Heлe Нойхаус - Кто посеял ветер Страница 55

— Вчера я видел, как ты беседовала на парковочной площадке у «Реве» с этим типом из уголовной полиции, — заметил он как бы между прочим. — Что ему было от тебя нужно?

Это было настолько неожиданно, что Нику охватил страх. Она принялась лихорадочно соображать, что ей следует ответить. После посещения супермаркета они с Боденштайном сели в автомобиль и разговаривали. А когда дождь наконец прекратился, они немного прогулялись. Но рассказать об этом Янису она не могла.

— Я случайно столкнулась с ним в супермаркете. Он спросил, когда я в последний раз видела Фрауке, — ответила она, сказав, таким образом, почти правду. В конце концов, Боденштайн пришел к ней в магазин именно с этим вопросом.

— А почему его это интересовало?

— Она пропала. — Пожав плечами, Ника повернулась к нему. — И сегодня я ее целый день не видела.

— Фрауке смертельно ненавидела своего старика. Возможно, она его и пристрелила. — Янис отпил из бутылки несколько глотков воды. У него была отвратительная привычка ставить бутылку после этого обратно в холодильник. — Да-да, — сказал он небрежным тоном. — У каждого имеются свои тайны.

И в первую очередь у тебя, подумала Ника, вспомнив пятна крови на его одежде. Сразу после перепалки с Людвигом Янис уехал на своем автомобиле и вернулся домой только ночью. Он был настолько разъярен, что вполне мог совершить убийство.

Разумеется, она ничего не сказала и принялась резать тонкими ломтиками лук, помидоры и красную паприку.

— Что касается тайн… — Янис подавил приступ отрыжки и сел на стул. — Когда ты недавно испугалась, прочитав что-то в газете, мне стало ужасно любопытно, что могло вызвать у тебя такой страх.

Она ощущала спиной его острый, словно бурав, взгляд. У нее вспотели ладони.

— Я внимательно просмотрел газету, страницу за страницей, — продолжил он. Ника повернулась к нему лицом. Янис сидел, закинув ногу на ногу, скрестив руки за головой, и самодовольно улыбался, не сводя с нее глаз. — И наткнулся на объявление о лекции профессора Айзенхута. Тебе известно, что если в «Гугле» набрать ваши имена вместе, выскакивает пара сотен сайтов?

— Ничего удивительного. Ведь Айзенхут был моим шефом в течение нескольких лет. — Ника попыталась придать своему лицу как можно более безразличное выражение, хотя в ее голове неистовствовал целый рой мыслей. Едва ли Янису удалось узнать что-нибудь. А что, если все-таки?.. — Я работала у него ассистенткой.

Почему он не сказал ей об этом позапрошлой ночью, если уже все знал? Интересно, что он замышляет?

— Мне немного обидно, что ты ничего не рассказывала об этом, — сказал он. — В течение нескольких месяцев ты слушала, как я говорю на темы твоей профессиональной сферы, и делала вид, будто ничего в этом не смыслишь. Почему?

Внезапно его лицо приняло странное, необычное выражение. Холодный страх сжал сердце Ники так сильно, что она почти утратила способность мыслить. Ей ни в коем случае нельзя было сейчас допустить ошибку. Янис не могничего знать. Он лишь выяснил ее настоящее имя и узнал, что она была ассистенткой Дирка. Улыбка сползла с лица Яниса, его темные глаза гипнотизировали ее.

— Почему бы вам не посетить сегодня вечером его лекцию, госпожа доктор Зоммерфельд? — сказал он с невинной улыбкой. — Только представь, как обрадуется твой шеф, увидев тебя.

Было около половины седьмого, когда Боденштайн поднялся по лестнице и свернул в коридор, в котором располагались кабинеты К-2. Из открытой двери одного из них доносился гул голосов. В совещательной комнате собрался коллектив регионального управления уголовной полиции в Хофхайме почти в полном составе. Он с удовольствием проследовал бы дальше в свой кабинет, но Пия, заметив его, бросила на него свирепый взгляд.

— Где ты был целый день? — спросила она с упреком в голосе. — Я раз двадцать пыталась дозвониться до тебя. Почему ты не позвонил мне?

Оливер не решился рассказать ей о Радемахере и роковом завещании Хиртрайтера вот так, мимоходом — слишком серьезное это было дело.

— Извини, — сказал он. — Я…

В этот момент в конце коридора открылась дверь кабинета. Из нее вышла советник уголовной полиции доктор Энгель и направилась к ним, стуча каблуками, с недовольной миной на лице.

— У нее на тебя зуб, — шепнула ему Пия. — Автомобиль Фрауке Хиртрайтер… я хотела тебе сказать, но ты не брал трубку.

— А-а, главный комиссар почтил нас наконец своим присутствием, — пробурчала доктор Энгель. Она пребывала явно не в лучшем настроении. — Мы начинаем. Так что прошу…

Боденштайн и Пия вошли в переполненную совещательную комнату. Здесь стояли и сидели за большим столом восемнадцать сотрудников из других отделов, прибывшие на помощь своим коллегам из К-2.

При появлении советника уголовной полиции разговор стих, и в комнате воцарилась тишина. Похоже, все, включая Боденштайна, догадывались, что сейчас последует.

Доктор Энгель села во главе стола. Боденштайн занял место сбоку, рядом с Пией.

— Я вне себя от гнева, — начала советник уголовной полиции холодным тоном. — Коллега Кирххоф только что сообщила мне о серьезной неудаче, и я здесь для того, чтобы узнать, как такое могло случиться. Почему никто не смог выяснить, что подозреваемое лицо скрылось вовсе не на автомобиле, на поиски которого было потрачено столько времени и усилий?

Боденштайн ничего не понимал. Он сидел с неподвижным лицом и надеялся, что дальнейшие слова госпожи Энгель прояснят ситуацию.

— Я согласилась на то, чтобы восемнадцать человек оставили свои текущие дела и пришли на помощь сотрудникам К-2, и что в результате получилось? Создание крупной оперативной группы имеет смысл только в том случае, если в ее состав входит человек, способный координировать действия остальных. В вашей группе, судя по всему, такой человек отсутствует.

Она окинула присутствующих своим пронзительным взглядом. Большинство опустили глаза или украдкой взглянули на Боденштайна. В их взглядах читался упрек.

— Это форменное безобразие! — Она указала пальцем на две папки, лежавшие перед ней на столе. — Ничего, кроме набора смутных предположений. Ни одной прочной улики. И ко всему прочему, этот сегодняшний позор! В расследовании убийств Гроссмана и Хиртрайтера мы топчемся на месте — и я намеренно говорю «мы», поскольку такая небрежная работа бросает тень на руководство управления!

Воцарилась напряженная тишина. Ни единого звука. Казалось, все затаили дыхание.

— Коллега Крёгер, может быть, вы сможете объяснить мне, почему никто из ваших людей не удосужился заглянуть в гараж? — нарушила молчание доктор Энгель.

И тут вмешался Боденштайн.

— Если и была допущена ошибка, — сказал он, все еще пребывая в неведении относительно того, что именно так рассердило его начальницу, — то вся ответственность за нее лежит на мне, поскольку я руковожу расследованием.

Доктор Энгель повернулась к нему.

— Итак, значит, вы руководите расследованием. Я этого не заметила — сегодня, во всяком случае. Где вы находились весь день?

В ее голосе отчетливо прозвучал сарказм.

— Я ездил по служебным делам. — Боденштайн выдержал ее взгляд. Дело неуклонно шло к открытому конфликту, и он не собирался ни извиняться, ни оправдываться. По крайней мере, не здесь и не сейчас.

— Мы это еще проверим. — Советник уголовной полиции бросила на него испепеляющий взгляд, и Боденштайну показалось, что он слышит ее зубовный скрежет, когда она первой была вынуждена отвести глаза, чтобы не потерять лица. — Госпожа Кирххоф, пожалуйста, начинайте, — обратилась она к Пии.

Ее глаза продолжали метать молнии. В ответ Оливер лишь поднимал брови. Он старался следить за выступлением Пии, но уже спустя несколько минут его мысли обрели независимость от его воли.

За двадцать с лишним лет службы в полиции ему не раз предлагали взятки, но материальные соблазны мало его прельщали. Понятие «честь» имело для него большое значение. Почему же предложение Радемахера не вызвало у него подлинного возмущения? Было ли это предложение действительно предложением взятки, или он что-то неправильно понял? По сути дела, Радемахер всего лишь сказал, что Оливеру совсем не повредит, если он уговорит отца продать луг. Даже самый придирчивый, самый злонамеренный следователь не усмотрел бы в этом коррупционных мотивов.

Но что ему посоветовать отцу сегодня вечером? Он обязательно должен рассказать Квентину и Марии-Луизе о завуалированных угрозах Радемахера, хотя после этого они наверняка потребуют от отца продать луг, чтобы застраховаться от подобных опасностей.

Что, если отец поддастся на уговоры детей и решит продать луг «ВиндПро», вопреки своим убеждениям, — не подвергнутся ли шантажу они сами? А если даже и подвергнутся, имеет ли это значение при наличии трех миллионов евро?