеркнул свою жизнь столь ужасным образом.

– Да, – повторил Владимир. – Зубная боль в сердце. Der Zahnschmerz im Herzen. Хотя… там ведь, возможно, речь не столько о любви, сколько о приданом шла. И немалом. Ведь если бы госпожа Вайсциммер приняла в подарок имение, хороший получился бы куш, а? Как вы считаете?

Я вынужден был согласиться, тем более что и сам Артемий Васильевич в то время хвастал богатой невестой. И все же…

– Нет, – решительно сказал я. – Воля ваша, Володя, однако никак у меня в голове не укладывается, что Артемий Васильевич Петраков – убийца.

– Я вас понимаю, – Владимир посмотрел на меня с сочувствием. – Понимаю, Николай Афанасьевич. Но факты указывают на него. Все факты… – Тут он вдруг замолчал и посмотрел на меня так странно, что я, признаться, встревожился. – Все факты, – произнес он медленно. – Все…

– Что с вами, Володя? – спросил я. – Отчего вы так странно говорите?

– Странно? – Он рассеянно уставился сквозь меня, словно смотрел, но не видел, однако же тотчас встряхнулся, повел рукой, будто отводил какую-то невидимую завесу, и скупо улыбнулся. – Нет-нет, Николай Афанасьевич, ничего. Не волнуйтесь. Давайте-ка по домам, нам ведь правда вставать ранехонько.

О том, что у меня в кармане шубы должен лежать листок с каким-то чертежом, я так тогда и не вспомнил.

Глава двенадцатая,

в которой охота наша завершается неожиданным образом

Собрались затемно, около семи. Место встречи было назначено заранее – берег Темного оврага рядом с Салкын-Чишмой. Урочище, где обнаружили берлогу, там совсем близко. Всего охотников выдвинулось человек пятнадцать – помимо нас с Владимиром да Петракова с Феофановым, присоединились и урядник наш, и десятский Валид Туфанов, и еще с полдесятка окрестных мужиков. Ну и, конечно же, феофановский егерь Ферапонтов и петраковский кучер, а вернее сказать, правая рука Артемия Васильевича – Равиль. Ефима я с собою не брал, велел лишь к вечеру заехать к Петракову и забрать нас с молодым Ульяновым домой.