Алексей Нагорный - Рожденная революцией Страница 52

– Они здесь, Коля, в этой земле. Это главное. Ты не горюй.

Коля благодарно взял ее за руку:

– Забыл, где могилы. Да уж их, наверное, и нет. Кому было ухаживать?

– А я даже не знаю, где похоронены мои отец и мать, – вздохнула Маша. – Как ты думаешь, Коля: у меня когда-нибудь были родители?

– Не нужно, Маша. – Он притянул ее к себе. – Мы вместе, мы живы и здоровы, и все еще впереди, целая жизнь, ты в это верь!

– Я верю, – кивнула Маша. Она оглянулась. – Нас ждут какие-то люди.

– Приготовься. – Коля нащупал кольт. – Идем.

У кладбищенской калитки стояли два бородатых мужика в папахах с черными ленточками. Они молча смотрели на Колю и Машу. Один из них, которого Коля сразу же про себя окрестил Скуластым, сказал:

– Бог в помощь. Родных ищешь?

– Искал, – кивнул Коля. – Что скажете?

– Да вот, ельна собирается, балешник хотим учинить, – растягивая слова, сказал второй. – Приходи, погорчим…

– Не на что, – развел руками Коля. – Я, вишь, в полусмерть укутался…

– У марухи займи, – сказал Скуластый. – Она у тебя тоже, небось, по музыке ходит?

– По рыжью работаем, – улыбнулась Маша. – А вы – по портянкам?

– Ишь… – обиделся второй. – Она нас ни во что не ставит, стервь.

– А ты ведешь себя, как рогатик, – сказала Маша. – Чего мне с тобой куликать? Пошли, Коля.

– Свидимся еще, – многообещающе сказал Скуластый. – Так придете?

– Как дело позволит, – отозвался Коля.

Бандиты ушли.

– Шмакодявки паршивые, – выругался Коля. – А Серафим не Спиноза, ей-богу. Послал проверить, знаем ли мы жаргон. Уж мог сообразить: если подосланы, то и обучены…

– Он так и думает, – спокойно сказала Маша. – Ты его недооцениваешь. Пока идет самая примитивная, поверхностная проверка. Главное – впереди.

Серафим встретил их на пороге горницы – сладкий, улыбающийся, в новой рясе, с золоченым наперсным крестом.

– Милости просим, – он галантно подвинул Маше стул, протянул чашку: – Будьте хозяйкой.

На столе пыхтел начищенный самовар. Когда Маша стала разливать чай, Коля сказал:

– В Ленинграде жизнь сейчас нелегкая, это верно, но покойников там не едят…

– Хрикаделек и котлетов из них не делают, – кивнула Маша.

– Не понял, – насторожился Серафим, разгрызая огромный кусок сахара.

– Когда мы с поезда сошли, к Маше косоротая старуха подвернула, – начал Коля, внимательно наблюдая за священником. – Так вот она и сказала про эти самые хрикадельки.

– А я, собственно, при чем? – повысил голос Серафим.

– Рассуждаем согласно науке логики, – сказал Коля. – Слово «фрикадельки» явно не деревенское. От кого могла слышать старуха это слово применительно к обстановке в Ленинграде?

– От любого проезжего, раз она по вокзалам шляется, – не слишком уверенно заявил Серафим.

– Верно, – согласилась Маша. – Только мне сдается, она про этих покойников на проповеди в церкви слышала, или я ошиблась?

По сузившимся глазам священника Маша поняла, что угадала.

– Глупо, батюшка. Эдак, и в ГПУ загреметь можно…

– Уж не ты ли меня туда отправить хочешь? – На лбу Серафима выступили мелкие бисеринки пота. – Не пойму я тебя, отрок. А когда я не понимаю человека, я его боюсь. А когда боюсь, я его…

– Спрячь пистолет, дуралей, – грубо сказал Коля, хотя Серафим никакого пистолета и не доставал. – Он же у тебя под рясой! И если хочешь тягаться – смотри! – Коля в долго секунды выдернул из-за пояса свой кольт и приставил ко лбу священника.

– Не гоже хозяина дома эдак честить, – криво улыбнулся Серафим. – Убери.

– То-то, – Коля спрятал кольт. – А то ходим вокруг да около. Не узнаю вас, батюшка.

– Ну, а если Арсений тебе все завещал, ты уж, верно, знаешь, как его кликали? В том, другом мире? – напрягся священник.

– Чинушей его кликали.

– Ладно, – кивнул Серафим. – Это ты и от милиции узнать мог, не велика задача. Не обижайтесь, гости дорогие, но я вам назначу испытание. Выдержите – будет разговор. Не выдержите… – Серафим развел руками.

– Тогда ваши, ну те, с черными ленточками, дырок нам понаделают, – сказала Маша. – Не опровергайте, батюшка, не трудитесь. Мы ведь битые, понимаем, что к чему. О чем речь?

– Да пустяки, – улыбнулся священник. – Кресты носите?

– Какой же блатяк без креста? – удивился и обиделся Коля. – Маша, покажи…

– Не надо, не надо, – запротестовал священник. – Не в крестах дело. Вы ведь, небось, не венчаны в церкви, не до того вам было?

