Екатерина Лесина - Проклятая картина Крамского Страница 53

Наверное, будь на месте Марьяны Генка, он бы пылко возразил, что его личные интересы стоят выше музейных, и вообще ничем он не хуже директора с его идеалистическими взглядами. Однако Генки не было, а Марьяна поняла: хуже.

Всем хуже.

Отец брал осторожно и понемногу, ради музея, а Генка, если получит малейший шанс добраться до запасников, вынесет все… или почти все.

– Что мне делать? – спросил отец. А Марьяна не знала, что ответить.

Она вернулась в тот вечер сама не своя и даже обрадовалась, поняв, что Генки нет дома. Она забралась в кресло перед телевизором и сидела всю ночь, пялилась на погасший экран. А утром, когда Генка объявился, сказала:

– Ты можешь взять одну картину. Я договорюсь, папа разрешит…

– Я возьму столько, сколько пожелаю…

– Нет.

Генка был пьян. И самоуверен, а Марьяне стало противно. Выходит, что все эти годы она жила с ничтожеством… Дура.

– Если ты попытаешься взять больше, то отец сядет. Он готов понести ответственность…

– А ты будешь дочерью вора…

– Пускай. – Марьяна пожала плечами. – Папа достойный человек, а ты…

Тогда Генка отвесил ей пощечину. А Марьяна запустила в него вазой… и испытала при том огромное облегчение.

– Идиотка! – Генка испугался.

А она и не знала, что он такой трус.

– Да я вас всех…

– Как и я тебя… Думаешь, я не знаю, чем вы с Танькой занимаетесь?

Собственная слепота теперь Марьяну удивляла. И как возможно такое, чтобы жить в сказке, сочиненной ею же? А про Таньку она наугад сказала. Ведь когда-то ревновала Геночку к ней, жутко, исступленно. Ему нравилось… Он называл Марьяну Мышкой и уговаривал не расстраиваться, мол, с Танькой у него исключительно деловые связи…

…и вряд ли эти дела были хоть сколь то честные. Иначе стали бы их скрывать.

Генка побелел.

– Да ты…

– Я сказала, Гена. – Марьяна никогда не отличалась твердостью характера, но теперь ощутила в себе скрытые силы. – А ты думай… одна картина…

– Но выберу я ее сам.

Марьяна совсем сникла, а Ванька погладил сестрицу, утешая. Он смотрел на Илью, как на врага. Можно подумать, именно Илья виноват в том, что Генка оказался сволочью, а любезный директор музея из благих целей музей разворовывал.

– И что было дальше? – Возникшая пауза Илью не радовала.

– Генка вытащил эту картину…

– Какую – эту?

– «Неизвестную» Крамского…

А вот это уже сюрприз.

– Погоди, а у Леньки что…

– Эта картина приносит несчастья, – уверенно сказала Марьяна. – Из-за нее папа погиб… и Генка, но его я не жалею… и остальные… Нет, Ваня, я права, ты же знаешь, что права… и потому не собираюсь даже искать ее! Господи, да пусть бы она утонула в тех запасниках! Но нет, Генка ее раскопал… Сначала думал, что это копия, а потом… Там еще дневники были… одного уездного врача, который лечил некую Марию Саввишну, только не вылечил. Умерла она… мне Генка давал прочесть. И отцу… тот был настоящим специалистом. И про картину эту знал. Но трогать ее не советовал.

Марьяна слышала разговор, нет, дверь на кухню прикрыли, но та дверь была тонкой, а еще вентиляция имелась, которая вела в туалет, где как раз-то прекрасно было слышно каждое сказанное слово. У Марьяны не было привычки подслушивать чужие разговоры, но ради нынешнего она сделала исключение. Не настолько доверяла она Генке, чтобы оставить его без присмотра.

– Вы не понимаете, молодой человек, о чем просите! – Голос отца звенел. Он, всегда отличавшийся спокойным характером, ныне был возбужден.

А у него сердце бльное.

– По-моему, – а вот Генка был спокоен, даже развязан, – мы договорились на одну картину… Вот я и выбрал… или теперь окажется, что взять ее нельзя.

Отец ответил не сразу.

– Может… оно и к лучшему… Если вы ее… Только учтите, молодой человек, эта картина всегда и всем приносила несчастья… Вы ведь искусствовед, кажется. – Прозвучало так, что Марьяна не усомнилась ни на мгновенье: отец не верит в Генкин профессионализм. – Вы должны знать историю оригинала… Крамской выставил ее, но Третьяков, одержимый буквально его работами, отказался приобретать «Неизвестную»… Картина была великолепна, но…

– Оставьте эти байки!

– Не байки, молодой человек. Факты. Возьмите на себя труд, проследите самолично ее судьбу. Она переходила из рук в руки, принося за собой лишь горе и разорение. И тот, кто еще вчера радовался удаче, вскоре проклинал тот день, когда вздумалось ему испытать судьбу. Ее место в Третьяковской галерее…

– Так отчего ж не передали-то? – Генка смеется.

