Кейт Аткинсон - Поворот к лучшему Страница 56

Инспектор манежа (наверное, это его Джулия обозвала «коверным») выглядел совершенно так же, как и его собратья по всему миру: черный цилиндр, красный фрак, хлыст — он больше походил на распорядителя охоты на лис, чем на распорядителя усыпанной блестками попсовой тусовки. Для Джулии высоковат, едва ли он мог ей приглянуться. Еще в программе было написано, что цирк делит помещение с «Транссексуалами из Бангкока», и Джексон порадовался, что Джулии не попался по дороге транссексуал и не вручил билеты на свое шоу.

«Убили», — сказала Джулия. Вчера вечером он видел Ричарда Моута на сцене, а сегодня бедняга лежит в холодильнике. Знай Джексон, что это его последнее представление, он бы поактивнее аплодировал. Может, его убили, потому что у него шутки были несмешные? Убивают и за меньшее. Когда Джексон служил в полиции, причины, по которым люди убивают себе подобных, всегда казались ему банальными, но он допускал, что участникам событий они виделись под другим углом. Однажды он расследовал дело — восьмидесятилетний старик ударил жену по голове кувалдой за то, что у нее пригорела овсяная каша, и, когда Джексон сказал ему, что суд вряд ли найдет это веским основанием для убийства, старик ответил: «Но каша-то у нее пригорала каждое утро пятьдесят восемь лет». («Могли бы не тянуть так долго и разобраться с ней на словах», — сухо заметил работавший с ним сержант, но в браке так не делается, Джексон знал.) В пересказе история звучала почти смешно, но в старушечьих мозгах, разбрызганных по изношенному линолеуму, или в том, как старика со слезящимися глазами и трясущимися руками сажают в полицейскую машину, не было ничего комичного.

Если честно, Джексона удивляло, почему люди не убивают друг друга чаще. Джулия определенно ему лжет.

Одно лицо из моря лиц по другую сторону манежа привлекло его внимание. Это не фигура речи, перед ним действительно было море лиц, и сфокусироваться на конкретном человеке не получалось. Он всегда считал, что с возрастом дальнее зрение должно улучшаться, а ближнее — слабеть (или наоборот?), но у него, судя по всему, сдавали оба. Но если напрячь глаза, нет, вообще-то, лучше не напрягать, он все же мог выделить эту девушку из толпы. Лицо ее, восхитительно-безмятежное, было обращено к воздушным гимнастам на трапеции. Глаза чуть прикрыты, видно, ее мысли витали где-то далеко. Немыслимое сходство с той мертвой девушкой в воде. Той, что свернулась калачиком на камнях, как уснувшая русалка, той, чей сон он потревожил. Джексон прищурился, пытаясь рассмотреть лицо девушки в толпе, но в итоге потерял ее, море лиц снова поглотило незнакомку.

Пока акробаты карабкались друг на друга, сооружая живую пирамиду, он уснул, а проснувшись, не сразу понял, где находится. Изнутри цирковой купол был темно-синим, усыпанным серебряными звездами, и напоминал Джексону что-то, он никак не мог вспомнить что, а потом понял — небесный свод купола в боковой часовне католической церкви, куда в детстве мать таскала их по воскресеньям три раза на дню, пока у нее не закончились силы и она не отдала детей на откуп дьяволу.

Может быть, Джулия не лгала, а просто не говорила правды.

На выходе из цирка в «Мидоуз» Джексона и прочих зрителей встретил жемчужно-серый вечер. Смеркалось. Насколько же в этих краях светлее, переменчивый северный свет проникал ему прямо в душу. Он сел на скамейку и включил телефон. Пришло сообщение от Джулии: «Мы в трав-баре приходи найдешь», на этот раз не было даже «Дж.» и ни одного поцелуя, не говоря уже про «люблю» или знаки препинания. Так берут на слабо́, заставляя разгадать головоломку или отправиться на поиски сокровищ, но не приглашают выпить. По-видимому, «трав» означало «Траверс», это было и хорошо и плохо. Хорошо — потому что бар рядом и Джексон знал, как туда добраться, а плохо — потому что он уже был там с Джулией и всей труппой в их первый вечер в Эдинбурге и выяснил, что это прокуренная нора, где полно лондонских хлыщей. Может быть, удастся увести ее оттуда в какой-нибудь итальянский ресторанчик, в этой части города их полно. Он вроде даже собирался сам ей что-нибудь приготовить. «Но не с тобой одним, зверек, такие шутки шутит рок».[99] Джексон вспомнил маленькую табличку на Шотландском военном мемориале: «Друзьям проходчиков». И вдруг почувствовал себя сиротой.