– Верно, не до того… – Коля переглянулся с Машей.

– Вы нас повенчаете? – радостно крикнула Маша. – Вот славно! Я так мечтала.

– Повенчаю. Вот вам и проверка будет.

– Не понимаю, – сказал Коля.

– Все поймешь, – прищурился Серафим. – Потерпи.

Под вечер Коля обнаружил слежку. Случилось это так: он вышел на крыльцо поповского дома покурить и увидел на другой стороне площади мужика, который стоял и щелкал семечки. Мужик не скрывал своих намерений – он уставился на Колю и даже подмигнул ему.

«Ах ты, мать честная. – Коля даже почесал в затылке. – Чертов поп…»

Он сошел с крыльца, двинулся к околице. Мужик не отставал. Коля повернул назад. Мужик – следом. Коля вошел в дом. Серафим читал какой-то журнал.

– Так мы не уславливались, – с сердцем сказал Коля.

– Как? – из-под очков посмотрел Серафим.

– Кто этот «фраер», который топает за мной по пятам?

– Ах, этот, – махнул рукой Серафим. – Охрана твоя, Коленька. Твоя и жены твоей. Епифаном звать. Надежный мужик.

– Не нуждаемся!

– Не скажи. Маша сама пожаловалась на тех, с черными ленточками. Время лихое, мне жаль будет, если тебя обидят. Не обессудь.

– Не валяйте дурака, батюшка! – рассердился Коля. – Ваше недоверие меня обижает.

– А вот заслужишь доверие – оно и по-другому обернется, – Серафим снова углубился в журнал, и Коля понял, что спорить бесполезно.

– Черт с вами. – Коля снова вышел на крыльцо, набросив на плечо пиджак. Епифан стоял на том же самом месте и грыз семечки. Коля достал часы: до семи вечера оставалось совсем немного. «Интересно, – подумал Коля, – каким это образом Басаргин избавит меня от этого дурака? Посмотрим».

Спустя час он уже осторожно стучал в ставень Тихоновой избы.

– Входи, – дверь открыл Тихон – огромный, как многие мужики в Грели, с окладистой черной бородой и копной нечесаных волос. – Ждут тебя.

Коля вошел в горницу. Басаргин прикрутил фитиль керосиновой лампы:

– Чисто было?

– Вполне. Как удалось?

– Секрет, – улыбнулся Басаргин и добавил: – Послал ребят с четвертью самогона. Отвлекли его. Ну, первый стакан, само собой, ему силком влили, а остальные он собственноручно принял. Спит, касатик.

– Как объясняешь открытую слежку?

– Черт его знает, – Басаргин задумался. – Может, ои так рассуждает: если, мол, Кондратьев – милиционер, – он от любой слежки все равно уйдет, не тягаться же деревенским с профессионалом? Ну, а что в такой, по-научному сказать, си-ту-яции поймешь? Ничего! А вот при открытой слежке и настроение видать, и действия… Скажем, мог ты от Епифана отвалить? Мог! Тогда Серафим сразу бы усек, кто ты.

– Будто вор не может уйти от слежки! – сказал Коля.

– Мелко ценишь Серафима, – ответил Басаргин. – Если он то, что ты думаешь, – он действия сыщика-профессионала от действий вора-профессионала всегда отличит. Так что он правильно сделал, а ты – рисковал. Слава богу, что все обошлось! С чем пожаловал?

– Серафим будет нас с Машей венчать в церкви. Это венчание послужит проверкой. Честно говоря, не понимаю я, в чем тут гвоздь? И поэтому волнуюсь.

Басаргин покачал головой:

– Н-да… Пилюля, можно сказать…

– Маша считает, что он хочет наши, вроде бы, коммунистические идеалы проверить, – продолжал Коля. – Мол, если коммунисты – венчаться не станут, не пойдут против партийной совести. Кстати, дай нам два тельных креста, едва не сгорели, – строим из себя блатных, а крестов на нас нет! Черт его знает, из-за каких пустяков другой раз жизни лишиться можно.

Тихон принес два крестика, улыбнулся:

– Мой и жены-покойницы. Носите и дай бог вам удачи.

Коля надел крестик:

– Спасибо, Тихон. Выручил.

Басаргин прошелся по горнице:

– Нет, Коля. Суть этого дела не в ваших с Машей истинных убеждениях. Тут другое. Круче тут.

– Что же? – с сомнением спросил Коля.

– Не знаю. Об одном предупреждаю и прошу: как бы себя Серафим во время вашего венчания не повел, что бы ни случилось, – твое дело глазами хлопать и «аллилуйю» петь, понял? Не смей ни во что вмешиваться!

– А если он, к примеру, тебя убивать станет? – улыбнулся Коля.

– Кондратьев, – жестко начал Басаргин. – Мы с тобой такое дело затеяли, что жизнь всей нашей волости, а то и всей губернии иначе повернуться может. Что в сравнении с этим твоя или моя жизнь, парень? Мы ведь служим ради таких ясных далей, что дух захватывает от одних только мыслей. Прошу и требую от тебя: что бы ни произошло – ты должен остаться в стороне! Я доложу обо всем в партийных органах и извещу уполномоченного ГПУ.