Викас Сваруп - Шесть подозреваемых Страница 55

Ну да, разбежался. Держи карман шире. Пятнадцать миллионов! Не зря говорят: свистеть — не камушки ворочать.

— И чем же вы занимаетесь?

— Сражаемся за дело революции — за создание «Низам-и-Ислами», исламского халифата, — ответил Абу Кхалед. — В нашем грядущем царстве будет править закон шариата, основанный на священном коране и сунне. Аллах и его пророк призывают нас творить джихад во имя всевышнего.

— Простите, а мистер Аллах — это кто?

Кхалед отвесил мне оплеуху.

— Не смей выражаться так о нашем боге!

Я потер щеку.

— А от меня-то вам что надо?

— Ты должен сказать вашему Бушу, пусть он обратит в ислам всех американцев. Пусть ликвидирует ваши грабительские банки. Пусть бросит в тюрьму свиней-гомосексуалистов. Пусть остановит разложение женщин, соглашающихся сниматься для грязных журналов. Пусть занимается охраной природы. Пусть он…

— Я уловил вашу мысль, мистер Кхалед. Обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы убедить президента согласиться с вашими требованиями. Но я же не могу это сделать, сидя в этой вонючей дыре.

Белобородый сделал шаг вперед и на этот раз ударил меня по лицу дважды.

— Сейчас-то за что?

— За то что прервал меня и оскорбил мою страну.

— Да зачем я вам сдался?

— Мы все равно потребуем выкуп, — ответил Кхалед. — Миллиардер или нет, ты гражданин США. Технарь, подготовь официальное заявление для канала Си-эн-эн. Завтра отошлем его вместе с видеопленкой. Настало время преподнести мистеру Джорджу Бушу такой урок, которого он уже не забудет.

И тогда я тоже повернулся к зубастому:

— Технарь, ты пойми, я же тут совершенно сбоку припека. Президент меня и слушать не станет. Может, отпустите, а? Честное слово, я никому о вас не заикнусь. Буду молчать как могила.

— Нет. А теперь слушай внимательно, Пейдж. — Глаза террориста засверкали, точно две включенные лампочки. — Мы — Армия мучеников. Здесь каждый готов отдать свою жизнь. И каждый готов убить. — Он провел ребром ладони возле моей шеи. — Поэтому даже не мечтай о побеге.

И тут я понял: Технарь точно так же опасен, как и Абу Кха-леб. Они одного поля ягода. Но все же не удержался:

— А мне казалось, ты любишь Америку.

— Люблю, — отозвался он. — Просто я ненавижу американцев.

И я заткнулся.

К вечеру в землянке стемнело, будто в коровьем брюхе, и я так проголодался, что пупок начал прилипать к позвоночнику. Кто-то зажег фонарь, и при его желтоватых отблесках я впервые сумел разглядеть обитателей берлоги, худеньких юношей возрастом от шестнадцати до двадцати двух лет. Молодых людей звали Альтаф, Рашид, Сикандар и Мунир. Первый рассказал мне, что сам он родом из Наупуры в Кашмире, а прочие трое — из Гуджранвалы в Пакистане. Мне эти парни напоминали ребят из колл-центра: те же свежие, оживленные лица; вся разница в том, что одних интересовали компьютеры с телефонами, а других — пистолеты с гранатами.

В норе было даже тепло, только спать неудобно из-за ужасной скученности. Повернешься на один бок — так и лежи до утра. В эту ночь меня втиснули между Сикандаром и Муниром. Оно и к лучшему: не знаю, как бы я мог смотреть в глаза Технарю после того, как он со мной обошелся.

На следующий день меня вывели на лужайку, закрыли глаза черной повязкой, поставили на колени и заставили сложить руки.

— А теперь моли о пощаде, свинья! — приказал Кхалед, когда Технарь включил камеру.

— Я украден вот этими типами из «Аль-Каиды». Вот ведь не было напасти, да? Мам, забери меня отсюда, пожалуйста, — проговорил я и тут же был награжден пинком под зад.

— Кретин, эту пленку покажут вашему президенту, а не твоей матери! — рявкнул Кхалед.

Я провел в берлоге еще дней пятьдесят. Скучища такая, словно сидишь и смотришь, как сохнет краска на заборе. Я радовался любой возможности выйти на свежий воздух. Слушая по утрам птичий щебет и глядя на медленно поднимающийся к облакам белый туман, можно было на миг забыться и не вспоминать о своей участи пленника. Жаль, что при этом за мной постоянно кто-нибудь следил — даже в уборную одного не пускали.

Еду здесь давали отвратительную — пресный роти, дал, рис и овощи, приготовленные кем-нибудь из молодых ребят. Хотя нет, еще была пахта — настоящее объедение. Время от времени Омар добывал у пастухов корову или быка, и тогда мы от души пировали.

