Астра - Крепитесь, други! Страница 55

Грач с ужасом ждал поворота на Москву.

И вдруг в реве и грохоте, в сплошном, будто электросварка, свечении молний увидели они, как огромное дерево, дуб-великан, с отчаянно бьющимися ветвями, падает, падает прямо на них, в двенадцати метрах впереди, накренившись уже градусов на сорок пять.

— Жми! — вскричал Алекс, — ходу!

— Раздавит!!

— Жми, говорю! — гаркнул он.

Перед деревом он заметил столб с проводами, сопротивление которых, — мезон-момент! — могло спасти их.

Они проскочили. Рухнувший позади дуб задел машину тяжким суком, отчего джип перевернуло, как скорлупку, отбросило и закрутило на крыше колесами вверх. Сработали противо-клины, распахнув дверцы, словно горох, посыпались стекла. В тот же миг за упавшей ветвистой преградой раздался взрыв. Для второй машины все было кончено.

Смерч, пронесшийся над Москвой в ту ночь, натворил такое, подобное которому не мог припомнить никто! Город стал похож на место падения тунгусского метеорита. Во дворах, в парках, поперек дорог лежали вековые деревья с упругой свежей листвой, вывороченные с корнями и землей, другие стояли обломанные, расщепленные надвое, натрое, иные повисли на ветвях своих соседей, повсюду громоздились горы валежника, мусора, тополиных грязных пуховиков, песка и смытой почвы. Пострадали кровли домов, оконные стекла, электрохозяйство. Новенькая крыша на Большом театре взъерошилась, как чешуя на динозавре.

В первую очередь растерянное московское Правительство укорило метеорологов за отсутствие «штормового предупреждения», после чего в их сводках загулял «шквалистый ветер», потом кинуло боевой клич дровосекам из слесарей. В городе завизжали электропилы.

На Семена Семеновича стихийное бедствие произвело убийственное впечатление. Лишь накануне он приехал с дачи, чтобы пожить в городских удобствах до самого чемпионата. На отставном майоре уже красовалась белая майка с нарисованным футбольным мячом и датой 1998, загодя купленная супругой, голову прикрывала старая сетчатая шляпа. Викентий Матвеевич был тоже в Москве, как спортивный лидер округа. Он был одет в синюю тенниску, заправленную в серые шорты, и яркую кепочку с длинным козырьком. Загорел он за это время так, что со своей сединой стал похож на фотонегатив.

— Ты-то что печалишься, Семен Семенович? Смерча испугался? — удивлялся он, пробираясь вместе с другом среди лежащих зеленых исполинов наутро после бури. — Стихия слепа, для нее неважно, что там на пути, город или пустыня. Главное, жертв нет, а мусор убрать, деревца посадить недолго. Не горюй, лучше прежнего будет.

Лично его даже бодрил этот молодецкий выплеск силушки, наворотившей ни с того, ни с сего такой бурелом.

— Ты не знаешь, Викентий, и никто не знает… — сокрушенно вздыхал майор, доставая из кармана затертый носовой платок, — эх, беда, беда неминучая…

Ему было жарко в прохладный ветреный день. Сна и покоя лишила его догадка о причине разгула стихии над Москвой. Как ее растолкуешь? Засмеют.

Первая часть сокрушившей его нынешней догадки уходила в прошлое. Лет сорок назад он читал дневник немецкого танкового генерала Гудериана, бригада которого была остановлена под самой Москвой зимой сорок первого года. С удивлением отмечал тогда противник, что, несмотря на близость русской столицы, уже видимой в полевой бинокль, его танки словно уперлись в невидимую прозрачную стену, стоявшую вокруг Москвы. Ничто не могло пробить ее.

Читая об этом, молодой лейтенант Семен Колыванов со знанием дела покивал головой.

— Это Родина-мать стояла стеной, потому что моральный дух народа был высок, как никогда. Шутка ли, Москва за нами!

Вторую часть довелось услышать этой весной от друга-товарища из Специального строительного управления при Министерстве обороны. Они сидели у того в кабинете, наказав секретарше не беспокоить их звонками.

— Американцы смеются над нами, Семен, — чуть не плача, говорил старый друг. — Вы, говорят, разорили свою великую страну согласно тайному плану Даллеса и Бжезинского. «Мы, — обещали те, — за одно поколение покончим с крепостью русской нации, с ее знаменитой духовностью, и так растлим русскую молодежь, исказим ее сознание, что родина станет им ненавистна, и они разрушат ее от стыда и позора, от чувства неполноценности и самоуничижения перед Америкой и Европой. Русская нация перестанет существовать вообще».

«Вот что случилось с нами, доверчивыми, — не находил места старый защитник отечества. — Родина-мать, стена нерушимая, отвернулась от нас, вероломных. Вот о чем смерч-то ревел, а мы, как дети неразумные, опять ничему не внемлем.

Куда пойти теперь солдату,Кому нести печаль свою?

— и снова вздыхал, и качал головой. Никому, никому. Скажут, чудишь, старик, болтаешь курам на смех».

— Да ты что как в воду опущенный? — тормошил его Викентий Матвеевич, — какова на твой взгляд обстановочка в стране? Давай обсудим.

— Плохая, — нехотя отвечал майор, — хуже не бывает.

Так оно и было.

Тридцать пять областей были охвачены засухой, в других пылали забастовки. Словно пожарная команда, члены правительства мотались по стране, пытаясь стащить шахтеров с рельсов, отправить в отпуск учителей, вернуть больным врачей «Скорой помощи». Другая часть правительства боролись за иностранные займы и собираемость налогов. Доходность ГКО достигла ста процентов, поглощая по пять миллиардов долларов в месяц. Доходы иссякли нацело, акции Газпрома и Лукойла дешевели со скоростью горящих путевок. Напрасно грозили богатым и несознательным самыми страшными карами, напрасно пытались экономить на спичках — слово дефолт уже обозначилось. Оно появилось в газетных и журнальных финансовых изданиях в виде раздумчивых предположений, за которыми проглядывали лихорадочные поиски выхода. Доходность ГКО скакнула до немыслимых ста двадцати процентов, до ста сорока… «Русская рулетка»- ужаснулись иностранцы. Из-за рубежа, из-за океана уже не раздавались указующие окрики и советы, там устали от игры в демократию, реформы, семерки и восьмерки, от бесконечной потери денег в этой непредсказуемой стране. Теперь их устраивал любой режим, который обеспечит возврат капиталов и ракетную безопасность.

— Это ваша страна, — развели они руками и вытерли пот со лба. — У нас нет ответов на вопросы, которые вы должны решать сами.

Семен Семенович мрачно торжествовал.

— Забирайте назад свою заморскую невесту, нашим женихам она не по нраву.

Так говорил он еще три дня назад. Сегодня кроме «хуже не бывает» от него не удалось услышать ничего. Викентий Матвеевич заметил на лице его сеточку красных сосудиков, помаргивание, общую мрачность и полный упадок душевных сил.

— Тебе нехорошо, Семен Семенович? Выпей таблетку. Давай сядем-посидим, слава богу, пней и бревен вокруг навалом, — он засмеялся и с удовольствием сел на толстенный, охвата в полтора, ствол светлого тополя, уже очищенного от ветвей.

Со стоном опустился рядом и его спутник. Они помолчали, созерцая кипучую суету лесорубов. Вокруг останавливались мамы с детишками, пенсионеры, собачники. Всех занимали последствия разгула стихии, вывороченные древесные корни, запах земли и листвы, оказавшейся вдруг на земле под ногами, у каждого москвича было что рассказать о вчерашних переживаниях.

— Смотри-ка, Семен, — поделился Викентий Матвеевич. — Не все деревья упали, но лишь те, что были с гнильцой в середке или корнях. Смотри, смотри! На вид могучие, не хуже других, а проверку-то не выдержали, повалились.

— Да? — майор повеселел. — На тех-то негодяев, что страну разорили, напустить бы такой ураган. Рыба тухнет с головы.

Они плавно перешли к политике.

— Будет, будет ураган, кризис приближается, — вздохнул Викентий Матвеевич. — Все кривые как сломались вдруг, одни отвесно падают вниз, другие летят вверх… Нехорошо.

— Что будет-то, Викентий Матвеевич? Повалимся, как те деревья. А народ-то, смотри, забавляется, ни о чем и не думает, — голос майора был нервен.

— Это самое странное, — подхватил Викентий Матвеевич, — Никому не интересно! Им кажется, что раз нет у них долларов, то и беспокоиться не о чем. Как раз наоборот! Пострадает-то рубль, а не доллар.

— А и думай, не думай, делать-то что? — Семен Семенович повернулся к нему. — Делать-то, делать? Чем спастись? У меня семья, дети, внуки, всем из военной пенсии помогаю. Научи меня, Викентий. Я что-то совсем раскис, ни одно лекарство не помогает.

— Не убивайся, Семен Семенович, переживем. Деньги с книжки срочно снять, доллары эти подлые купить, засунуть в чулок и спрятать подальше, чтобы не нашли. Помнишь: «храните деньги в банке, а банку в огороде». Больше ничего и не остается.

— Уже спрятано.

— Ну и все. В первый раз, что ли? Как народ, так и мы, авось не пропадем. Мы на своей земле, Семен Семенович.