Александр Горохов - Смертельный азарт Страница 53

Сегодня вы станете свидетелями боя чести. Один из бойцов нанес смертельное оскорбление другому, оскорбление, которое не терпит извинений, оскорбление Женщины. Вдвоем этим людям жить на Земле невозможно.

Данные.

Белый капюшон. Рост 182, вес 89, возраст 29 лет.

Черный капюшон. Рост 183, вес 80, возраст 27 лет.

Куприянов дочитал до конца, потом принялся читать по второму разу, затем поднял глаза на Илью и спросил тихо:

— Это все действительно так?

— Да. Так или иначе, оба джигита без этого боя все равно не обошлись бы. У меня близкий друг во Владикавказе, боксер в прошлом. Можешь мне поверить, это дорого стоило, зазвать их сюда и провести бой здесь.

— Что, они затребовали высокий гонорар победителю?

— Нет. Это же бой чести, а на Кавказе с этим строго. Те деньги, что выделены на гонорар победителю, пойдут семье погибшего.

Куприянов передернул плечами, словно ему стало холодно.

— Черт, я слышал, что все эти дела делаются проще. Существует нелегальная фирма, которая имеет свою схему.

— Я знаком с этой фирмой, но такой бой интересней. Ты же хочешь показать своим гостям, на что способен, не так ли?

— Да. Здесь хитрый трюк для разжигания азарта. Весь фокус в том, что в зрелище оказываются втянуты зрители. Эти хлопки в ладошки, словно сам участвуешь в побоище… Теперь я понял, почему Арсентьев сказал мне, что касса тотализатора уже трещит по швам от ставок.

— Так ты с ним уже побеседовал? — обидчиво спросил Илья.

— А то как же? Неужели ты решил, что если прогнал его, то останешься вовсе бесконтрольным? Доверяй, но проверяй, девиз достаточно разумный. Я всегда ему следую и потому до сих пор на свободе. А ты подумал, что будешь делать с трупом погибшего?

— А тебе и об этом информация нужна?

— Спокойней, конечно, если ничего не знать. Но все-таки ты — продумал?

— Все будет нормально. И с живыми, и с мертвыми.

— Я вынужден тебе верить. — Он взял свой зонт и шляпу и уже шагнул к дверям, но задержался. — Черт! Забыл! Коль скоро ты привез сюда Корвета, то у меня к нему будет одно предложение. Он где остановился?

— Улица Каштановая, дом три. Он не любит гостиниц.

— Разумно, кстати. Будь здоров. До вечера отдохну — и начнем. — Он вдруг лукаво улыбнулся. — Арсентьев сказал, между прочим, что ты явился сюда с шикарной дамой?! Ну-ну, приятно, конечно, но, смотри, чтобы она не помешала основному делу, — ехидно посмеиваясь, Куприянов вышел из номера.

Куприянов вышел из номера, но отдыхать он отнюдь не собирался. Неторопливо дошел до центра городка и на площади нашел небольшое кафе, хозяин которого вынес столики прямо на тротуар и даже установил над ними солнцезащитные зонты.

Под одним из зонтов сидели двое мужчин, неприметно одетые, молчаливые, лениво жевали пиццу, и единственное, на что можно было обратить внимание — оба по характерным чертам лица были азиаты. Каковых уже немало толпилось на базаре Сычевска.

Куприянов остановился около их столика, присаживаться не стал, сказал весело:

— Привет, Мурат! Привет, Батыр!

Они посмотрели на него снизу вверх и ничего не ответили.

— Корвет здесь, — обронил Куприянов.

— Где? — напряженно спросил тот, что старше — Мурат.

— Скажу, где… Но только так, мужики. Делаете свое дело и туг же смываетесь. В Ташкент, Алма-Ату или куда там вам надо. Я с вами в расчете, и наше знакомство кончилось.

— Расчет будет, когда мы отомстим, — тихо процедил Мурат. — Отомстим за смерть нашего брата Рамазана.

— Это уже ваши дела. Я с вами в расчете. Корвет живет по улице Каштановой, дом три.

Он вскинул зонт словно ружье, развернулся и легкой походкой двинулся прочь. Куприянов не испытывал никаких угрызений совести. Ему надо было «сдать» Корвета, чтобы мстители за погибшего мотоциклиста не расправились с ним самим. Куприянов знал, что Мурат и Батыр провернут свое дело умело, незаметно и никаких неприятных последствий для него, Куприянова, не будет.

Мурат и Батыр молча доели пиццу и опорожнили бутылку минеральной воды. Они ни о чем не говорили, не разрабатывали и не обсуждали никаких планов, потому что все было давно оговорено, а приговор убийце двоюродного брата Рамазана давно вынесен на общем сборе всех родственников в далеком отсюда селе, прижавшемся к отрогам гор.

Они выследили Корвета еще в Москве, еще в столице прижатый к стенке Куприянов объяснил, что именно Корвет каким-то образом убил мальчишку-мотоциклиста — при обстоятельствах сомнительных, но все равно — убил. А он, Куприянов, тут ни при чем. Однако затем Корвет исчез и не появлялся на своей автостоянке. Теперь он всплыл здесь (как и предполагал Куприянов), и расправа над ним была лишь делом техники, которой оба мстителя владели в абсолютном совершенстве.

Они расплатились и пошли искать улицу Каштановую, дом номер три.

А самому Корвету настолько не повезло, что он был замечен в Сычевске и еще одним человеком, имевшим к нему тоже очень весомые претензии, правда, несколько иного свойства! Приметный облик Корвета настолько впечатался в мозг фельдшеру Воронкову, что тот его сразу узнал, встретив случайно на улице, в первый же день приезда Корвета в Сычевск. До этого — долгое время Воронков мучился, не зная, как подступить к рискованному делу своего быстрого обогащения путем элементарного шантажа. Все у него было уже на руках. По номеру автомобиля Воронков установил (специально ездил в Москву, специально хитрил в Центральном ГАИ), где живет Корвет и чем занимается — но как начать шантаж и, главное, как при этом самому не пострадать, все еще не мог придумать. А тут — такая удача! Корвет объявился в Сычевске! Воронков разумно объяснил появление Корвета открытием ярмарки и понял, что времени для достижения своей цели у него, Воронкова, не так чтобы очень много. Целую неделю Воронков отслеживал Корвета, кое-какой план у предприимчивого фельдшера уже созрел, и теперь требовалось формировать его исполнение. Придуманный план казался Воронкову очень тонким и безопасным в своей реализации.

В этот день он зашел на почту, купил конверт и листок бумаги, сел к столу и очень старательно — печатными буквами — написал.

«Я знаю, кто в апреле месяце около Лягушачьего озера убил мотоциклиста. Я буду молчать, если ты дашь мне 1000 (тысячу) долларов. Деньги положишь под крыльцо бани у Лягушачьего озера там, где закапывал винтовку. Сегодня вечером».

Воронкову эта схема вымогательства казалась верхом совершенства. Оставалось только подсунуть письмо адресату и ждать результатов. Он знал, что Корвет поздно просыпается и поздно приходит домой. И потому эти предвечерние часы вполне подходили для свершения его намерений.

Для уверенности Воронков выпил стакан портвейна и неторопливо двинулся на улицу Каштановую. Он уже так часто сидел в засаде около дома номер три, что знал, как подойти к нему задами, через огороды, оставаясь незамеченным для любопытных глаз.

Воронков укрылся за сараем и через полчаса наблюдения убедился, что обстановка ему благоприятствует. Сумерки уже сгустились, а света в окнах дома номер три не зажигали. Следовательно, решил Воронков, ни Корвета, ни хозяйки еще нет дома. То, что и надо.

Он вышел из-за сарая, поднялся на высокое крыльцо и положил свое послание в почтовый ящик.

Он уже шагнул от дверей, уже поставил ногу на ступеньку крыльца, когда двери за его спиной резко распахнулись и, не успев понять, что происходит, Воронков повалился на землю от сильного удара сбоку по шее. Ему показалось, что рубанули саблей и у него отлетает голова. Он заверещал, приподнялся и, даже не вставая с коленок, устремился к калитке. Но его тут же схватили, зажали рот, легко четыре руки оторвали от земли и внесли в дом.

От страха Воронков сперва ничего не соображал. Пока под потолком в маленькой комнатке не вспыхнула люстра.

Он увидел перед собой два раскосых яростных лица и слабо пискнул.

— За что, мужики? Что я вам такого сделал?

Мурат и Батыр, в свою очередь, ошеломленно смотрели на него, и по их круглым лицам расплывалась гримаса полнейшего недоумения.

— Ты кто? — первым опамятовался Мурат.

— Я фельдшер, фельдшер! — стонал Воронков.

Батыр мрачно зафиксировал очевидный факт.

— Это не он, Мурат.

Из угла послышалось какое-то невнятное мычание, и, оглянувшись, Воронков обнаружил, что не он один оказался в таком незавидном положении. На узком диване лежала связанная бельевой веревкой пожилая женщина. Рот ее был плотно заклеен широким лейкопластырем. Она дергала ногами, из ее глаз лились слезы, и всеми своими телодвижениями она требовала если не полной свободы, то хотя бы возможности говорить.

— Сними с нее пластырь, Батыр, — приказал Мурат, решив хоть как-то прояснить ситуацию.