Карло Шефер - Кельтский круг Страница 55

— Стойте! — крикнул им вслед старик, но они не остановились. Хафнер тащил парня под мышкой.

— Невидимка! — крикнул Тойер, когда они пробирались по грязноватому подземному ходу, со стен которого усмехались неумело намалеванные ангелы. — Что это такое? Я уверен, для нашей Крис стать невидимой — предел мечтаний…

— «Невидимка», — пискнул Матиас, задыхаясь в потных клешнях Хафнера, — наш темный бар. Им заправляет незрячий бармен Эрвин. Там можно оттачивать свои органы слуха, обоняния и вкуса…

— И слушать лапшу, которую вешают на уши, — с презрением добавил могучий сыщик. — Инвалидам там наверняка нравится. Часто там бывает некая дама из Гейдельберга? Отвечай, приятель, не тяни резину, а то мой коллега шутить не любит.

Подыгрывая шефу, Хафнер свободной правой рукой почти ласково потрепал за ухо парня, которого по-прежнему держал железной хваткой.

— Я не знаю, — глухо ответствовал Матиас. — Туда многие ходят. Впрочем, в последнее время у нас появилась одна необычайно восторженная поклонница храма. Но она не из Гейдельберга…

— Вранье все это, — отозвался Тойер. — Ведь не случайно же она в первый раз приехала с гейдельбергской группой?

— Да, точно, я вел экскурсию; она еще сказала, что приехала посмотреть… Эй, я сейчас задохнусь!

Хафнер неохотно разжал пальцы.

— Немедленно веди нас туда, — мрачно приказал он. — Живо!

Матиас, ковылявший, чуть пригнувшись, впереди, поведал, что активистка появлялась в последнее время в Доме чувств очень часто и уже стала здесь своим человеком. Ей даже позволяют пользоваться запасным входом. Их заведение основано на доверии. Хафнер дал ему пинка. Испуганный гид помог им беспрепятственно миновать рыскавших поблизости защитников животных. После двух петель и опасного перехода по висячему мостику они подошли к бару «Невидимка».

— Эрвин, почему ты на улице, а не за стойкой? — спросил Матиас, потирая покрасневшую шею.

19

Спор закончился. Еще раз он полностью погрузился в оболочку Крис. Хуже, чем мысль о возможном наказании, была вероятность того, что его самым банальным образом разоблачат. Кто оценит его тонкое мастерство, если все будет раскрыто, словно глупый балаганный трюк?

Этой ночью он не спал, а когда наступило утро, ни одна птица не оказала ему любезность и не спела ничего символического. Культ был единственным, что придавало ему ощущение значимости. Может, это была уже вера? Прежде он испытывал страх. Когда стал верующим, страх отступил. Возникнет вопрос — так он надеялся, — неизбежный вопрос: всерьез ли он относился ко всем своим теориям? Он разглядывал свое лицо в оконном стекле. Может, о нем напишут книгу? О нем, как об одном из тех непонятных новых людей, тревожащих общество, которые ничего не признают, для которых что-то значит лишь Ничто. Об одном из тех, которые бесстрашно и бессовестно отдали себя во власть темных теорий. Он бы так и остался лишь хитрым и угрюмым калекой, если бы ничего не предпринял.

Все двигалось к концу, клонилось так или иначе к закату. Поэтому Йене Людевиг стал верующим человеком, со всем, что предполагало это понятие: чувством, мужеством, покоем и блаженным ощущением того, что смерти не надо бояться, что ее следует праздновать как торжественное событие. Во всяком случае, он целиком переселился в того, кого специально для этого создал.

Перед куском тяжелой черной ткани, которым был завешен дверной проем, стоял расплывшийся мужчина средних лет и непринужденно болтал с двумя дамами. Те чувствовали себя моложе, чем выглядели, и выражали это своим жизнерадостным поведением. Они были в жизнерадостных шерстяных повязках на жизнерадостных, рыжих от хны гривах. С жизнерадостными пестрыми ногами в массажных шлепанцах (в таких весело осваивают курс танго в холостяцкой квартирке). С мантрой на губах, кармой в рюкзаке и буддистской пустотой в черепной коробке.

Они обожали Эрвина, потому что он был незрячим и не мог видеть их возраст.

Об инвалидности бармена свидетельствовали не только бесцельно блуждавшие глаза — тесная небесно-голубая шерстяная рубашка, кустарная стрижка «под горшок», светло-коричневые ортопедические полуботинки и темно-зеленые вельветовые брюки тоже указывали на его слепоту. В остальном же Эрвин казался довольным жизнью, говорил громко и невнятно, растягивая гортанные звуки, как это делают коренные жители земли Рейнланд. Тойер сразу проникся к нему неприязнью.

— Сегодня бар закрыт. Приветствую тебя, Матиас.

