Терри Хейз - Я Пилигрим Страница 57

Сарацин не мог поверить в такую удачу: он был готов ждать и три месяца, если потребуется. Не найдя нужных слов, чтобы выразить свою благодарность, он молча обнял старого воина.

С делами было покончено, и Абдул-хан дернул за шнурок звонка, созывая в комнату свиту. Он не высказал это прямо, но чем меньше времени он проведет наедине с Сарацином, тем легче ему будет потом отрицать свое участие в грядущих событиях.

– А как живешь ты, друг мой? – спросил хозяин, когда дверь отворилась и вошли его охранники. – Благословил ли тебя Аллах женой?

Абдул-хан, чтобы слуги ничего не заподозрили, хотел завязать непринужденный разговор, но, увидев печаль на лице своего гостя, понял, что этот вопрос задавать не следовало.

– Да, благословил, – негромко сказал Сарацин. – Получив диплом врача, я сразу же отправился в сектор Газа, в лагерь беженцев Джебалия. Знал, что именно там люди больше всего нуждаются во мне.

Несколько охранников и слуг заинтересованно переглянулись: возможно, сектор Газа был единственной точкой на карте, по сравнению с которой Афганистан мог показаться безопасным местом.

– Я услышал про сектор Газа от одной женщины, когда изучал медицину в Бейруте. Именно она познакомила меня с теорией о дальнем враге, – пояснил Сарацин. – Приехав туда, я разыскал ее. Через два года мы поженились, а потом…

Рука Сарацина сжалась в кулак, и он горестно пожал плечами – этот простой жест лучше всяких слов сказал о его утрате.

– Как она умерла? – спросил Абдул-хан.

Глаза всех присутствующих были в этот миг устремлены на Сарацина.

– Израильская ракета попала в машину, в которой она ехала.

Наступило продолжительное молчание. Никто не мог добавить к этому ничего нового: все, что они думали об израильтянах, было высказано давным-давно.

– Целью обстрела была она? – нарушил тишину Абдул-хан.

– Сказали, что якобы нет. Случайное попадание. Но сами знаете, как врут эти сионисты.

Абдул-хан кивнул и произнес с благоговением:

– Да упокоится она с миром. Как ее звали? Я буду за нее молиться.

– Амина, под этим именем ее знали многие. Амина Эбади, – сказал Сарацин. – Моя жена, мать моего единственного ребенка.

Глава 33

В тот вечер Сарацин развернул свою импровизированную клинику на веранде домика для гостей. Именно здесь он и стоял двумя днями позже, обрабатывая раздробленную ногу ребенка, когда увидел группу всадников: Абдул-хан со своими телохранителями куда-то выехали.

В крепости и поселении специально распустили слух, что военачальник якобы решил навестить далеко отстоящие одна от другой могилы своих пятерых младших братьев – все они были убиты в различных сражениях. На самом деле Абдул-хан направлялся к границе с Ираном.

Через три недели он вернулся, совершенно обессиленный, жалуясь на острую боль в левой руке, что было лишь поводом разбудить посреди ночи гостящего в его доме врача. Они снова сидели вдвоем и пили чай. Сарацин внимательно выслушал Абдул-хана, велевшего ему уезжать сразу же после утренней молитвы.

Вытащив сделанную методом топографической съемки американскую армейскую карту и наметив маршрут, Абдул-хан сказал, что гостю предстоит трудный путь длиной в четыреста миль. Избегая деревень, следуя по старым тропам моджахедов, ему надо в одиночку совершить путешествие через одну из самых суровых и труднодоступных местностей на земле. Сарацин должен подняться на восемь тысяч футов и на полпути к вершине безымянной, обозначенной только номером горы найти советский наблюдательный пункт, вот уже много лет лежащий в руинах.

Он встретится в этом безлюдном месте с группой мужчин, и там, среди высокогорных пиков, вдали от цивилизации, его молитвы будут услышаны.

– Пленники уже захвачены? – спросил Сарацин, сердце которого воспарило от радости.

– Это случится сегодня вечером. Их предварительно выбрали и за ними некоторое время наблюдали: двое мужчин и женщина. Она беременна.

Глава 34

Сарацин не видел восьмерых братьев-бандитов, которые доставили в условленное место живой товар. Они приехали на старый наблюдательный пункт глубокой ночью в полной тишине: копыта лошадей были обернуты тряпками, чтобы заглушить звук.

Этот странный караван за целую неделю, которая предшествовала его прибытию, не видела ни одна живая душа. На протяжении всех семи суток пути братья делали привалы лишь перед самым рассветом: днем они отсыпались, а ночью скакали, вовсю погоняя лошадей.

