Валерий Еремеев - Опасная охота Страница 52

Часть третья. «ЦРУ»

Глава 1

Очнувшись, я понял, что лежу на полу в совершенно темном помещение в одном нижнем белье. Несмотря на ужасную головную боль, отлично помню все предшествующие события: как я сидел в ресторане, как договаривался с человеком, с мордой ходячего трупа про цену на секрет покойного и как потом вырубился.

Постепенно до меня доходит, что этот пидор подбросил мне в рюмку какое-то дерьмо так, что я ничего не заметил. Странно. А ведь все время я смотрел на него! Недаром, я еще тогда подумал, что у него пальцы как у фокусника. Кио, мать его за ногу!

Еще раньше я был уверен, что они попытаются вытащить из меня информацию даром, а все его болтовня насчет пятидесяти тысяч была лишь для того, чтобы усыпить мою бдительность, поэтому этот вариант, что меня попытаются захватить, рассматривался как один из наиболее вероятных. Что ж, им это удалось блестяще. Правда, я ожидал, что-то вроде пистолетного ствола в спину, или ножа незаметно приставленного между ребер.

Ну да ладно! В принципе, все пока идет, как задумано.

Удивительно, но руки и ноги у меня совершенно свободны. Делаю попытку подняться, но отрываюсь от поверхности только на сантиметров двадцать и после снова распластываюсь на холодном, твердом, явно бетонном полу.

Решая повторить движение, предварительно упростив себе задачу: я просто сжимаю руку в кулак, и понимаю, что я совершенно обессилел. Ясно, почему меня не связали. В таком состоянии я все равно никуда не денусь. Они прекрасно знали, как действует на людей та дурь, которую я проглотил.

Понимаю, что за мной скоро придут для обстоятельного разговора, поэтому необходимо воспользоваться отпущенным мне временем и постараться максимально восстановить силы.

Оставаясь в лежачем положении, поочередно начинаю напрягать мышцы рук и ног. Сначала получается очень вяло, но скоро дела налаживаются. Переворачиваюсь на живот и пытаюсь на руках отжаться от пола. Отжимаюсь лишь до половины — руки снова перестают слушаться. Я падаю на пол и при ударе прикусываю себе язык. Во рту у меня сильный вкус крови. Издаю целую серию ругательств, как абстрактного содержания, так и конкретных, направленных по адресу покойного Коцика и его препаскудных корешей.

Приступ злобы, овладевший мною в результате неудачи, придает сил. Немного отдохнув, я повторяю попытки отжаться, до тех пор, пока мне это не удается. Минут через десять я уже могу стоять на ногах, хотя меня еще изрядно покачивает и немного тошнит, как после морской болезни.

За дверями слышаться шаги. Снова падаю и изображаю состояние прострации и полного расслабления.

Скрипит отодвигающийся засов и одновременно с этим в помещении загорается тусклая лампочка, подвешенная к потолку в дальнем конце помещения. Осматриваюсь. Я в небольшой котельной или бойлерной. Вдоль стен проходят толстые трубы. В углу комнаты установлен большой газоугольный отопительный котел. Там же рядом стоит облезлая деревянная табуретка и такая же тумбочка.

Дверь открывается, и входят двое существ, которых назвать людьми можно только с большой оговоркой. Первый — это Калачев собственной персоной с пластырем на весь нос и с синяками под глазами. Он одет в пестрый спортивный костюм, который дополняют кроссовки на высокой рифленой подошве. Все это делает его похожим на боксера, который только что провел бой на звание чемпиона мира по версии WBI и проиграл его.

Второй тот, кого я окрестил Крюгером, он же фокусник, подсыпавший мне в рюмку наркотик.

Судя по выражение того, что у всех нормальных людей называется лицом, Калачев уже сейчас не прочь начать матч-реванш, но до поры до времени вынужден сдерживаться, гонг еще не прозвучал. Я пока ничего не рассказал им, поэтому удары по моей голове противопоказаны.

— Очухался, сучара — слышу я над собой его голос, — на, портки одень!

Скомканный ворох одежды падает мне на грудь. Я беру джинсы и приподнимаюсь, чтобы удобней было одеваться, но тут Калачев, будучи не в силах удержаться от искушения, со всего размаха погружает свою ногу мне в живот. Несмотря на то, что я предполагал нечто подобное и был к этому готов, сдержать удар мне не удается. Не тот случай! И я не в форме, и эта гнида Калачев не дистрофик.

На пару секунд у меня складывается твердое впечатление, что меня лягнула лошадь Прежевальского. Дыхание перехватывает, я отрываюсь от земли, отлетаю в сторону и вдобавок ко всему ударяюсь затылком о толстую чугунную трубу. Обнадеживающее начало, нечего сказать! Пол начинает танцевать подо мной ламбаду, перезвон колоколов расплывается по всей голове, как на Великдень.