Каждый день молодые люди под руководством Технаря и Омара учились пользоваться оружием и прочей амуницией. А после вечерней молитвы Абу Кхалед усаживался под деревом и читал наставление.

— Бог воздает человеку, не пожалевшему жизни ради своей родины, — говорил он, поглаживая бороду. — Тому, кто погибнет как мученик, на небесах достанутся семьдесят две девственницы, восемьдесят тысяч слуг и вечное блаженство.

— Да, я готов быть мучеником во имя Аллаха! — воскликнул Сикандар. — Мое тело станет ходячей бомбой, которая принесет неверным бёды и слезы.

— А я, — не желал уступать Рашид, — заставлю этих выродков обезьян и свиней страдать, как они никогда не страдали.

Совсем еще зеленые парни готовились к смерти и так спокойно рассуждали об этом! Даже у меня бежали мурашки по коже от их разговоров, однако Абу Кхалед лишь одобрительно кивал.

— Ваши портреты повесят в мечетях и школах, — поддакивал он. — Как только ваша здешняя жизнь оборвется, начнется новая, райская, — та, о которой вы столько мечтали. Вечное, нескончаемое счастье. Да усладят вас девственницы.

— Аллах Акбар! — восклицали слушатели в ответ. — Бог велик.

Один лишь Омар ходил с понурым видом.

— Я тоже хотел погибнуть как мученик, но зиммедар почему-то избрал для работы Рашида и Сикандара.

— Для какой работы?

— Не могу тебе рассказать.

— Ну а зачем ты надумал себя убить?

— Чтобы получить своих девственниц на небесах. И вдобавок мученику разрешается провести с собой в рай еще семьдесят родственников.

— Ты так уверен, что рай вообще существует?

— Но ведь мудрые люди рассказывают…

— Разве они там были?

— Нет, для этого надо сначала умереть.

— Ну, я бы не стал так рисковать. Если бы точно знать, что на небесах вареньем намазано…

— А вот в Лас-Вегасе, по слухам, и правда «намазано». Один кузен говорил, в Неваде на «Ранчо цыпочек» можно заполучить не семьдесят двух девчонок, а и того больше. Ты там бывал когда-нибудь? — В его глазах заблестели жадные огоньки.

Я в жизни не приближался к Вегасу и на тысячу миль, но, чтобы подразнить этого типа, гордо заявил:

— А как же. Бывал, и не раз. У них там по праздникам особые скидки: платишь за двух девчонок, а получаешь сразу шесть.

Видели бы вы, как у парня вытянулось лицо. Зато мое расплылось в довольной ухмылке.

А вот Абу Технарь ни разу не заводил разговоров о Вегасе или девственницах. Однажды, когда он определенно был в духе, я подошел и спросил:

— Слушай, с чего ты вдруг связался с таким, как Абу Кхалед?

— Вообще-то, мистер Пейдж, я учился с отличием в университете электронного машиностроения в Равалпинди, — начал Технарь. — А потом ваши люди забрали моего отца и заключили в лагерь «Гуантанамо». Он никогда не был террористом. А вот я им стал, по милости американцев.

Я не нашелся, что ему ответить.

Время шло, и мое беспокойство нарастало как снежный ком. По словам Технаря, террористы не дождались от президента ни ответа, ни привета. В прессе не появилось ни строчки о моем похищении. Ни на одном телевизионном канале не объявили, что я пропал. Как будто меня и не было.

И это очень сердило Абу Кхаледа.

— Что у вас за правительство такое?! — орал он. — Им на тебя плевать! На угрозы не отвечают, сообщение наше проигнорировали… Ну ладно, двадцать первого февраля мы всему миру явим, на что способны.

— Почему именно двадцать первого? — спросил я. — Это какой-нибудь особенный день?

— Да, крупный индуистский праздник. Самое время, чтобы нанести показательный удар по неверным.

— Что вы намерены сделать?

— Скоро узнаешь.

Я долго ломал голову, все пытался сообразить, что они затеяли. В конце концов загадка решилась сама собой благодаря Сикандару. За неделю до двадцать первого февраля я увидел, как он примеряет широкий кожаный пояс — из тех, которыми награждают чемпионов-рестлеров.

— Вот это да, круто! — выдохнул я. — Где раздобыл?

— Технарь для меня постарался, — ответил Сикандар.

— Ух ты! Значит, чемпионат по рестлингу двадцать шестого января все-таки не отменяется? Может, и Рэнди Ортон[145] приедет? — Я даже разволновался.

Сикандар не въехал, о чем разговор, и тогда мне вздумалось показать ему пару движений. Я отнял у парня пояс, обернул вокруг себя и уже собирался застегнуть пряжку, когда молодой террорист завизжал: