Александра Маринина - Последний рассвет Страница 58

– Так уж и ни один?.. – засомневался Волько.

И Курмышова понесло:

– Да я сам эксперт по Дому Сотникова, нас всего двое таких, которые могут со стопроцентной гарантией установить подлинность вещи Дома Сотникова, потому что есть секретный кодекс Алексея Сотникова Второго. В этом кодексе перечислены те признаки, по которым можно точно установить подлинность изделия. И кодекс этот на сегодняшний день доверен только двум людям: Алексею Сотникову Четвертому, к которому вы так стремитесь попасть, и мне. Вы, конечно, можете пойти к самому Сотникову, но тогда работа вам обойдется намного дороже, у вас ведь нет своих камней, значит, их надо будет приобретать, и вы должны иметь в виду, что за работу в среднем мастер берет двадцать процентов от стоимости камней, Сотников берет тридцать, потому что это имя и репутация, а я возьму по-божески. Так что решайтесь.

Курмышов очень хотел получить заказ, и ему удалось уговорить Волько. Пока готовили эскизы и согласовывали детали, они много встречались, симпатизировали друг другу, почти сдружились, и, когда Волько мимоходом как-то спросил, что это за секреты такие, которые позволяют отличить подлинник от подделки, Курмышов сначала отвечал коротко и уклончиво, но, видя, какими горящими любопытством глазами смотрит на него звезда шоу-бизнеса, не совладал с тщеславием и начал рассказывать и даже показывать фотографии. Он и сам не заметил, как выложил все. Потом, конечно, спохватился, предупредил, чтобы Волько никому… никогда… ни одного слова…

Певец, разумеется, поклялся всем святым, что есть в его жизни. И через неделю все это стало достоянием широкого круга специалистов по ювелирному антиквариату, в том числе аукционистов. Виктор Семенович Волько продал секреты Дома Сотникова за очень большие деньги. Оказалось, что он, не полагаясь на собственную память, успел вовремя нажать нужную кнопку, тем самым включив диктофон на мобильном телефоне.

Курмышов был в ужасе. Он приезжал к певцу домой, чтобы объясниться, хотел скандалить и бить морду, но не прорвался через охрану. Волько на его звонки не отвечал и вообще больше не появлялся.

Спустя какое-то время Курмышову удалось его поймать: случайно в ресторане он увидел Волько одного, тот обедал. Курмышов подошел и сел за столик, начал выговаривать ему, обвинять, стыдить. Волько не стал звать охранника, ждавшего его в машине: времени прошло много, острота ситуации сгладилась, он перестал бояться Леонида. Более того, мило улыбался и рассказывал про то, какие дивные краски на рассвете над Эгейским морем.

Леонид упрекал его в непорядочности, возмущался:

– Как ты мог, Витя, я же тебя просил, я предупреждал, а ты мне давал честное слово! Ты меня обманул, но я-то – хрен с ним, а в результате мой друг, давний и близкий, оказался почти разорен. Я учился у его отца, я всем обязан Дому Сотникова, а получается, что я доверился подонку, и из-за этого пострадали хорошие люди.

Но на Волько, однако, эти упреки и обвинения никакого впечатления не произвели. Он спокойно продолжал разделывать серебряными щипцами огромного лобстера, запивая его дорогим белым вином.

– Да брось ты, – почти весело говорил он. – Фигня это все, не обеднеет твой Сотников. Плюнь и забудь. Слушай, я тут на Эгейское море съездил. Какие краски! Особенно на рассвете! Просто обалдеть! Ты на Эгейском был когда-нибудь? Не был? Тебе обязательно надо туда съездить, это тебя вдохновит на создание новых шедевров.

– Да? – мрачно проговорил Курмышов, который понял уже, что взывать к совести этого человека бессмысленно. – Хорошо, я тебе обещаю: я туда съезжу и сделаю вещь, которую назову «Рассвет на Эгейском море». И еще я тебе обещаю, что это будет последний рассвет, который ты увидишь в своей жизни.

Встал и ушел…

Вот это история! Значит, не просто так Виктор Волько появился в уголовном деле рядом с надевшей ожерелье Евгенией Панкрашиной. Связь-то есть.

– И что было дальше? – затаив дыхание, спросил Антон.

Карина слабо улыбнулась и покачала головой.

– Лёня задумал сделать ожерелье «Рассвет на Эгейском море». Он даже специально ездил туда, смотрел, как это выглядит, потому что прежде никогда в Греции не был.

– А зачем он хотел сделать такое ожерелье?

– Его очень задело, что Виктор так легко отнесся к тому, что натворил. Волько так и не понял всю низость своего поступка, и Лёня хотел, чтобы Виктору постоянно что-то напоминало о той подлости, которую он совершил. Ну и чтобы Виктор боялся, а если не боялся, то, по крайней мере, тревожился и опасался. Одним словом, Лёня хотел ему жизнь подпортить, отравить. Но сделать такое ожерелье очень трудно в смысле подбора камней.

– Да, – кивнул Сташис. – Я в курсе, мне объяснили уже.

– Ну вот, – продолжала Карина. – Он настойчиво и упорно искал камни, покупал их, ждал, когда соберется нужное для такой работы количество. Но о том, что подбор камней закончен и он приступил к работе, Лёня мне не сказал.

– А это удивительно, что он не сказал? Или это нормально?

– Когда как, – в голосе женщины проступили нотки нескрываемой горечи. – Если у него в данный момент не было серьезного романа, то он, безусловно, говорил мне обо всем, что связано с работой. Я ведь дочь ювелира, поэтому хорошо понимала все, о чем Лёня рассказывал, хотя профессия у меня совсем другая, я экономист. Но я росла рядом с папой и его учениками, поэтому в ювелирке неплохо разбираюсь. А вот если у него был разгар нового романа, то мог и не сказать, потому что все внимание его в такие моменты устремлено на совсем другую женщину.

Значит, у Курмышова был какой-то серьезный роман, причем роман длительный, потому что подбор камней был давно закончен, а про ожерелье Леонид Константинович Карине до самой своей смерти так и не сказал. Надо искать эту даму.

– Скажите, Карина, неужели позиция эксперта по изделиям конкретного автора столь уникальна? Как-то трудно поверить, что из-за поступка Курмышова сильно пострадал Сотников.

– Да, как правило, по каждому конкретному автору действительно авторитетных экспертов человека по три по всем мире, – ответила Горбатовская. – Алексей Юрьевич получил искусствоведческое образование, его хорошо знали и признавали его заслуги в Академии художеств, дали ему звание народного художника СССР, и это позволило ему получить сертификат эксперта международного уровня. Алексея Юрьевича признавали все крупнейшие аукционные дома. И с разглашением секретов Дома Сотникова все это рухнуло.

Ну надо же! Прямо тайны мадридского двора какие-то! Сташис никогда не думал, что в ювелирном деле все так серьезно.

– Интересно, что это за секреты такие? – спросил он. – Можете рассказать? Мне просто любопытно, я никогда о таком не слышал.

Карина грустно усмехнулась.

– Да конечно, теперь это уже ни для кого не секрет. Во-первых, состав эмалей, он индивидуален для каждого мастера. Во-вторых, наличие секретной метки в секретном месте. Например, если это кольцо, то такое место может быть под камнем. Если в изделии Сотниковых есть замочек, то надо выкрутить миниатюрный шурупчик, на котором выгравирована определенная буква, видно ее только под очень мощной лупой. Для каждого вида изделий было свое место, где стояла такая метка. И третье: если изделие было из нескольких предметов, например, парюра, то есть гарнитур, выполненный в едином стиле, или полупарюра, то каждый предмет имел свою метку, и все вместе эти метки складывались или в определенный образ, или несли определенный смысл. Если образа или смысла не получалось, можно было с уверенностью говорить о том, что это подделка. Даже если кому-то и удавалось найти то секретное место, где должна стоять метка, то саму метку подделать было практически невозможно, если не знать секретный кодекс.

Н-да, все еще сложнее, чем думал Антон… Так, может быть, убийство Курмышова – затея обиженного Сотникова? Тоже, конечно, времени прошло немало, но, бывает, идея зреет годами и ждет удобного момента, чтобы воплотиться в реальность. Сам-то Сотников ни слова об этом не проронил. Про конфликт с Цырковым рассказал, а вот про свой конфликт с убитым умолчал.

– И как Сотников отреагировал на поступок Курмышова? Не собирался ли отомстить? Может быть, высказывался в этом смысле?

На красивом лице Карины Горбатовской отразилось изумление.

– Кто собрался отомстить? Алексей Юрьевич? Да вы что! Я его с детства знаю, девчонкой даже была в него тайно влюблена, лет эдак в четырнадцать-пятнадцать он мне казался небожителем: такой образованный, такой эстет, так много знает, ведь ему по наследству перешла огромная библиотека Сотниковых – единственное, что уцелело при национализации, когда Дом Сотникова забрали большевики. У Алексея Юрьевича осталось множество антикварных изданий восемнадцатого и девятнадцатого веков.

– И куда потом делась ваша влюбленность?

– А потом я повзрослела, – ответила Карина почти весело, – и поняла, что Алексей Юрьевич – герой не моего романа. Но, отвечая на ваш вопрос, скажу с уверенностью: на месть он не способен. У Алексея Юрьевича много недостатков, это правда, он очень критично относится к людям, даже к тем, с кем дружит и кого вроде бы любит. Хотя порой мне кажется, что он вообще не любит никого. И очень зол на язык, надо признать. Например, Лёню Сотников считал личностью, лишенной творческого потенциала, ценил его технику, но как художника и творца не воспринимал. И открыто говорил об этом при мне и папе, не стеснялся. Правда, надо отдать ему должное: никому, кроме меня и папы, он о Лёне плохого не говорит. Он вообще человек воспитанный, всем нравится, для всех приятный. – Карина снова усмехнулась. – Наверное, хочет производить хорошее впечатление. Только вот позволяет себе за глаза довольно злые высказывания. Но именно за глаза. В лицо – никогда и никому ни одного злого слова. Ну что ж, каждый человек неоднозначен, нет людей, нарисованных одной краской. Все равно мне было обидно, потому что ведь Лёня был по-настоящему талантлив. Но при всем этом Алексей Юрьевич человек безусловно благородный, человек широкой души.