Анатолий Ромов - Бесспорной версии нет (сборник) Страница 52

Когда мы вернулись в кабинет Окруашвили, часы показывали шесть двадцать пять. Я попросил Манучара сделать при допросе особый упор на выяснение личности старушки. Он кивнул:

– Не волнуйся, будет тебе старушка. Только что-то он задерживается.

– Может, вообще не придет?

– Исключено. Знает: я могу ему попортить жизнь.

Примерно через минуту раздался стук в дверь. Вошедший в кабинет человек в целом соответствовал описанию Ларисы – высокий, модно одетый, с красивым лицом и настороженным взглядом. Прикрыв за собой дверь и по очереди изучив нас, сказал:

– Извините, Манучар Шалвович. Задержался. Обстоятельства.

– Что с вами сделаешь. Садитесь, Манагадзе.

Присев на стул и продолжая незаметно изучать меня, Котик спросил:

– Я слушаю, Манучар Шалвович. Что-нибудь случилось?

– Особенного – ничего. – Манучар достал копию перстня, положил на стол. – Посмотрите, Манагадзе, вам знакома эта вещь?

Котик пристально посмотрел на перстень:

– Возможно, я эту вещь где-то и видел. Всего не упомнишь.

Манучар усмехнулся:

– Котик, за кого ты меня принимаешь? За круглого дурака? «Всего не упомнишь… Может, где-то видел…» Да любой нормальный человек, раз увидев такую вещь, запомнит ее на всю жизнь!

– Не нужно на меня давить, Манучар Шалвович. Ведь если я скажу, что не видел эту вещь, мне ничего не будет.

– Будет тебе что или не будет, решит суд.

– Почему суд? При чем тут суд, Манучар Шалвович? Я ничего не делал.

– Это как посмотреть. Георгий Ираклиевич, у вас есть вопросы?

– Есть.

Я разложил перед Котиком четыре фотографии: Челидзе, Джомардидзе, Гогунавы и Чкония.

– Посмотрите, вам кто-нибудь знаком?

Котик тронул две из них:

– Малхаз Гогунава, Витя Чкония. Третьего не знаю. И четвертого.

– Давно ты видел Гогунаву и Чкония? – спросил Окруашвили.

– Давно. С Чкония я вообще дел не имею. Здравствуй, до свидания.

– А с Гогунавой?

– В принципе тоже. Во всяком случае, в последнее время.

– А не в последнее?

Котик явно колебался. Наконец что-то решив, тронул уложенные на пробор волосы:

– Не помню, Манучар Шалвович. То, что было не в последнее время, было давно.

– Давно… Хороший ответ. А то, что Гогунава и Чкония убиты, знаешь?

Котик нахмурился:

– Не знаю. Слышал краем уха: Гогунава попал в аварию. Но что он убит, первый раз слышу.

– Он убит. Так же, как и Чкония. Сдается мне: здесь не обошлось без твоего участия.

Котик долго сидел неподвижно. Усмехнулся:

– Манучар Шалвович, берете на прихват?

– Никакого прихвата. То, что Гогунава и Чкония убиты, факт. То, что их убили из-за этой побрякушки, тоже не вызывает сомнений. Поскольку ты был связан и с побрякушкой, и с Гогунавой, вывод сделать несложно.

– Но ведь это нелепость! Я здесь ни при чем. Совершенно ни при чем.

– Пока я вижу одно: ты отрицаешь даже очевидные факты, не хочешь говорить о перстне.

– Какие факты? Я все сказал.

– Ничего ты не сказал. Прошу вразумительно объяснить: когда, где и при каких обстоятельствах ты видел этот перстень?

Поджав пальцы на правой руке, Котик некоторое время сосредоточенно изучал собственные ногти, затем поднял глаза:

– Хорошо, объясню. Только можно немного подумать?

– Думай, но учти: нам тоже домой хочется. Так что не затягивай.

Котик вздохнул:

– Прошлой осенью я сидел в «Аджаре». Один сидел, ждал кого-то. – Помолчал, будто решая, стоит ли продолжать, затем усмехнулся, продолжил: – Ну и подсела ко мне старушка. Такая лоховская – дальше некуда. Ей авоськи носить, такой старушке, а не в «Аджаре» подсаживаться к столикам.

– Что значит «лоховская»? – спросил Манучар. – Объясните понятней, Манагадзе.

– Ну простая совсем. Ни в чем ни ухом, ни рылом. Я глаза вытаращил, как ее увидел.

– Пожалуйста, подробней. Сколько лет, как выглядит? Как зовут, адрес?

– Адреса не знаю. Зовут Таисия Афанасьевна. Фамилии не сказала. На вид лет семьдесят.

– Приезжая или местная? Грузинка, армянка, русская?

– Русская, обыкновенная русская старушка. Но по выговору местная. Говорит, как по-русски говорят в Грузии.

Таисия Афанасьевна… Я слышал это имя и отчество. Таисия Афанасьевна… Определенно слышал. Причем совсем недавно.

– И что же старушка? – спросил Окруашвили. – Таисия Афанасьевна?

– Старушка долго извинялась, а потом говорит: «Молодой человек, хочу попросить об услуге. Вы что-нибудь понимаете в драгоценностях? Есть у меня фамильный перстень, хочу продать». Я, естественно, проявил интерес. Ну и достает из своей сумки. Посмотрите, говорит. Стал я его смотреть, а сам чуть со стула не падаю. Ка-амень… Таких сейчас вообще не бывает. Даже на выставке.