Ему эти байки глядятся глупыми отговорками, а вот Марьяна верит отцу.

– А я скажу, почему… Для себя берегли, верно, Владимир Иванович? Для того дня, когда на заслуженный покой соберетесь. Неплохое вложение… но поделиться придется…

– Бог с вами… Ваша судьба в ваших руках.

– Вы принесете картину завтра.

– Я?

– Ну не мне же ее вытаскивать. У вас вон система отлажена, а меня на выходе обыщут.

Как ни странно, но с этим доводом отец согласился.

– Надеюсь, больше мы с вами никогда не увидимся, – сказал отец, и Марьяна лишь вздохнула: почему-то не было у нее сомнений, что Генка так просто не успокоится.

– И ваш отец…

– Вынес картину. Он передал ее мне, хотя не желал втягивать меня в эти дела… только Генка наотрез отказался ехать сам.

Что ж, Илья помнил, что Генка предпочитал загребать жар чужими руками.

– Отец и дневник тот вынес как доказательство… Да и сам по себе этот дневник не представлял ценности. Записки, и только… Разве что про картину. Тот человек, он точно с ума сходил… поначалу восхищался, а потом… Он начал ее видеть, ту женщину, которая умерла… которая на картине… Она с ним беседовала. Жаловалась на жизнь. А после оказалось, что этот доктор морфинистом стал… он умер. И все отошло к его сыну… а там революция… Сына расстреляли, потому что тот был офицером… а картина вновь сменила хозяина… Генка ею был одержим. Он хотел восстановить весь путь… В архивах стал до ночи задерживаться. А я… я на нее смотреть не могла. Она убила отца…

– Марьяша…

– Не надо, Вань, я понимаю, как это звучит, только… Он ведь был очень аккуратным водителем. А тут вдруг… картина осталась… и Генка остался… начал опять про свадьбу говорить, про то, что мы с ним заживем вдвоем… Я слушала… как в тумане все. И еще она постоянно на меня смотрела, будто насмехается.

– У Марьяши был нервный срыв, а Генка воспользовался ситуацией, – пояснил Ванька, сестру обнимая. – Вот она и продала дачу… и квартиру хотела продать.

– Я… не понимала вообще, что происходит… Он говорил. Я делала… как будто и не я даже… а потом вдруг очнулась уже здесь. Ваня меня забрал…

– Он ее накачивал.

Ванька глянул на Илью исподлобья, будто бы именно он, Илья, и был виновен во всех бедах.

– Она звонить перестала. Раньше каждую неделю, а то и чаще. Тут же вдруг пропала… Я звоню, а трубку берет Генка. Мол, Марьяна занята, и вообще не лезь не в свое дело. Жизнь у них собственная. Потом вдруг объявилась с этой квартирой… Вся такая радостная… Дачу, говорит, нашу продала. Если бы я знал, что она дачу собирается продавать, я бы Генку…

…Убил?

Мог бы он убить?

Не из-за картины, которая выбралась из музейных запасников на волю, дабы вершить свое проклятие? Но из-за сестры названной, ее жизни, если не сломанной Генкой, то всяко покореженной.

– Я тогда заподозрил, что с ней что-то не так… Она же родителей любила и на похоронах сама не своя была. Генка рядом с ней, ни на шаг не отходил. Я еще подумал, что совесть у него проснулась. Ага…

Ванька тряхнул головой.

– Марьяна про свадьбу какую-то щебечет, про… Не важно, главное, что квартиру требует продать. Клиентов Генка уже нашел. И продал бы, только выяснилось, что формально квартира моя… Вот и послал меня уговаривать. А я не уговорился… У нее истерика… она убежала… наговорила всякого…

– Мне жаль. – Марьяна потупилась.

– И мне жаль, что не сразу сообразил, а потом как-то Таньку встретил, случайно. Та еще мерзавка… Генке под стать… Тут выплывает, вся такая улыбчивая, радостная… Мол, посидим, выпьем. Поговорим о делах наших… Я, как дурак, повелся… я-то не пью, чай только. Но с того чая меня и повело… и потом очнулся уже… а документы на квартиру пропали. Я за ними ходил. Вот. – Ванька вытащил конверт, тот самый, который прятал в кармане. – Держи… Проверь, если не веришь… Я… я ведь сразу понял, что она не сама. Генка долю предложил… Звоню ей, а она звонки сбрасывает. Занятая… сходил в гости, так на порог не пустила. Полицией грозиться стала… и главное, что бумаги Генке не отдала…

– Откуда ты это узнал?

– Я сказала, – тихо произнесла Марьяна. – Они поссорились… и она… Она ему давала лекарства… антидепрессанты… и потом они закончились, то есть я так думаю, что закончились, потому что я помню эту ссору прекрасно…