Николай Черкашин - Опасная игра Страница 53

В самолет он сел между Кариной и Еремеевым — подальше от иллюминатора.

— Не выношу высоты…

Стюардесса трижды приносила ему минеральную воду, пока Еремеев не предложил поправить здоровье глотком виски с содовой. Шеф отошел и вернулся к делам.

— Вот вам первое серьезное задание, Олег Орестович… Через неделю я собираю в Москве трех своих главных представителей в странах ближнего и дальнего зарубежья. Обычно я арендовал для наших переговоров вертолет. Это, как вы знаете или можете догадываться, пока самое надежное средство от прослушивания и подслушивания. Но я плохо переношу высоту, вибрацию, рев двигателя. Придумайте что-нибудь не менее надежное в смысле герметики информации и более комфортное.

— Яхта, — почти не задумываясь предложил Еремеев. — Могу предложить свою. Она принимает на борт двенадцать человек.

— У вас есть яхта?.. Ах, да… Карина говорила. Яхта, яхта… В этом что-то есть… Браво, вот что такое мнемозин! Вы с ходу решаете трудные задачи. Я, признаться, голову сломал — где?

Герман Бариевич повеселел и весь полет до Москвы развлекал Карину медицинскими анекдотами.

В Шерметьево-2 Еремеева ждал приятный сюрприз: Леонкавалло Подогнал в аэропорт его «джип». Точнее не он, а один из его помощников. Сам же шеф службы безопасности повез Германа Бариевича в его московскую квартиру на Солянку.

Подивившись немало такой любезности, Еремеев усадил рядом с собой Карину и как белый человек покатил в Москву. Еще в самолете договорились с Гербарием, что с этого дня они будут жить в Карининой квартирке, на Большой Черкизовской улице, а в Засенежье приезжать по вызову. По крайней мере медовый месяц они проведут именно так.

Еремеев давно не водил машину, ехал осторожно, хотя новенький «джип» так и норовил сорваться в буйный бег. Жизнь заново начиналась в четвертый раз. И как начиналась: яхта, красавица жена на правом сиденье собственного «джипа», немыслимый оклад, за зиму можно отстроить сгоревший дом, в перспективе — поездки в Лондон и Мадрид. Что тебе еще, Еремеев, надо? Ведь ты об этом даже не помышлял. Пределом твоих желаний была сборка одного веломобиля в месяц и триста баксов в зубы. Ты плебей, Еремеев, попавший дуриком в калашный ряд. Ты теперь тоже «новый русский», живи и радуйся, живи за все непрожитые толком годы, когда ты был то торпедным мясом, то пушечным, то ментом поганым, подставлявшим свою башку под пули, чтобы другие жили на своих дачах, яхтах, курортах. Все справедливо — теперь твой черед.

— Слушай, у тебя такой счастливый вид, что просто не хочется ломать тебе кайф, — вздохнула Карина.

— А что, очень надо?

— Да. Я обещала себе сказать это сразу же по прилету в Москву.

— Ну, говори.

— Страшно.

— Выдержу.

— Я беременна.

Он посмотрел на нее с недоверчиво-счастливой улыбкой.

— И этим ты хотела меня напугать?

— Я беременна не от тебя.

Он вцепился покрепче в руль. В глазах потемнело. Сбросил газ… Тупо спросил:

— От кого?

— Это неважно.

— Я догадываюсь.

Оба замолчали и надолго. Еремеев включил приемник. Уши заложила привычная музыкальная стекловата. Он протянул руку, чтобы поискать что-нибудь другое, как вдруг из-под машины что-то выметнулось и покатилось на встречную полосу. Колесо!

Инстинкт отбросил его вправо, к Карине, центр тяжести тоже сместился на волосок вправо, но и этого оказалось достаточным, чтобы удержать машину от клевка на левую ступицу. Мимо промчался бешеный «Икарус», счастливо разминувшийся с отлетевшим колесом. Еремеев остановил «джип» и отправился за потерей. Молча принес колеса, молча достал инструменты, молча завернул гайки. Осмотрел остальные колеса. Все они были прочно закреплены заводской сборкой. Он вернулся за руль и медленно двинулся по правому ряду.

— Странный папаша у твоего ребенка. Второй раз не знает, как укокошить мать своего наследника…

Карина искоса метнула в него испуганный взгляд.

— Если бы колесо отлетело у нового «запорожца», — продолжил свою мысль Еремеев, — я бы поверил, что это брак сборки. Но у нового «джипа»… Про вещего Олега помнишь? Он хотел, чтобы это было про меня — «и принял он смерть от коня своего».

Карина достала сигарету, нервно безуспешно попыталась прикурить ее. Удалось с третьего раза.

— Можешь ехать чуть быстрее?

— Нет. Боюсь новых сюрпризов, которые могут повредить будущей матери. И вообще, завязывай с курением.