— Жаль, — заявила одна из огненных бабушек. — Эрвин, когда мне плохо, а после разрыва с Али это происходит все чаще, я пью грушевый сок и закрываю глаза! Тогда я словно переношусь в твою уютную пещеру!

Эрвин кивнул с довольной ухмылкой.

— Тогда почаще наведывайтесь к нам, сладкие мои!

Он хотел схватить рыжую даму за руку, но промахнулся. Ее спутница осторожно поинтересовалась, кто подыскивает для него одежду.

— Наши ребята! — Эрвин махнул рукой в сторону Матиаса. — Они следят за тем, чтобы я не выглядел пещерным человеком, хотя, признаться честно, я именно таков, ха-ха!

Матиас перебил его с легким укором:

— У тебя ведь всегда открыт бар. В чем дело? — С неуверенной улыбкой он взглянул на полицейских и спросил: — Что-нибудь случилось? Что тут вообще происходит?

Эрвин чуть заметно ухмыльнулся, и Тойер заподозрил неладное.

— Технические неполадки. Через пару часов я снова открою.

— Свет, что ли, вырубился? — нагло спросил Хафнер и закурил.

— Эрвин, моя фамилия Тойер. Со мной господа Хафнер, Лейдиг и Штерн. Мы из криминальной полиции, прибыли по важному делу. Итак, отвечайте — сейчас в баре кто-нибудь есть?

Эрвин поднял лицо:

— Я ведь сказал, бар закрыт. Кто здесь курит? Немедленно прекратите!

— Пожалуйста, скажите: можем мы туда заглянуть? — пересиливая себя, попросил Тойер.

— Нельзя, — самодовольно отрезал Эрвин. — Да и мне тоже нельзя. К тому же там темно.

Хафнер достал зажигалку.

— Ну, с темнотой мы как-нибудь справимся, — заявил он. — Пошли, ребята!

— Только попробуйте! — закричал Эрвин и принял боевую стойку, направив левое ухо в сторону полицейских. — Я не всегда был слепым, когда-то занимался дзюдо.

Хафнер, вздохнув, пнул слепца в лодыжку, а когда тот с воплями запрыгал на одной ноге, сердито отодвинул его в сторону. В тот же миг образовался клубок из хищных черных дамских когтей, развевающихся рыжих косм, кулаков Эрвина, мощно поражающих воздух, и четырех полицейских. Посередине вихря пассивно стоял Матиас. Вскоре группа Тойера прорвалась за занавес, но за ним оказался точно такой же, плотный и светонепроницаемый, он закрывал черную фанерную дверь. Окурок Хафнера полетел в лицо одной из старушек, и та с визгом отступила; другую Тойер ударил по коленке, стыдясь самого себя, но довольно сильно, и она тоже взвыла. Однако Эрвин и Матиас вцепились сразу в четверых полицейских. Мобильник Тойера упал на пол, а за ним и сам гаупткомиссар. Штерн причитал, что не может ударить слепого, после чего Хафнер предложил ему взять на себя Матиаса, а уж с Эрвином он справится. Скорее подчиняясь силе гравитации, чем намеченному плану, они проскочили сквозь завесы. И очутились внутри, где было темно, хоть глаз выколи.

— Вы все тут? — крикнул Тойер. — Хафнер, где твоя зажигалка?

— Этот гад выбил ее у меня из рук.

— Штерн?

— Да, я тут, но не знаю… Я не вижу, где дверь…

— Я тоже здесь. — Голос Лейдига донесся с другой стороны. — Эрвин только что меня толкнул. Значит, он тоже в баре.

— Матиас? — крикнул Тойер.

— Вероятно, он остался снаружи. Вывернулся, — ответил голос Штерна.

— Сейчас он, вероятно, вооружает своих друидов-подростков священными дубинками, — простонал Тойер.

— Лейдиг, Эрвин ущипнул тебя за задницу? — спросил Хафнер.

— Да, ужасно больно.

— Так это был я, сорри. Принял тебя за Эрвина. Вероятно, наш слепец торчит у входа; подставил свои телеса двум похотливым ведьмам.

Несмотря на то, что посетители часто собирались тут в темноте, вдыхали всевозможные запахи и слушали всякую чушь, для Тойера это место было исполнено жути.

— Господин Людевиг и фрау Кильманн. Мы из полиции. Нам известно обо всем, что вы совершили. Мы хотим с вами побеседовать. Вы показали свою силу и совершили уже достаточно зла. Пора остановиться… — Ужас растекался по телу могучего сыщика, заползал во все уголки его души, но то был черный пожар, холодный огонь, которым наполнено Ничто. — Поговорите со мной. Мы собрались здесь, где царят Мрак и Нун… Я распознал кельтский круг, ощутил силовое поле. Я достоин разговора.

В его сознание проник тихий голос Людевига: