Полина Дашкова - Образ врага Страница 55

— Сколько времени вы знакомы?

— Три дня.

— Он отдыхает здесь один?

— Да. Он говорил, что приехал в Израиль в командировку. Он сотрудник корпорации «Холидей-инн», живет в Детройте. Больше я ничего не знаю о нем.

Офицер листал синий паспорт Денниса.

— Что говорит врач? Как он себя чувствует? — шепотом спросил Максим.

Офицер быстро взглянул на него и ничего не ответил.

— За время вашего знакомства господин Шервуд жаловался на сердце или на кровяное давление? Говорил, что страдает какими-либо хроническими заболеваниями? — обратился он к Алисе.

— Нет. Об этом не заходила речь. Но мне казалось, Деннис совершенно здоровый человек. Скажите, офицер, что с ним? Можно его увидеть?

— У господина Шервуда имелось удостоверение о том, что он прошел курс обучения в школе по нырянию и подводному плаванию?

— Насчет удостоверения не знаю. Но он говорил, что подводным плаванием занимается много лет. Господин офицер, вы не могли бы все-таки ответить, как он себя чувствует? Я хочу побеседовать с врачом.

— На ваших глазах мистер Шервуд принимал вчера вечером или сегодня утром алкоголь?

— Нет.

— Наркотики?

— Нет, — Алиса нахмурилась, — почему вы не можете ответить на простой вопрос: как чувствует себя Деннис Шервуд? Что с ним? Я хочу его увидеть. Я хочу поговорить с врачом.

— Потому, леди, — он перешел на английский и понизил голос, — потому, что врач констатировал смерть. Господин Шервуд умер под водой. Врач уже ничем не мог ему помочь. Вот так, леди. Я не хотел при ребенке…

Катер причалил. На пристани, у трапа, ждала машина «Скорой помощи». Вынесли носилки. Тело было полностью закрыто простыней. Максим уткнулся лицом Алисе в плечо. Толпа пассажиров стала спускаться по узкому трапу. Алиса тупо смотрела, как прошествовало многочисленное арабское семейство, потом французы. Девочка лет восьми, которая тоже ныряла с маской, всхлипывала на ходу, что-то возбужденно рассказывая родителям.

Арабский дедушка отстал от семейства. О нем, кажется, опять забыли. Он, сгорбившись, проковылял к трапу. Алиса машинально проводила его глазами. Он обернулся, взглянул прямо на нее сквозь темные очки, застыл на миг, задерживая остальных, а потом, как бы опомнившись, сбежал по трапу на пристань. Быстро, ловко, совсем молодо. И тут же растворился в небольшой толпе.

Всю дорогу до гостиницы Максим молчал и плакал.

— Мамочка, давай улетим домой. Я не смогу здесь отдыхать, загорать на пляже, развлекаться… Я хочу домой. Мне здесь страшно…

Алиса чувствовала только ледяную пустоту внутри. Когда они вошли в номер, она отыскала конверт с обратными билетами. На конверте был телефон авиакомпании.

— Здравствуйте. Я хочу поменять билеты, — произнесла она деревянным голосом в трубку, — мы должны улетать через пять дней в Москву из Тель-Авива. Нам необходимо улететь раньше. И, если возможно, прямо из Эйлата, — она назвала фамилию и номер рейса.

— Есть два места на восьмое, отлет в три сорок пять утра, но только из Тель-Авива, из Бен-Гуриона. Из Эйлата самолеты летают в Москву раз в неделю. Ближайший рейс через четыре дня, — ответила девушка на другом конце провода.

Алиса прикинула: если выехать завтра утром, к вечеру они будут в Тель-Авиве. Ночью улетят. Утром будут в Москве. Все нормально.

— Да, спасибо. Этот рейс нам подходит. Положив, трубку, она села рядом с Максимом, обняла его за плечи.

— Мамочка, он так бился… у него были судороги… я все видел. Он выгибался дугой, как будто сошел с ума, пытался сорвать с себя маску прямо под водой, и не мог. Я сначала взял его за руку, но он вырвал руку, он как будто не видел меня, не чувствовал ничего. Его пытались поднять на поверхность четверо мужчин, а он отбивался руками и ногами. Это никакой не сердечный приступ. Что-то другое. Что-то психическое, как будто у него были галлюцинации. Он бился, дрожал, а потом сразу обмяк и стал весь как тряпочный. Он умер там, под водой. Совсем умер, мамочка. Он очень здоровый, сильный, даже не курил. Он арабов в Иерусалиме раскидал, как профессионал…

«Эпилепсия? — подумала Алиса. — При эпилепсии вряд ли человек решился бы нырять с аквалангом. Но если все было именно так, как Максимка рассказывает, это действительно не похоже на сердечный приступ». Уж про болезни сердца Алиса знала почти все. Конечно, всякое бывает в воде, даже с совершенно здоровыми людьми. Но слишком неожиданно. Деннис отлично себя чувствовал, ел с аппетитом, улыбался. Крепкий, сильный, совершенно здоровый сорокалетний мужчина…

— Малыш, в жизни много случается ужасных вещей. — Она гладила Максимку по голове, произносила какие-то глупые утешительные слова, старалась изо всех сил держать себя в руках.

Ей тоже хотелось плакать. От того, что она совсем мало знала этого американца, жалость не убывала, вспухала внутри удушливой, горячей волной, подкатывала к горлу.

Стоял теплый солнечный день, из бассейна слышался веселый плеск, смех, курортная жизнь шла своим чередом. Надо было как-то убить остаток этого ненужного дня. Невыносимо идти на пляж, в ресторан, даже просто гулять па нарядной набережной.

Алиса включила чайник, взяла Максима за плечи, отвела его в ванную, умыла холодной водой, умылась сама.

— Давай-ка, малыш, попьем чайку и будем потихоньку собираться.

И вдруг зазвонил телефон. Алиса вздрогнула. Еще ни разу никто не звонил им в номер.

В трубке молчали.

— Вас не слышно. Перезвоните, — сказала Алиса. Но трубку класть не стали. До нее доносилось тихое чужое дыхание. Самое скверное, что она поняла, кто это молчит и дышит. И сразу перед глазами возник арабский старец в темных очках, легко и молодо сбегающий по трапу.

Когда наконец послышались гудки отбоя, она бросилась вон из номера.

— Максимка, не клади трубку! Я сейчас…

— Мам, ты что?! — Максим так удивился, что даже всхлипывать перестал.

— Потом объясню!

Перед тем как войти в фойе, она замедлила шаг, несколько раз глубоко вздохнула. У стойки администратора стояло трое полицейских.

«Стоп. Это тебе не Россия. Если ты сейчас станешь просить, чтобы выяснили, откуда был звонок, то возникнет столько вопросов, что тебе придется задержаться в этой стране до старости. Да и какой смысл выяснять? Что тебе это даст? Звонили по сотовому либо из городского таксофона…»

Она шагнула к стойке.

— Простите, я хочу предупредить, завтра рано утром мы уезжаем.

— Из какого вы номера, мэм? — вскинула глаза девушка-администратор.

— Из восьмого.

— Но у вас еще осталось пять дней.

— Обстоятельства изменились. Нам… Алиса запнулась, заметив, как внимательно смотрят на нее трое полицейских.

Глава 24

Среди ночи Натан Ефимович проснулся оттого, что вокруг него разговаривали, суетились. В глаза ударил яркий свет фонарика.

— Все, профессор, мы уходим, — сказала Инга, тронув его за плечо, надеюсь, никаких сюрпризов с вашей стороны не будет? Одевайтесь. — Она бросила ему черную хламиду и клетчатый платок. Сама она была одета как бедуинка.

— Опять маскарад? — спросил Натан Ефимович, сладко зевнув.

— Не огорчайтесь, профессор. Есть один приятный сюрприз для вас, произнес мужской голос по-русски.

Бренер оглянулся. У него за спиной сидел на корточках старик-араб с седой бородой. Вглядевшись, Натан Ефимович с трудом узнал Карла.

— Отлично выглядите, партайгеноссе.

— Спасибо, — улыбнулся немец.

Его лицо было освещено фонариком снизу, и улыбка получилась карикатурно-злодейская. Так в старых советских фильмах подсвечивали физиономии актеров, игравших белогвардейцев, фашистов или шпионов, чтобы они выглядели совсем уж свирепо. Карл был фашист-араб лет семидесяти, если не обращать внимания на молодой жадный блеск светло-карих глаз.

— Хватит болтать. Карл, — рявкнула Инга, — нас ждут. Что вы там копаетесь, профессор? — Ее раздражало, что они говорят по-русски. Она не понимала ни слова.

— Надеваю ботинки, фрейлейн. Слушайте, а мне обязательно надо влезать в эту половую тряпку? Вы не могли достать что-нибудь почище? Ведь воняет.

— И должно вонять, — усмехнулась Инга, — вы бедуин. Старый, больной, вонючий бедуин. Сейчас я наложу вам легкий макияж, и будет все окей.

Инга надела ему на голову платок, закрепила обручем и стала бесцеремонно рисовать что-то на его лице. Карл держал фонарь. Натан Ефимович с удивлением заметил, что от нее пахнет спиртным. Такое было впервые.

— Не знаю, кто из нас двоих крепче воняет. Карл, ваша дура еще и наклюкалась на радостях, — сказал он по-русски, — она мне глаз не выколет своим косметическим карандашом?

— Может, — кивнул Карл, — но не спьяну, а от обиды. Она очень ранимая, нежная девочка, совсем не понимает шуток. Так что вам не стоит дразнить ее, профессор.