Неле Нойхаус - Злой волк Страница 56

Она всхлипнула.

– Луиза… у нее… у нее повреждения, которые могут указывать на то, что она… была подвергнута сексуальному насилию.

– О господи!

– Пия, скажи, мы могли бы как можно быстрее встретиться?

– Да, разумеется. А если прямо сейчас? – Пия посмотрела на часы. Было около часа дня. – Ты знаешь ресторан «Гимбахер Хоф» между Келькхаймом и Фишбахом?

– Да, конечно, знаю.

– Я смогу быть там минут через двадцать. Мы выпьем кофе, и ты мне все расскажешь. Хорошо?

– Да, хорошо. Спасибо. До встречи.

– Пока. – Пия убрала телефон, встала и перекинула рюкзак через плечо. – Кай, представляешь, главный прокурор Фрей был только что на обыске вагончика Ротемунда.

– Меня это не удивляет, – ответил Кай, не отрывая глаз от монитора. – Это же Фрей в свое время отправил Ротемунда за решетку.

– Да что ты? Откуда опять ты это знаешь?

– Я читаю дела. – Кай поднял голову и усмехнулся. – Кроме того, я служил тогда еще во Франкфурте. Это было вскоре после того, как я опять начал работать с моим Хольцбайном. Это было сенсационное дело. Темные делишки прекрасного доктора Ротемунда. Пресса тогда по-настоящему раздула дело: Фрей и Ротемунд были однокашниками и друзьями, оба после второго государственного экзамена начали работать в прокуратуре, а потом Ротемунд перешел на другую сторону и стал адвокатом. Фрей мог бы вести процесс более сдержанно, но на пресс-конференции он буквально уничтожил своего старого приятеля. Я удивляюсь, что ты ничего об этом не знаешь.

– Я в то время исполняла роль домашней хозяйки, а свое свободное время проводила преимущественно в подвале Института судебной медицины, – напомнила ему Пия. – Ну, ладно. Я поеду быстренько что-то перекусить. Звони мне, если что.

Жара и жажда становились невыносимыми. Что это было? Уже начались галлюцинации? Или ее высохший мозг подшучивал над ней? Леония уже много лет жила в доме, которому насчитывалось почти двести лет, и в нем были толстые стены, обеспечивающие лучшую изоляцию, чем любые современные стиропоровые плиты, которые люди наклеивают сегодня на стены своих домов. Она по достоинству оценила это преимущество, потому что зимой здесь было тепло, а летом прохладно. Почему же сейчас здесь стояла такая жара? Пот стекал ей в глаза и жег, как огонь. Она дважды считала до трех тысяч шестисот, чтобы не потерять в темноте чувство времени и не сойти с ума. Она приехала домой без четверти четыре ночи, время от времени немного спала, но поскольку она не обмочилась, должно быть, прошло не больше пары часов. Хотя жалюзи были опущены, она могла определить, что солнце светило в правое окно лечебного кабинета, которое выходило на запад. Значит, сейчас была вторая половина дня. Четыре или пять часов. Она будет это знать точно, когда зайдет солнце.

Ее язык распух и чуть онемел. Она не могла припомнить, чтобы когда-нибудь испытывала такую ужасную жажду. Она спрашивала себя – кто это сделал? Но еще больше ее занимал вопрос – почему? Чем она заслужила такое наказание? Голос по телефону сказал, что она нашла себе не тех друзей. Кого он имел в виду? Неужели это действительно связано с Ханной Херцманн или с этим делом, в которое она сама втянула Ханну? Но это были не друзья, а пациенты. Огромная разница.

Зазвонил телефон на ее письменном столе, и Леония вздрогнула.

«Леонияа-а-а-а… Ах, ты еще послушно сидишь на своем стульчике».

Звук этого гнусного, злорадного голоса на какое-то мгновение подавил ее страх и вызвал ярость. Если бы она могла, она бы на него наорала, сказала бы ему, какая он мерзкая свинья и садист. Даже если бы ей это ничего не дало, то хотя бы принесло облегчение.

«Ты, конечно, наслаждаешься теплом, да? Умирать приятнее в тепле, поэтому я включил тебе отопление».

Теперь было понятно, почему стояла такая невыносимая жара.

«Ты помнишь, что я рассказывал тебе о стадиях жажды? Я должен внести поправку. Чем выше температура, тем быстрее это произойдет. Я могу тебя успокоить. Тебе не придется мучиться три-четыре дня».

Тихий отвратительный смех.

«И ты ни разу не плакала. Ты действительно смелая. Неужели ты еще надеешься, что тебя кто-нибудь спасет?»

Откуда он мог знать, что она не плакала? Неужели этот тип ее видит? В такой темноте? Леония покрутила головой, пытаясь что-нибудь разглядеть, но было слишком мало света, чтобы увидеть что-то, кроме очертаний.

