Антон Леонтьев - Потрошитель душ Страница 54

– Покорнейше благодарю! Быть дворянином не стремлюсь, а своим полом я вполне доволен! – пробурчал я. – Но зачем ей эта маска?

– Думается, все очень просто, Курицын. Эта маска необходима для того, чтобы стать мадемуазель Дрюо! – произнес Орест Самсонович. – Вы ведь были правы, Курицын, ой как правы! Этот дом – эпицентр! И Джек все время был здесь! Нанялся под видом толстой, неповоротливой, страдающей одышкой, с тройным подбородком француженки-гувернантки и планировал свое первое убийство!

– Джек-потрошитель? – сказал я в ужасе. – Вы хотите сказать, что эта пожилая, переваливающаяся с ноги на ноги француженка и есть кровавый убийца?

Орест Самсонович извлек с полки тайного отделения парик, а потом нечто, оказавшееся неким подобием корсета с – да простят мне мои читательницы сии физиологические подробности! – более чем солидными гуттаперчевыми грудями!

– Нет, не мадемуазель Дрюо, а тот, кто скрывался под ее личиной в графском особняке, – заключил Орест Самсонович. – Ибо этот наряд меняет внешность радикально! С чем-то подобным я доселе сталкивался лишь однажды…[19]

– Но не настолько, чтобы из мужчины вышла женщина! – вскричал я. – Хотя и такие экземпляры встречаются, как, впрочем, и гениальные актеры, но ведь одно дело – играть роль на сцене, в водевиле, где и так все условно, и совсем другое – в течение долгих недель жить среди множества людей, общаться с ними, вести себя подобающим образом!

Орест Самсонович понюхал маску и скривился – от нее в самом деле шел неприятный запах резины и пропитавших ее красителей.

– Быть может, вы правы, Курицын, а быть может, и нет. Мы явно спугнули «мадемуазель Дрюо», когда заявились за Захаром, и «мадемуазель» – давайте уж говорить о ней в женском роде – сбежала. Или же «мадемуазель» отлучилась этой ночью по своим делам, что может означать, с учетом ее подлинной ипостаси, что как раз в эти минуты происходит новое убийство!

Я вздрогнул и сказал, что в таком случае надо устроить засаду, но Орест Самсонович отмахнулся.

– Брюхатов, конечно, устроит, он любитель подобных штучек, но «мадемуазель» слишком умна, чтобы угодить в такую ловушку. Тем более что улица вокруг особняка запружена полицейскими пролетками, и Джек, возвращающийся с ночной кровавой смены, за версту поймет, что ему здесь появляться снова не нужно.

– Но тогда это не Джек-потрошитель, а Джекки-потрошительница! – возразил я. – Что может быть гаже женщины-убийцы?

– Женщина – серийный убийца, Курицын. Почему вы все стараетесь убедить меня в том, что убийца именно дама? Мужчина молодой, невысокого роста, атлетического телосложения, с талантом перевоплощения мог бы играть роль пожилой француженки на протяжении долгого времени и не выдать себя. Да, такой мужчина, как вы!

Я остолбенел, опасливо присматриваясь к Бергамотову, – уж не подозревает ли он меня в том, что я играл роль француженки-гувернантки и, более того, являюсь Джеком-потрошителем?

– Не смотрите на меня так, Курицын! – усмехнулся Орест Самсонович. – Я говорю, что такое возможно, но вас я отнюдь не подозреваю! Просто хочу сказать, что тот, кто играл эту роль, не был в обязательном порядке женщиной!

У меня отлегло от сердца, и тут в комнату чеканным шагом вошел полковник Брюхатов. Завидев в руках Ореста Самсоновича корсет с бюстом, он оглушительно захохотал:

– А вы шалун, Бергамотов! Кто бы мог подумать! Только что заявляли, что являетесь завсегдатаем в заведении мадам Астафуровой, и тут же встречаете меня с нарядом, от которого любой уранист пришел бы в дикий восторг!

Орест Самсонович жутко смутился и стал в своей обычной манере («Факт номер один. Факт номер два. Факт номер три»…) излагать недалекому полковнику свои выводы из того, что нам удалось обнаружить в комнате «мадемуазель Дрюо».

Я же прошел в смежную комнату маленькой Лизетты, о которой все забыли и на которую из-за разыгравшихся событий никто не обращал должного внимания. Девчушка была напугана, поэтому я, всегда придерживавшийся мнения, что с детьми надо быть честными, как со взрослыми, поведал ей – в сокращенном варианте, конечно! – что дворецкий Захар украл у ее мамы все драгоценности, а мадемуазель Дрюо сбежала и никогда более не вернется.