— Я очень больно тебе сделала?

— Не больнее, чем этой машине…

— Я бы не сказала, что ты очень бесчувственный.

— Рабы не имеют права на чувства сильнее голода. А мы с тобой — клейменые рабы. Любовь, ревность — это теперь не для нас.

— Я сделаю аборт. Я слишком много пила этим летом.

— Если ты решилась на это, то надо было делать в Вене.

— Исключено!

— В Вене это сделали бы на европейском уровне.

— Ты плохо читал условия контракта. Мы не имеем права обращаться ни в какие иные клиники, кроме врачей Гербария в Засенежье.

— А как он узнает, если вся операция длится час-другой?..

— Разве он тебе не говорил, что если кто-то попытается вытащить у нас эти штучки, — она постучала пальцем под левой грудью, — то это сразу конец?

— Поставлены на неизвлекаемость. Как мины.

— Наверное…

— Ты скажешь шефу про колесо?

— Нет.

— Ты должен сказать. Иначе все это может повториться и вовсе не столь удачно для нас. Леон тебя ненавидит.

— Уж в этом-то я никогда не сомневался.

— Ты должен расставить все точки над «i».

— Я скажу только то, что было — отскочило колесо. Без выводов. Пока что у меня нет никаких прямых улик.

— Я сама ему скажу!

— Как хочешь.

До самого дома ехали молча. Слушали «Радио-один», программу «Ретро», песни из предыдущих трех жизней Еремеева.

Светит незнакомая звезда,Снова мы оторваны от дома…

Боже, неужели это уже ретро, архив?

Поднялись на двадцатый этаж. В квартире надрывался телефон. Карина сняла трубку и тут же передала ее Еремееву.

— Олег? Срочно приезжайте ко мне! — голос Германа Бариевича был очень взволнован. — Запишите адрес: улица Солянка, дом…

Дом этот — серую многоэтажную громадину, выстроенную Союзом русских купцов из сборного железобетона в начале века, Еремеев хорошо знал, так как в примыкающем к нему Мало-Ивановском монастыре находилась Высшая школа МВД. Он легко нашел парадный подъезд дома, украшенный летящими лепными богинями с венками и фанфарами в руках, вошел в кабину старинного лифта с полированной скамеечкой и бронзовыми кнопками. Панель красного дерева со следами бывшего там когда-то зеркала перечеркивала броская надпись, жирно начертанная черным маркером: «Welcome to hell!» («Добро пожаловать в ад!»). Изучая эмблемы рок-групп, испещрявшие стены, потолок и даже скамеечку кабины, Еремеев доехал до пятого этажа.

Дверь открыл ему Леонкавалло и молча повел к шефу.

Это была бывшая семикомнатная коммуналка (до революции обычные адвокатские ли, докторские или инженерские апартаменты), расселенная и выкупленная всемогущим Германом Бариевичем. Правда, сейчас, встревоженный, подавленный и даже жалкий, он не производил впечатление всевластного босса.

— Вот, Олег Орестович, придется вам вернуться к своей изначальной профессии. Представьте себе — меня обокрали. И причем самым примитивным жлобским образом, несмотря на охранную систему, службу безопасности (гневный взгляд в сторону понурого Леонкавалло) и стальные двери. Вот полюбуйтесь!

Он распахнул прикухонный чулан (бывшую комнату прислуги), и глазам следователя предстала одностворчатая рама с аккуратными вырезами стекла в нижнем и верхнем углах, — ровно настолько, чтобы открыть шпингалеты.

— Совсем ворье распустилось! Черт знает что в стране творится! — негодовал Герман Бариевич. — Я бы всех этих домушников на запчасти отправил!.. Ну, кто мог подумать, что, пока мы работали в Вене, здесь устроили ремонт и эти мерзавцы влезли на пятый этаж, подогнав к окну строительную люльку. Вон она качается под крышей.

Еремеев выглянул: все было удручающе просто и нагло. Ленивый бы не воспользовался такой возможностью.

— Что взяли?

— Сущую ерунду: видеоплейер, телевизор, музыкальный центр, автоответчик. Самое неприятное — унесли совершенно ненужную им, но очень памятную для меня вещицу: пасхальное яйцо из малахита в серебряной оправе. Работа Фаберже. Яйцо открывалось, и в нем можно было видеть серебряную копию храма Христа Спасителя. Кресты на пятиглавии — золотые. Но масса золота не больше грамма. Эта вещица дорога только мне и больше никому. Я готов выложить десять тысяч долларов тому, кто найдет это яйцо в ближайшие десять дней. Но величина приза будет уменьшаться с каждым безрезультатным днем на тысячу долларов. Не найдете на двенадцатые сутки, разговор будет с каждым особый. О профессиональной пригодности. Ясно?