«Ты ищешь камеру, да? Я выдал себя. Знаешь, Леония, ты должна была умереть сразу. Но на свете, черт возьми, есть немало людей, которые платят чертовски большие деньги за то, чтобы посмотреть на DVD настоящую борьбу со смертью. Хотя этот фильм нам придется немного укоротить – кто захочет двадцать четыре часа лицезреть такую уродливую корову, как ты, извивающуюся на своем стуле?» Голос был глухой, бархатистый. Никакого акцента. В принципе, он был даже приветливым. «Зато конец будет наверняка грандиозным. Судороги, конвульсии… этого я тоже еще никогда не видел. Я предвкушаю большое удовольствие. Это так захватывающе, что тебя никто не найдет. Может быть, ты и не сгниешь, а высохнешь и превратишься в мумию».

В этот момент Леонии стало ясно, что этот человек психопат, его возбуждают страдания других людей. Она несколько раз имела дело с такими пациентами, когда еще работала в закрытой психиатрической клинике в Кидрихе. Этот опыт сподвиг ее к работе с женщинами, которые получили психическую травму, став жертвами таких извращенцев.

Неожиданно раздался щелчок, и голос замолк. Пленка ее старомодного автоответчика переполнилась.

Было совсем тихо, она слышала только шум своего собственного дыхания. Слизистая ее носа высохла, каждый вдох был тягостным, и создавалось ощущение как в сауне, когда от горячего воздуха прижигаются волоски в ноздрях. Но она больше не потела. Осознание того, что у нее больше нет шансов выйти из этой комнаты живой, что она умрет здесь, в своем собственном доме, где всегда чувствовала себя так комфортно и уверенно, она встретила мужественно. Ей было безразлично то, что эта извращенная свинья наблюдает за ней. Изо всех сил Леония стала рвать свои оковы, она кричала с закрытым ртом через клейкую ленту, пока у нее не заболели голосовые связки и не возникло ощущение, что у нее сейчас лопнет голова. Она не хотела допустить, чтобы страх смерти взял над ней власть. Она не хотела умирать!

На расположенной в саду просторной площадке ресторана «Гимбахер Хоф» было полно посетителей. За столиками и на скамейках, расположенных в тени старых могучих деревьев, едва ли можно было найти свободные места. Исторический загородный ресторан в долине между Келькхаймом и Фишбахом в такой замечательный летний день был традиционным местом, привлекающим множество туристов, особенно семьи и просто любителей прогулок. Это пришло Пие в голову, только когда она увидела множество детей, которые весело и беззаботно резвились на детской площадке. Но она была слишком занята прокурором Фреем и Килианом Ротемундом, чтобы подумать об этом. Эмма, казалось, совершенно не замечала царящей вокруг суеты. Она находилась в состоянии настоящего шока. И это было неудивительно – для нее ситуация была катастрофической во многих отношениях: наряду с обеспокоенностью за Луизу у нее появилась тревога за еще не родившегося ребенка и вдобавок к этому – страшное подозрение в том, что ее муж педофил.

Пия дала Эмме номер телефона опытного врача из Центра по оказанию услуг девушкам и молодым женщинам, чтобы ей было к кому обратиться со своими подозрениями. Насилие над детьми – это была тема, которой Пия никогда не занималась по долгу службы. Правда, она следила за сенсационными делами, которые то и дело освещались средствами массовой информации, но это не вызывало у нее иных чувств, кроме легкой растерянности. Однако, увидев перед собой Эмму, которая пребывала в таком отчаянии, выглядела такой беспомощной и обеспокоенной физическим и душевным состоянием своей маленькой дочки, Пия глубоко взволновалась. Может быть, она тоже была недостаточно чуткой к Лилли? Ответственность за маленькое существо, которую берут на себя родители, колоссальна. Ребенка в некоторой степени можно защитить от внешней опасности, но что делать, когда в собственном партнере, человеке, которому доверяют больше всего на свете, открываются такие мрачные бездны?

Через час Эмме нужно было идти. Она собиралась в больницу к Луизе. Пия задумчиво посмотрела вслед машине школьной подруги и пошла к своему автомобилю, который припарковала чуть дальше. Это выражение в глазах Эммы, это сочетание страха, гнева и глубокой раны заставило ее вспомнить о Бритте Хакшпиль. Килиан Ротемунд был осужденным педофилом, хотя он решительно отрицал это на судебном процессе против него, но доказательства его вины были неопровержимы и абсолютно однозначны. Прокурор представил фотографии, на которых был изображен Ротемунд в недвусмысленной позе, в обнаженном виде в постели с маленькими детьми, к тому же на его ноутбуке были обнаружены десятки видеофильмов самого скверного толка.