Анатолий Безуглов - По запутанному следу: Повести и рассказы о сотрудниках уголовного розыска Страница 52

Виктор снова снял трубку и позвонил в отделение. Он потребовал опросить всех, кого можно, дежурных, мотоциклистов, случайно задержавшихся милиционеров, уборщиц: не заметил ли кто точного, а не приблизительного времени, когда в отделение привели буянов? Вскоре позвонил один из работников детской комнаты и сообщил, что, случайно задержавшись допоздна в отделении, он как раз покидал его, когда привели Русакова и компанию. Торопясь на электричку, работник этот посмотрел на часы: было одиннадцать минут двенадцатого.

Виктор заложил руки за голову и откинулся в кресле. Вот и все.

Разумеется, еще предстоит немалая проверочная работа, но знакомое чувство уверенности охватило его. И когда раздался телефонный звонок и один из помощников Виктора огорченным голосом сообщил, что у Малькова «железное» алиби и ни он, ни его приятель совершить преступление не могли, так что эта версия отпадает, Виктор почти радостно (что немало удивило его товарища) поблагодарил.

А вечером на Переяславской улице четверо молодых людей торопливо выходили из подъезда двухэтажного одинокого особняка, быстро шли к троллейбусу, вскакивали в него, доезжали до остановки, рядом с которой расположено отделение милиции. После чего, сев в ожидавшую их здесь машину, возвращались на Переяславскую и начинали все сначала. При этом они беспрестанно поглядывали на часы. Следственный эксперимент показал: от Жениного дома до троллейбуса три минуты быстрой ходьбы, максимальный интервал в движении на линии в это время суток — четыре минуты, езды до милиции — три минуты. Итого десять. А если они не шли, а бежали и если им не пришлось ждать троллейбуса, то шесть-семь. Еще одна-две минуты на скандал. Как ни крути, одиннадцать минут было вполне достаточно, Русакову, чтоб совершить преступление, а потом добраться до отделения и создать себе алиби. Но почему он убил?

Когда личность Русакова стали изучать особенно тщательно, то выяснилось, что на заводе он выточил два ножа, из которых один кому-то отдал, а судьба второго осталась неизвестной…

И вот Русаков опять сидит перед Виктором — аккуратно причесанный, элегантный, в узконосых модных ботинках, в коротком пальто, без шапки, несмотря на еще холодную пору.

Он смотрит на Виктора чуть-чуть нагловатым, спокойным взглядом. Он уверен в себе. Такое алиби — милиция! Виктор не спешит начать этот последний допрос. Он размышляет. Красивый парень, хорошо зарабатывающий, хорошо одетый, который нравится девушкам, перед которым столько путей… Так нет же, из всех девушек он выбрал самых грязных, из всех друзей — самых дурных, из всех дорог — самую черную: дорогу преступления.

— Ну что ж, Русаков, — Виктор вздыхает, — начнем наш последний допрос. Мы его построим необычно. Вы будете молчать, а я вам рассказывать. И только в конце вы ответите мне на один-единственный вопрос. Постараюсь говорить покороче. Итак, восьмого марта вы втроем пришли к Тане. Около десяти туда пришли Мальков с другом. Их не пустили, и, уходя, они пригрозили вам. Оставив своих дружков, вы отправились за подмогой. Зная, кто такой Мальков, и боясь с его стороны расправы, вы решили расправиться с ним раньше. Вооружившись ножом, вы явились с вашими друзьями к дому в тот момент, когда из него выходил Жен я. В лицо Малькова из вашей компании знали только двое, а вы наверняка шли впереди. Вы подбежали к Жене и, хотя он был один, а вас много, хотя вы не знали наверняка, кто он, не раздумывая, ударили его ножом. Все произошло так быстро и тихо, что стоявшая к вам спиной Галя ничего не услышала. А теперь ответьте на мой единственный вопрос — где нож?

— Я бросил его в сугроб… — прошептал побелевшими губами Русаков.

Наверное, теперь следовало бы, заканчивая повесть, по традиции рассказать о том, как утром Виктор раскрыл окно своего кабинета и, «устремив взгляд усталых, умных глаз» на предрассветную Москву, подумал про себя: «Как хорошо, что москвичи могут мирно спать, избавленные от таких выродков, как Веревочкин или Русаков». И, включив радио, услышал утренний бой Кремлевских курантов…

Но я закончу ее иначе.

Виктор действительно лег поздно, а потому поздно встал на следующий день. Это было воскресенье, они еще накануне поссорились с женой, потому что Виктор хотел идти смотреть мотогонки на льду, а она предложила пойти на лыжную прогулку. Виктор тогда резко бросил: «Раз я сказал, что пойду на мотогонки, значит, пойду!» — и хлопнул дверью.

…И вот сейчас, морозным днем, они мчались по сверкающей лыжне навстречу синеющим вдали елям, навстречу ослепительно белым полям, где метель начисто замела все ночные следы…

Разумеется, хотелось бы подробней рассказать о товарищах Виктора, его помощниках и о том, как расследовались дела, о которых шла речь выше. Увы, в короткой повести всего не скажешь. Просто я пересказал здесь читателю некоторые эпизоды из жизни Виктора Тихоненко, о которых он поведал мне во время наших встреч.

Ныне кандидат юридических наук полковник милиции Виктор Иванович Тихоненко является ответственным работником Министерства внутренних дел СССР.

Валерий Штейнбах

Арбатская история

— Спасибо, Варвара Дмитриевна, я пью без сахара.

— Может, и без коньяка?

— Нет, отчего же! — Игорь подвинул к себе рюмку. — Давайте выпьем за уважаемую хозяйку.

Тост поддержали. Колесников включил радиолу и, по-гусарски щелкнув каблуками, вытянулся перед Варварой Дмитриевной.

Вечеринка подходила к концу. Евгений Федорович Сафонов работал сегодня последний день и пригласил некоторых сослуживцев отметить свой уход на пенсию. Из женщин присутствовала только Варвара Дмитриевна, жена Сафонова, и разговоры велись чисто мужские: о работе, футболе, снова о работе…

Евгений Федорович подсел к Игорю:

— Все мои незаконченные дела сейчас у Колганова. Завтра, вероятно, он будет распределять их между ребятами. Там есть одно дело… По-моему, оно попадет к тебе.

— Почему именно ко мне?

— Колганов «любит» тебя больше других. Кому же еще он даст совершенно «мертвое» дело? А что оно бесперспективно — я тебе точно говорю: в свое время помучился с ним.

— Совсем ничего нельзя сделать? — спросил Игорь.

— Уважаемая публика! — внезапно перебил Колесников. — Рабочий день кончился четыре часа назад, а у меня такое впечатление, будто я не покидал стен нашей гостеприимной конторы: разговоры только о работе. Я же говорил, что вредно собираться без женщин.

Осень в этом году пришла рано. Конец августа, а все уже ходят в плащах и пальто. Не переставая моросит дождь, ветер гонит по улице опавшие листья, качает темные ветки деревьев.

Игорь Алтаев опаздывал. Проспал, даже не успел сделать зарядку, не говоря уж о завтраке. Жена уехала погостить к родителям, и Игорь, забыв строгий наказ «питаться по-человечески», схватил на ходу бутерброд, выпил чашку кофе и помчался на работу.

В кабинет он вошел как раз вовремя: всех приглашали на пятиминутку. После пятиминутки, которая длилась, как обычно, около часа, Колганов попросил Алтаева задержаться.

«Кажется, прав был старик, — подумал Игорь, вспомнив вчерашний разговор с Сафоновым. — Обидно, конечно, если повиснет на мне это дело, но что поделаешь: начальство, а начальство, мы, к сожалению, не выбираем».

Когда все вышли, Колганов прошел за свой стол, сел и, глядя в бумаги, проговорил:

— После ухода Сафонова осталось несколько незавершенных дел. — Колганов поднял голову. — Ты принял его группу, принимай и его дела. Я уже отдал распоряжение в канцелярию.

— Хорошо, Сергей Аксенович. Разрешите идти?

Колганов кивнул.

В канцелярии после необходимых формальностей Игорь получил несколько довольно объемистых томов.

— Приличное наследство оставил старик, — сказал Игорь, расписываясь в ведомости. Потом подошел к телефону и позвонил в отдел: — Товарищ Зимин! — начал он серьезным тоном. — Вы один из выдающихся спортсменов нашего времени. Двухпудовая гиря под вашим рабочим столом говорит о том, что вы обладаете незаурядной физической силой, а ваши бицепсы…

— Ты можешь сказать сразу, что тебе надо? — перебил Зимин.

— Мне надо, чтобы ты спустился в канцелярию и помог дотащить дела, которыми нам придется заниматься.

— Можно было сразу сказать. Сейчас приду.

Через несколько минут папки лежали на алтаевском столе. Просмотрев некоторые из них, Игорь отметил про себя, что эти дела уже почти закончены. Но где же то, о котором говорил старик? Ага! Вот оно. Увидя дату, Игорь присвистнул: на папке было выведено: «Март 1969 года».

Давно стемнело. В здании остались только дежурные. Нудный металлический голос диспетчера, доносившийся из динамика, невнятно вызывал кого-то.