Александр Звягинцев - До встречи в Лондоне. Эта женщина будет моей (сборник) Страница 56

Его хотели судить, но он бежал. Его приговорили заочно к двадцати годам заключения. Он вернулся в Израиль и скоро попал в тюрьму за «незаконный экспорт знаний, имеющих оборонное значение». Срок ему, правда, дали небольшой, учитывая прежние заслуги. Потом он объявился в Африке, где вооружал местных боевиков в обмен на алмазы. Его пытались схватить, но он опять сумел скрыться. Подделка документов и мошенничество, в которых его также обвиняли, на этом фоне выглядели безобидным баловством. Интерпол объявил его в розыск, однако схватить его никак не удавалось.

В общем, у Грана был свой почерк, вполне узнаваемый. Он обычно появлялся там, где пахло войной, сколачивал собственные вооруженные подразделения и начинал грабить всех, кто попадал под руку, пользуясь хаосом, который неизбежно сопровождает всякую революционную борьбу или гражданские беспорядки. И горе было той стране, где он объявлялся. Его привлекали не только деньги, ему надо было убивать и посылать людей на смерть, ему нужны были солдатики, которыми он мог бы командовать.

– В Колумбии Гран водил за нос именно Будрийона, – задумчиво сказал Немец. – Делал вид, что борется с бандитами, а сам занимался не охраной мирных тружеников, а грабежом, вымогательством и шантажом… А Будрийон честно считал его своей правой рукой.

Когда все это стало известно, Будрийон пришел в ужас от открывшихся обстоятельств – банды Грана действовали с умопомрачительной жестокостью, списывая собственные преступления на боевиков. Будрийона замучили стыд и уязвленное самолюбие – как же он мог так ошибиться! Но схватить Грана ему тогда не удалось, тот скрылся. И вот…

– И вот он встречает его в Париже, – закончил за него Ледников.

– Судя по всему, – согласился Немец. – И старик сразу воспарил – теперь он сможет дать ход тем страшным документам, которые вывез из Колумбии и хранил все эти годы…

Потом Ледников и Немец долго рассматривали выворачивающие душу фотографии, копии протоколов, в которых подробно описывались зверства, творимые выродками Грана, копии допросов и свидетельских показаний, и скоро просто отупели от обилия жестокой информации.

– Знаешь, на месте Будрийона я бы тоже свихнулся от ненависти, – признался в какой-то момент Ледников.

– Давай решать, что с этим делать, – задумчиво сказал Иноземцев, разглядывая фотографию, на которой была изображена счастливая, до встречи с Граном, колумбийская семья – улыбающийся мужчина, женщина с типичной индейской внешностью и двое маленьких детей. На первом плане девочка в белом платьице смотрела прямо в камеру неподвижными глазами, а мальчик испуганно прятался ей за спину. Надпись на оборотной стороне снимка гласила, что это семья учителя Мигеля Гурдадо. Следующий снимок был ужасен. Изуродованные тела учителя, его жены и сына во дворе сожженного дома… Тела девочки не было, и страшно было подумать, что с ней сделали обкуренные бандиты. Надпись на этом снимке объясняла: бандиты расправились с семьей учителя, потому что он пытался организовать отпор боевикам, формируя из крестьян отряд местной самообороны…

– А что тут решать? – пожал плечами Ледников. – Теперь понятно, почему Гран решил убрать Будрийона, почему его человек пришел к Собин. И почему теперь идет охота на тебя. Теперь ты понял, о какой дочери говорил тебе киллер?

– О дочери Будрийона…

– Вот именно. Для Грана эти документы – приговор. Если они попадут в полицию…

– Думаешь? – с сомнением сказал Иноземцев.

– А ты так не считаешь? – удивился Ледников.

– А я не знаю, что Гран делает в Париже. И по чьему приглашению? А может, полиция в курсе его пребывания? Более того, он с ней сотрудничает?.. Мало ли для чего он им понадобился! Ты знаешь, почему никто тут не трогает моего приятеля Клифта, за которым в России такие грехи числятся?

– Не интересовался, – пожал плечами Ледников.

– А зря… Сейчас я тебя просвещу на сей счет.

С Пашей Клифтом Иноземцев познакомился лет десять назад. Тот как раз решил обосноваться в Париже и через кого-то из бесчисленных знакомых вышел на Иноземцева. Первым делом провозгласил, что информация для него самое дорогое и ценное и потому он готов платить за нее не жалея. Иноземцев пожал плечами: «Моя информация не продается». «Ни за какие деньги?» – недоверчиво хмыкнул Клифт. «Ни за какие. Зато она обменивается». – «И на что же это?» – «На то, что ей равноценно. На информацию же…» Клифт помолчал, потом согласно кивнул: «Годится».