– Ты хочешь сказать, это был настоящий бриллиант? – спросил Окруашвили.

– О чем вы, батоно Манучар! Я все же не фраер. Самый настоящий бриллиант. Слеза. Одна дорога – в Алмазный фонд.

– Ясно. Дальше.

Котик отвел глаза:

– Ну дальше… Дальше я решил эту старушку осадить малость. Вещь, говорю, интересная, но надо проверить, оценить. Оставьте, берите любой залог. Она ни в какую. Ничего, мол, не нужно проверять. Или помогите, или я обращусь к другому. Спрашиваю, сколько хочет. Она: «Сто тысяч, сразу и без всяких проверок. Если у вас таких денег нет, найдите покупателя. За услугу я вам заплачу пятьсот рублей». Сам я сто тысяч не мог набрать, хоть лопни. А она тут и говорит: «Вы знаете Малхаза Теймуразовича Гогунаву?» Я говорю: «Конечно». – «Так вот, сведите меня с ним. Он купит. А с меня комиссионных пятьсот рублей».

– Она первая назвала Гогунаву? – спросил я.

– Первая. Я еще подумал: не такая уж лоховская это старушка. Мне что, пятьсот рублей на дороге не валяются. Говорю: «Хорошо, сведу». Малхаза я хорошо знал. Не скажи старушка о Гогунаве – сам бы ему предложил.

– Значит, ты сказал о перстне Гогунаве? – продолжил допрос Окруашвили.

– Сказал.

– И что Гогунава?

– Согласился посмотреть.

– Ты с него что-нибудь взял за это?

Котик отвел глаза:

– Взял. Штуку.

– Понятно. Дальше.

– Дальше мы встретились. Вчетвером. Малхаз, я, эта Таисия Афанасьевна и Глонти, ювелир.

– Где?

– Прямо на улице. В машине Малхаза.

– Где именно?

– Около Песков[26].

– Встретились и что?

– Все. Малхаз посмотрел перстень и взял. Отгрузив Таисии Афанасьевне сто штук.

– Глонти проверял перстень?

– Проверял. Сказал, полный порядок, можно брать.

– Понятно. – Окруашвили откинулся на спинку стула, усмехнулся. – Слушай, Котик. Ты ведь неглупый парень. Неужели думаешь, я поверю этой байке.

Подняв глаза, Котик довольно умело изобразил обиду:

– Манучар Шалвович, вы что? Какой байке? Где я соврал?

– Соврал, соврал.

– Да что вы, Манучар Шалвович! Чистая правда от и до. Да вы спросите… Глонти. Зачем мне врать?

– Не знаю зачем. Но знаю точно: соврал.

– Да, Манучар Шалвович, в чем вранье-то?

– Знаешь сам, в чем вранье. – Окруашвили смахнул со стола пылинку. Котик, ну кого ты пытаешься обмануть? Неужели я поверю, что ты так спокойно уступил Гогунаве этот перстень?

– Почему же нет? Я для Малхаза и не такое делал. Я ж говорил, что все равно сто тысяч не набрал бы. Нет у меня таких денег.

– Деньги здесь ни при чем. Говоришь, старушка была совсем простенькая? Вроде божьего одуванчика?

– Ну… да.

– И одна? Без помощников?

– Ну… – На долю секунды Котик все же замешкался. – Без помощников.

– Понятно. И после этого ты пытаешься меня убедить, что сплавил старушку Гогунаве. С таким перстнем! Не попытавшись прибрать его сам! Да такого быть не может. Ведь ты сам сказал: старушка была беззащитная, дунь – улетит. Значит, одно из двух: или ты врешь, или у нее были помощники. Без вариантов. Ну, Котик! Объясняй ситуацию!

Котик сидел, разглядывая пол. Мы терпеливо ждали. Наконец он покосился на окно:

– Ладно, скажу. Не хотел я говорить.

– Боялся?

– Ну… и боялся. Забоишься…

– Кто это был?

Помедлив, Котик кивнул на фотографию Джомардидзе:

– Вот этот.

– Как его зовут, знаешь?

– Не знаю и знать не хочу.

– И что же он? Вы разговаривали?

– Разговаривали.

– Где? Когда?

– Около дома. В тот же вечер. После «Аджары» я приехал домой. Машину поставил у подъезда, вышел, запер. Смотрю, он стоит рядом. Спросил, что нужно. А он: «Ты Котик?» Говорю: «Допустим». Очухаться не успел – он уже нож держит у живота. «Смотри, козел, старушку обидишь – завалю». Я сначала понять ничего не мог. Оглянулся, нет ли кого моих. Этот говорит: «Не оглядывайся. Все равно завалю, хоть вас сто будет». Тут я заметил: он под марафетом. Спросил, что надо. «Надо, – говорит, – чтоб сделал, как просили. И смотри: дунешь[27] хоть кому – от бейбута[28] не уйдешь». Что мне оставалось? Согласился. Да я бы… и так не стал ничего делать. Я уже решил: скажу Малхазу, и все.

– Больше этот человек ничего не говорил? – спросил Окруашвили.