Мне известно об этом, потому что через несколько лет после тех страшных событий команда войск специального назначения и агенты ЦРУ тайно пересекли границу с Ираном, взяли приступом укрепленную деревушку и допросили похитителей, как принято говорить в подобных случаях, «с нанесением серьезного ущерба». Думаю, после этого никто из восьмерых разбойников так до конца и не оправился.

Конечно, похитители находились на вершине 792 не так долго, чтобы дать свидетельские показания о том, чем занимался Сарацин. Но я не только читал протоколы допросов, но и, как уже упоминал раньше, знал об этом человеке больше всех на свете. Поэтому я могу без труда рассказать, что случилось в этих горах – местности, которая, несмотря на все молитвы Сарацина, наполнила новым смыслом выражение «забытая богом».

Хотя братья заглушили стук копыт своих лошадей, Сарацин знал: они здесь. Он прибыл сюда за четыре дня до этого и расположился в спальном помещении наблюдательного пункта, вырубленном глубоко в скале. В этой пещере он и проснулся внезапно посреди ночи. Что-то – то ли интуиция, сохранившаяся еще с боевых времен, то ли беспокойное поведение его лошадей – подсказало Сарацину: он здесь уже не один.

Саудовец справедливо предположил, что похитители, явившиеся сюда посреди безлунной ночи и позаботившиеся о том, чтобы даже копыта их лошадей не стучали, не хотели, чтобы он их видел. Поэтому он не встал, чтобы поприветствовать их.

Через полчаса Сарацин услышал шлепанье поводьев, словно лошадь заставляли идти рысью вниз с горы. На всякий случай он выждал еще минут двадцать, а затем выбрался на широкий выступ скалы.

Братья, уже наполовину спустившись с горы, остановились, чтобы напоить лошадей. Кто-то из них обернулся и заметил отблеск фонарика. Они так и не увидели человека, который вскоре станет едва ли не самым разыскиваемым преступником в мире.

Похитители оставили трех пленников, пристегнув их цепями к рым-болтам, которыми когда-то крепилась радиомачта. Сарацин впервые увидел своих жертв скованными по рукам и ногам, с кляпом во рту. Женщина была наполовину закрыта черным халатом – необходимая маскировка в этом безумном путешествии.

Довольный, что пленники надежно пристегнуты, Сарацин подошел к ним и отбросил халат в сторону, чтобы рассмотреть женщину более внимательно. Он увидел, что ее хлопчатобумажная рубашка смята и разорвана, на ширинке джинсов отсутствуют пуговицы. У Сарацина невольно возник вопрос, что с ней случилось за время путешествия: похитившие ее разбойники, может, и являлись благочестивыми мусульманами, но при этом были еще и мужчинами.

Рубаха, вся в лохмотьях, едва прикрывала живот женщины, и Сарацин, будучи врачом, с первого взгляда определил, что она примерно на четвертом месяце беременности. Другого человека, более гуманного и менее фанатичного, это, возможно, и тронуло бы, но только не Сарацина, который видел в пленниках не живых людей, а материал для опытов.

Он обернулся и заметил, что на стальной опоре, к которой когда-то крепились советские полевые бинокли, лежит любезно оставленный ему похитителями пакет с ключами от наручников, а также паспортами и бумажниками пленников.

Несчастные, все еще с кляпами во рту, наблюдали, как он изучает их документы. Женщина – гражданка Италии, двадцати восьми лет, незамужняя, сотрудница гуманитарной христианской миссии «Уорлд вижн». Он догадался, что она была захвачена во время поездки, возможно, ее предали те самые люди, которым она пыталась помочь.

Сарацин открыл ту страничку паспорта женщины, где была фотография.

По ее нынешнему запущенному виду и не скажешь, но на фото она выглядела весьма привлекательной: длинные темные волосы, белозубая улыбка, темно-зеленые глаза. Они неотступно смотрели на него, призывали к милосердию, молили, но Сарацин проигнорировал ее взгляд и повернулся к мужчинам.

Младший оказался японцем. Ему было лет двадцать пять, волосы стояли торчком, мускулистую руку опоясывала татуировка в виде колючей проволоки. Сарацин насмотрелся на поп-культуру в Ливане и, поняв, что этот тип считает себя модным парнем, этаким хиппи, сразу же его невзлюбил. Судя по документам, японец был звукооператором. Принимая во внимание все те опасности, которым он подвергался в Афганистане, и ненасытные запросы круглосуточного канала новостей, журналист, по-видимому, зарабатывал большие деньги, что подтверждали четыре тысячи долларов и два маленьких, сделанных из фольги пакетика кокаина в его бумажнике.