Они сразу поняли друг друга. Клифт, надо отдать ему должное, умел разбираться в людях.

Впрочем, иначе он вряд ли бы выжил. Вырос Клифт без отца, на улицах небольшого уральского поселка, откуда была прямая дорога в зону. По этому пути из года в год топала большая часть поселковых пацанов. Там он не только выжил, но и пробился в авторитеты. Как он сам рассказывал, лишь потому, что в юности попал в какой-то хитрый спортивный интернат, который якобы курировали спецслужбы. Там, по его словам, ребят готовили на все случаи жизни, воспитывали дух конкуренции и обучали боевым искусствам, лучших якобы потом рекомендовали для работы в органах. Правда это была или нет, сказать трудно. Мало ли где можно научиться драться? Но один момент в сей туманной и слишком уж похожей на кино истории Иноземцев отметил – КГБ…

В общем, Клифт в число «лучших» не попал, зато быстро угодил за решетку и провел в заключении более шести лет. В какой-то момент он понял, что больше сидеть не хочет. А на воле есть много способов иметь деньги без особого риска, действуя чужими руками. Например, можно опекать «цеховиков» – подпольных предпринимателей советских времен. Одновременно он «решал вопросы» между преступными группировками – за ним с зоны тянулась слава специалиста по таким делам. Когда накатила перестройка, он уже считал себя деловым человеком и ринулся в так называемый легальный бизнес. Совместно с тоже сидевшим Муромским, будущим олигархом, учредил один из первых частных банков. И понеслось! Началось разграбление грандиозного советского имущества, и Клифт в этом весьма преуспел. К тому же он оставался серьезным преступным авторитетом, что в те годы считалось очень романтичным и интересным.

Обзаведясь семьей, Клифт решил уехать из России. В детстве один из учителей много рассказывал ему о Франции, он и потом при случае любил полистать книги о прекрасной Франции и даже пытался учить язык. Он убыл в Париж, обосновался тут одним из первых новых русских и превратился в настоящего французского шовиниста – милая российская черта. Мог в каком-нибудь отеле или ресторане подойти к расшумевшимся туристам из Тюмени или Уренгоя и сказать, что если они не заткнутся, то им живо устроят место на загородном кладбище для бродяг. И вид у него был такой, что сразу верилось – этот точно устроит.

Когда потом Иноземцев наводил о нем справки, выяснилось много интересного. Одни говорили, что он «смотрящий» от российского преступного мира на территории Западной Европы, другие называли хранителем воровского «общака», третьи тайным агентом КГБ, а четвертые тоже агентом, но уже французской ДСТ. Иноземцев считал, он мог быть кем угодно – и тем, и другим, и всем вместе… Но связи у него были действительно обширные, особенно в финансовой верхушке России. И не только. Любимым развлечением Клифта во времена Ельцина было позвонить в присутствии других какому-нибудь высокому российскому чиновнику и обсудить с ним кое-какие вопросы… Причем действительно обсуждал.

А вот с французскими сильными мира сего у него мало что получалось. Его пасла ДСТ для своих нужд, и только. Так что связи Иноземцева его сильно привлекали. Как и совершенный французский – самому Клифту язык давался с великим трудом.

Однажды в комиссариате полиции, куда Клифт по прибытии во Францию ходил еженедельно отмечаться, его вежливо попросили зайти в кабинет комиссара. В кабинете комиссар представил его двум господам, одетым аккуратно, но не броско, с очень внимательными глазами. Комиссар тут же покинул кабинет, сославшись на дела, а тот из господ, что выглядел постарше и поглавнее, вдруг предложил говорить по-русски – для Франции дело необычное.

И первый вопрос, который задали Клифту, был таким: «Вы знаете, что такое ДСТ?» Клифт уже знал. ДСТ – «охрана национальной территории». То есть госбезопасность. Российскому человеку дополнительных объяснений тут не требуется. И Клифт понял, что сейчас он может сделать очень важный и выигрышный ход. Что-то они у него будут просить, и он должен их просьбу выполнить любой ценой, потому что тогда он получит охранную грамоту до конца своих дней.

– Скажите, вы хотели бы помочь Франции? – спросили его.

О, разумеется, он только и мечтает, как бы помочь прекрасной Франции, приютившей его после стольких страданий в ужасных российских тюрьмах и лагерях!

Тогда помогите освободить трех французов из гуманитарной ассоциации, работавших в Дагестане по оказанию помощи чеченским беженцам. У вас в России связи и авторитет. Похитители требуют миллионы долларов, их требования нереальны. К тому же, как вы знаете, выплата миллионов не гарантирует жизни заложников. Их все равно могут убить. Общественное мнение накалено, газеты сходят с ума! Франция всеми силами хочет освободить своих заложников…