— Кончай, Абрам, — в тумане доноситься до меня голос, принадлежащий «фокуснику», — босс не велел пока его трогать!

— Нечего с ним не станется. Ну ты, лошара, вставай! Подъем!

Я встаю на колени, издаю стон, способный разжалобить даже троллейбусного контролера и снова падаю.

Они обмениваются взглядами, берут меня под руки, приподнимают и помогают натянуть джинсы. Одеваюсь я очень медленно, то и дело путаясь в штанинах и постанывая, так как изображаю совершенно обессиленного человека. Особенно стараться не приходиться: так хреново мне еще никогда не было. Облачившись, я снова принимаю горизонтальное положение.

Двери открываются и в комнате появляются еще одна пара ног.

— Вы что, его били? — раздается сердитый голос, где-то из глубины.

— Нет, босс. Просто еще не пришел в себя. Наверно слишком большая доза.

— Вы проверили его? Микрофонов и других подобных сюрпризов при нем не было?

— Все шмотки перетрясли. Он чистый.

— Хвост?

— Можете быть спокойны. Все сделали, как вы велели. Сначала целый час по улицам петляли, а из города выехали с другой стороны. Потом уж по объездной дороге вырулили на нашу трассу. Пол бака соляры сожгли, пока сюда добрались. Полный порядок. Гадом буду.

— Тогда все в порядке. Поднимите его!

Меня снова берут под руки и усаживают на табурет. Калачев устраивается за моей спиной и придерживает меня за плечи.

Все свое внимание сосредотачиваю на последнем вошедшем, которого Абрам назвал боссом. Это, как и следовало предположить, ни кто иной, как Мультян Анатолий Адольфович. У него очень самоуверенный вид и тошнотворная и подлая улыбка, перекашивающая его и без того приторную холенную харю.

— Ну что, будем знакомиться? — говорит он с деланным радушием — Значит, это ты Сергей?

— Ты кто? — заплетающимся языком спрашиваю я.

— Кто-кто. Конь в пальто! — веселится Мультян.

— А… А я думал, что ты просто хороший кусок дерьма.

Улыбочка мигом исчезает с его лица. Оно перекашивается, и становиться его истинным лицом — жестоким и злобным. Как у хищного зверя.

— Послушай ты, апостол! На себя сначала посмотри! — рычит он. — Не был бы ты сам дерьмом — не сидел бы здесь! Что, денег захотелось, да? Хорошей жизни, да? А вот это ты видел?

Он подносит мне под самый нос фигу и несколько секунд держит ее, надо полагать, чтобы до меня скорее дошло.

Успокоившись, он с тем же самым радушным смешком, что и в начале, обращается ко мне.

— Ну ладно, начало у нас получилось не очень удачное. Забудем. Попробуем еще раз. Итак, тебя зовут Сергей и ты говоришь, что работаешь на частное сыскное агентство, которое так неудачно охраняло несчастного Юру Коцика? Этому можно верить?

— Это точно, — подает голос Калачев из-за моей спины, — он вокруг его дома крутился. Я его рожу еще тогда приметил.

— Ты, Абраша, язык-то попридержи, пока тебя не спрашивают, — морщиться Мультян. — Кто кого раньше приметил, про то у тебя у самого на морде написано. Ну а ты, Сережа, скажи нам, куда Юра засунул эту вещь, а то мы прямо не знаем, что и думать. И была ли она вообще?

— А мы разве еще не договорились? — удивляюсь я. — Разве мы не за этим здесь? Вы мне даете пятьдесят штук, я вам говорю…

Докончить фразы я не успеваю. Сильный удар по затылку сбивает меня с табуретки. Я ели успеваю напрячь мышцы в ожидании новых ударов, как сорок пятый размер Калачевского шуза поддевает меня вверх, как рога разъяренного быка поднимают не в меру медлительного тореадора, и отбрасывает в сторону. Я ударяюсь головой об пол и отключаюсь. Били ли меня еще, не знаю, если да, то мне очень повезло, что отключился с первого раза.

Снова я открываю глаза с одной лишь мыслью, что все, что происходит со мной не более чем неудачный сон и, вот я сейчас проснусь и все страшное кончиться. К сожалению, ничего не проходит: я вижу все тот же подвал, все тех же трех уродов и самого себя, валяющегося на холодном пыльном полу.

Абрам хватает меня под мышки и усаживает на табурет, восстанавливая таким образом первоначальную диспозицию. От слабости и боли я сползаю с сидения, но Калачев хватает меня одной рукой за волосы, другой за руку и удерживает в сидячем положении.