Обвив мою шею руками, Лизетта, зевая, пробормотала:

– Мамочка так любит драгоценности… Но теперь они пропали, и, может быть, она будет любить вместо них меня? А мадемуазель Дрюо… Как хорошо, что она навсегда исчезла! Она ведь часто по ночам исчезала! Я хотела маме рассказать, но мадемуазель меня запугала, сказала, что, если я это сделаю, она меня съест. Она ведь ведьмой была? Села на метлу и улетела! И от нее всегда так плохо пахло… И она была так строга со мной… И грозилась, если я не слушалась, выпустить из меня кишки!

Еще бы, ведь ее гувернанткой был сам Джек-потрошитель!

Девочка уснула, и я осторожно положил ее в кроватку. В комнату заглянул Орест Самсонович и поманил меня в коридор.

– Похвально, что вы позаботились о девочке, Курицын. Из вас выйдет отличный отец! – сказал он, чем вогнал меня, убежденного холостяка, в краску. – Что ж, нам тут делать больше нечего. Ибо обе представляющие интерес пташки упорхнули. Захара, то бишь Генерала, задержат. Если не сейчас, то позднее, когда он попытается продать бриллиант. Ибо сей орешек ему не по зубам. Но меня больше занимает мадемуазель Дрюо! То есть Джек!

– Но ведь она… или он… – быстро поправился я, – жил тут в течение многих недель! Ваш трюк с отпечатками пальцев разве не пройдет?

Одобрительно хмыкнув, Орест Самсонович сказал:

– Отпечатки хороши в том случае, если их можно сравнить с картотекой. Но держу пари, что отпечатков Джека в полицейской картотеке, пока еще небольшой, нет. Да и «мадемуазель» позаботилась о том, чтобы не оставить ни одного отпечатка, словно опасаясь такого развития событий. Ибо Джек, играя роль «мадемуазель», носил не только накладные груди и резиновую маску, но и особые резиновые перчатки, делавшие его руки похожими на руки пожилой женщины. В результате чего Джек не оставил ни единого отпечатка! А жаль!

– Но почему? – пожал я плечами. – Ведь вы сами сказали, что в картотеке ее или его отпечатков нет!

– Но по их размеру можно было бы определить, женщина это или мужчина! – воскликнул Орест Самсонович. – А так мы не ведаем даже этого! И кроме того, будь в нашем распоряжении хотя бы один отпечаток, мы бы смогли сравнить его с отпечатками гостей спиритического сеанса. Тех, кто еще жив…

Тут из комнаты мадемуазель Дрюо выглянул молодой полицейский и сообщил, что на зеркале в шкафу и на ручке в ванной сохранились частичные отпечатки пальцев.

Воспрянув к жизни, Орест Самсонович стал наблюдать за тем, как полицейский эксперт снимает их при помощи талька и клейкой ленты.

– Похоже, что это отпечатки одного и того же человека! – заметил Бергамотов в возбуждении. – Что исключает возможность того, что это отпечатки прислуги! Хотя этого и быть не могло, потому как «мадемуазель» настояла на том, чтобы никто в ее комнату не заходил и не убирал – она делала все сама! Джек боялся, что его могут случайно разоблачить или в неподходящий момент увидеть без наряда «мадемуазель»…

– А это значит… – начал я, и Орест Самсонович завершил мою мысль:

– А это значит, Курицын, что Джек-потрошитель отнюдь не такой хитрый, каким он себя почитает. Ибо я уверен, что он, играя роль мадемуазель, играл и другую! И мы знакомы с ним – только в другой его ипостаси! Посему, как я уже сказал, нам надо сравнить эти отпечатки с отпечатками гостей сеанса мэтра Гийома. И мы найдем его!

Сомкнуть глаза в ту ночь так и не удалось – ибо имело место заседание, посвященное разработке следующих шагов. Его участниками были сам г‑н Бергамотов, верный Мэхпи, не менее верный Зигфрид (впрочем, в самом совещании участия не принимавший и дремавший у ног хозяина), ваш покорный слуга, а также мое непосредственное начальство, княжна Александра Дмитриевна Бобруйская, главный редактор «Бульварного экспресса», более чем любезно предоставившая для наших конспиративных целей свою редакцию.

Александра Дмитриевна, человек более чем занятой и деликатный, явно не собиралась докучать нам своим присутствием и, вручив ключи от редакционных хором, собиралась отправиться восвояси, но Орест Самсонович попросил ее остаться.

Он, краснея и бледнея, вдохновенно лепетал что-то о ее остром уме и знании столичного света, однако я прекрасно понял, что истинной причиной, по которой он хотел, чтобы Александра Дмитриевна приняла участие в ночном заседании, была его искренняя к ней симпатия – и, вероятно, даже больше! (Прошу корректора удалить предыдущие два абзаца, ибо не в моих правилах переходить на личности и вмешиваться в чужие дела, тем более свойства амурного.)