Подражатель - Дэниел Коул Страница 57

Выждав несколько мгновений, позволив его депрессивному озарению осесть, Маршалл выключила обогрев и выглянула в окно на поблескивающие огоньки:

— Есть кое-что, что мне нужно вам рассказать… кому-нибудь рассказать. — Она глубоко вдохнула. — В ночь смерти Тобиаса Слипа… я была там. — Чеймберс вскинул брови, но не перебил ее. — У меня были ваши старые файлы по делу. В его мастерской было так холодно, что кругом все заледенело, поэтому мы поднялись поговорить в его кабинет, но я разозлилась и он попросил меня уйти. Я кричала на него. Он повернулся ко мне и… Он совсем чуть-чуть поскользнулся, но я до сих пор помню звук, с которым он скатился по лестнице. И я просто стояла как вкопанная, глядя на него… а потом оставила его там, — пристыженно закончила она.

Чеймберс не сводил глаз с дороги, обдумывая свой ответ.

— Никогда никому не рассказывайте эту историю. Ясно? — начал он, а Маршалл кивнула. — Тобиас Слип не стоит… этого, — продолжил он, оглядев свою растрепанную коллегу. — Я на этой работе давно. Я вижу плохих людей — он был таковым, но вы — нет. Может, мы никогда не узнаем, чья кровь была на той веревке, но я вполне уверен, что мир стал чуточку лучше без него.

Она все еще выглядела сломленной. Чеймберс вздохнул.

— Как единственный человек, с которым вы когда-либо будете это обсуждать, я прощаю вам ваши грехи. Хрен с ним. А теперь давайте никогда больше об этом не будем говорить, — сказал он, поворачивая направо.

— Ой, мне в ту сторону, — сказала она, оглядываясь на левый поворот.

— Я знаю. Я просто хочу сделать быструю остановку по пути.

— Что мы здесь делаем? — спросила она, когда они припарковались возле галереи Элоизы под расходящимися на рассветном небе тучами.

Выбравшись, Чеймберс подошел к машине на другой стороне улицы и постучал в стекло. Маршалл присоединилась к нему, когда сонный полицейский опустил окно.

— Доброе утро, детектив-сержант.

— Мне нужны вчерашние записи, — сказал Чеймберс, и мужчина передал ему скучные отчеты о наблюдении.

— Я могу вам с чем-нибудь помочь, сэр? — спросил он, когда Чеймберс перевернул одну страницу и пробежал пальцем по листу.

— «Элоиза Браун и ее сопровождение замечены входящими в галерею с одной картиной и выходящими девять минут спустя с другой», — прочел он вслух. — С какой картиной? — риторически спросил он у Маршалл. — Там нет никаких картин!

— Не совсем так, сэр, — вставил мужчина в машине. — Возле входа висела одна.

Чеймберс оглянулся на галерею и бросил планшет с бумагами через окно.

— Ключи! — потребовал он. У невыспавшегося офицера ушло несколько мгновений на их поиски.

— Что происходит? — спросила Маршалл, трусцой следуя за ним, чтобы поспевать за его широким шагом. Чеймберс остановился у металлических ворот и вгляделся сквозь решетку в подсвеченную картину над дверью, висящую в плексигласовом ящике.

— Сукин сын! — выплюнул он, отпирая решетку и снимая коробку со стены. Затем раскрыл пластиковую оболочку и достал холст.

— Чеймберс? Что вы делаете? — удивилась Маршалл. Он включил свой фонарик и посветил им на картину вместо объяснения. — …Что? — растерянно повторила она.

— Она его предупреждает.

— Чего?

Он провел лучом по серым блокам в море зелени и произнес:

— Могилы?

— Я… Возможно.

— …Огонь, — сказал он, осветив оранжевую форму в углу.

— Эммм.

— И деревья.

— …И?

— Могила его матери, пожар в университете и лавровый лес. Она предупреждает его, что мы знаем!

— При всем должном уважении, — дипломатично сказала Маршалл, — мне все-таки кажется, вы додумываете. Это просто формы. Вы видите то, что хотите видеть.

— Я ей не верю!

— А вам и не нужно! Но мы нуждаемся в ней. Этого недостаточно, чтобы поставить все под сомнение. Где бы мы сейчас были, если бы не она? — У него на это не было ответа. — Я всего лишь говорю, что давайте не будем принимать поспешных решений.

— Нам нужно внимательно за ней приглядывать.

— Так и сделаем, — заверила она его.

Чеймберс все еще презрительно смотрел на картину и сказал, что он все равно это уберет.

— Доброе утро, — прощебетала Ева по пути к кофемашине, пока Чеймберс сидел за столом, сгорбившись над книгой. — Во сколько ты вернулся?

Он на мгновение поднял взгляд:

— Около часа назад. — И снова уставился в книгу.

— Как она?

— С ней все будет нормально.

— Почему бы тебе не попробовать еще поспать? — сказала она, но он не подал виду, что ее услышал. Налив себе кофе, она села возле него, отодвигая две другие книги, чтобы освободить место для своей чашки. — Что читаешь?

— Библию, — ответил Чеймберс, не отрывая взгляда от страницы. — О Давиде и Голиафе, если точнее. — Было слишком рано, особенно для воскресенья, и Ева выглядела совсем растерянной. — Предпоследняя статуя, — объяснил он, болезненно морщась.

— Что такое?

— Просто… я не могу понять… что она значит.

— Я не эксперт, — сказала Ева, отхлебывая кофе, — но это разве не история добра, побеждающего зло, несмотря ни на что?

— «Добро» и «зло» — вещи относительные, — зевнул Чеймберс.

— Тогда это явно предвзятая история о неудачнике, — исправилась она.

— В этом и дело, — сказал он, поворачивая к ней другую книгу, открытую на драматическом изображении мальчика, встретившегося лицом к лицу с ярым противником, пока остальная армия стояла в стороне. — История говорит, что сорок дней подряд великан Голиаф выходил из рядов филистимлян, чтобы вызывать лучших воинов израильтян на поединок один на один, который решил бы итог битвы, и каждый день король Саул отклонял предложение, будучи слишком трусливым и некомпетентным правителем.

— До тех пор, пока молодой пастух Давид не принял вызов, выйдя на поле боя сразиться с великаном, вооружившись лишь рогаткой и пятью подобранными у ручья круглыми камнями. Попав ему точно в лоб, он повалил Голиафа и отрубил ему голову его же огромным мечом… все это во имя Господа.

— В чем проблема? — спросила Ева.

— Проблема в том, что если верить книге под твоим локтем, рогатка может создавать практически такую же энергию, как выстрел из ружья двадцать второго калибра, а это, по сути, означает, что Давид принес пистолет в бой на мечах… «В бой» — неправильное выражение, скорее, на казнь. У бедного гиганта не было шансов.

— Ты говоришь, что неудачником в этой истории на самом деле был Голиаф?

— И расправились с ним соответствующе, — согласно кивая, сказал Чеймберс.

— Ладно. И что это в таком случае значит?

Он оттолкнул увесистую книгу от себя и потянулся за своим почти остывшим кофе:

— Что столкнувшись с неравными шансами в драке, даже Бог не выше того,