Вокруг по-прежнему было много народу, но быстро темнело, и в стороне от дорожек и фонарей царил полный мрак, соблазнявший преступить закон тем или иным способом. Темнота резко сгустилась, и Джексон понял, что это выключили огни на куполе цирка. Внутри у него все словно налилось свинцом — он вспомнил, как тогда, больше сорока лет назад, шел домой из цирка, держа мать за руку — само воспоминание о матери уже давно превратилось для него в тень, — и, шагая вверх по склону — их город стоял на холмах, — оглянулся и увидел, как сверкающий огнями цирковой купол внезапно утонул в темноте. Это странно растревожило его, но тогда он не мог дать названия своему чувству. Теперь он знал, что это меланхолия. Меланхолик, холерик, флегматик. «Вашей флегматичности можно позавидовать, мистер Броуди», — сказала ему вчера Луиза Монро. Был еще и четвертый тип, как же его? Сангвиник. Но его истинной натурой была меланхолия. Несчастный он ублюдок, другими словами.

«По всей Европе гаснут фонари»,[100] — подумалось Джексону. Боже, ну и цитату он выбрал. В последнее время он много читал по военной истории, спасибо «Амазону». Он снова вспомнил то стихотворение Биньона. «На закате солнца». Единственная нормальная строка, остальное — туфта. И на самом деле, виконт Грей смотрел, как фонари зажигаются, а не гаснут, хотя некоторые считают, что он вообще ничего такого не говорил. Боже, только посмотрите на него, жалкого неудачника среднего возраста, — уселся на скамейку в парке и разглагольствует сам с собой о стародавней войне, к которой никакого отношения не имеет. Ему срочно нужна банка пива. Когда же он начал считать себя неудачником? «Нам не увидеть, как они загораются вновь». Он не станет винить Джулию, если окажется, что он ей наскучил.

И вдруг его жалость к себе потеряла актуальность, потому что появилась она — его мертвая девушка. Там, в цирке, ему не показалось, она действительно была там, а теперь она была здесь, шла по парку прямо к нему, то появляясь, то исчезая в тени деревьев.

На ней были высокие каблуки и летняя мини-юбка, и ее безупречными ногами нельзя было не залюбоваться. Он резко встал и пошел ей навстречу, не зная, что ей сказать, разве что: «Эй, вы так похожи на одну мою знакомую утопленницу!» На фоне общепринятых способов завязать разговор такое начало явно не смотрелось. Конечно, на самом деле она никакая не его мертвая девушка, если только та не восстала из мертвых, а он был совершенно уверен в том, что это невозможно. Даже представить нельзя, какой хаос начнется, если мертвецы повстают из могил.

А потом — и, на взгляд Джексона, это был уже немножечко перебор — из тени выполз не кто иной, как его старый знакомый Хонда. Теренс Смит крался за девушкой на цыпочках, словно персонаж мультфильма. Этот тип был настоящим бомбовозом, а бомбовозам не пристало ходить на цыпочках. Да, девушка была жива, но Теренс Смит явно намеревался ее умертвить, и не привычной битой, а каким-то нейлоновым шнурком. Собака, бита, шнур — целый арсенал.

— Эй, — заорал Джексон девушке, — обернитесь!

Ничего лучше он придумать не успел, потому что Теренс Смит уже накидывал шнур ей на шею. Крик Джексона предупредил ее об опасности, и ей удалось просунуть под шнур руки. Она тянула изо всех сил, чтобы Теренс Смит не смог затянуть петлю.

Джексон рванул по дорожке в их направлении. Поближе тоже были люди, но по простоте душевной они даже не догадывались, что у них на глазах душат девушку. Не успел Джексон добежать до цели, как она сумела молниеносно проделать что-то очень действенное — между каблуком ее туфли и пахом Хонды, и бедняга Терри, смачно всхлипнув, рухнул на землю. Хлюпик, подумал Джексон. Девушка не стала ждать, пока он очухается, вместо этого она скинула туфли и помчалась обратно по направлению к цирку и, когда Джексон поравнялся с Теренсом Смитом, корчившимся в конвульсиях, уже скрылась из виду.

Стоны Хонды привлекли внимание пары прохожих, которые, очевидно, приняли его за жертву нападения, а того, кто стоял над ним, за нападавшего. Это мы уже проходили, подумал Джексон. Его мозг терял драгоценные секунды, силясь просчитать конвергенцию, состоящую из него самого, его старого приятеля Терри и девушки на одно лицо с утопленницей из Форта. Пока она боролась со своим противником, он успел заметить крестики у нее в ушах. «Для кого совпадение, — подумал он, — а для меня — логическая связь». Джексон разрывался между желанием допросить Теренса Смита, особенно с бонусом в виде возможности попутно превратить его в котлету, и броситься вдогонку за двойником мертвой девушки.