Анна Малышева - Сфинксы северных ворот Страница 6

…На другое же утро полковник послал за местным выборным старостой. Он пожелал купить участок на окраине деревни. О чем они говорили и как был вознагражден староста, неизвестно, но покупка совершилась с неслыханной в этих местах быстротой. Из соседнего городка явился нотариус, клочок земли был выкуплен у общины. Прежде там рос плодовый сад, но яблони и груши состарились и почти не плодоносили, их дряхлые ветви ломались от собственной тяжести. Деревья было решено целиком извести. За пару месяцев выстроили дом, который с тех пор так и называли — «Дом полковника». С обеих сторон скромного одноэтажного строения посадили молоденькие дубки. В саду проложили симметричные дорожки, по бокам которых высадили цветущие кустарники. Участок приобрел новый, строгий, ухоженный вид.

— Едва навесили входную дверь и привинтили к ней скобки с замком, полковник тронулся с места. Теперь у него был свой слуга, здоровенный парень, придурковатый, сильный, как бык, и преданный, как собака… Он снес полковника по лестнице в нижний зал трактира. Там ждали местные обыватели, которые все эти месяцы сгорали от любопытства, — о постояльце чего уже только не рассказывали! И что он богат несметно, и что продал дьяволу душу в обмен на золото, и даже что его, безногого, кто-то встретил ночью на деревенской улице шагающим на двух ногах бодро, словно на императорском параде… Словом, его считали сущим чертом, ненавидели, завидовали и боялись.

…Вздорных слухов и пересудов было больше обычного еще и потому, что заносчивый полковник не пожелал даже на краткий миг встретиться с сестрой. Та, сперва испугавшись, что калека сядет ей на шею, не показывалась в трактире, зато уж после визита нотариуса, покупки земли и начала стройки немедленно прибежала… Но только что нанятый слуга полковника не открыл ей дверей комнаты. И в свой новый дом полковник тоже не пригласил сестру с семьей. Впрочем, гостей там не бывало ни на Рождество, ни на Пасху.

Полковник словно переродился: даже не кивнул ни разу никому из знакомых земляков, словно не узнавал их. К нему в новый дом попробовал попасть кюре, но не было ходу и кюре. Впрочем, судачили в округе, полковник еще в молодости, когда был простым крестьянским парнем, в церковь носа не казал, хотя тогда у него не было причин задирать нос, разве чтобы взглянуть, не собирается ли дождик. И хотя местные жители после страшных лет революции и террора сами благочестием не отличались и у каждого было на совести кое-что, все дружно осудили полковника и вовсю придумывали небылицы на его счет.

— А уж когда он женился! — воскликнула Наталья. Ее саму увлекал рассказ, она, с воодушевлением жестикулируя, прохаживалась по комнате. — Тут уж полковник окончательно прослыл чертом! Лет ему было не так много, всего-то под сорок, ушел на войну он бедняком, вернулся богатым, жил сам себе господином, и хотя ног у него не было, но было золото, о котором шепталась вся деревня… Так почему бы ему и не жениться?

— И в самом деле? — поддакнула заинтригованная Александра.

— Дело в том, что невесте было всего семнадцать. Она приехала издалека, никто ее раньше не видел. Где ее встретил полковник, осталось неизвестным, может, нигде и не встретил, а все устроил нотариус — единственный человек, помимо старосты, который переступал порог «Дома полковника».

…Невеста оказалась хороша собой, молода и в довершение всего благородного происхождения. Хотя революция формально всех уравняла, да и полковник добыл себе высокое положение, все же, по местным понятиям, это был неравный брак. Единственная дочь бедного пожилого дворянина, жившего чуть не впроголодь, она за недостатком средств воспитывалась дома незамужними тетками, оставшимися в девушках из-за своей вопиющей нищеты. Благодаря попечению этих состарившихся над молитвенником и пяльцами дев невеста умела с грехом пополам читать, писать, рисовать цветы, не известные ни одному ботанику, петь и играть на клавесине. Если барышня бралась за иглу, то для самого тонкого рукоделия — вышить воротничок, починить старинное кружево… Она приехала с отцом прямо в свадебном платье, которое оплатил жених. Экипаж, украшенный белыми бантами, остановился у ворот «Дома полковника». Девушка вошла туда с отцом, а вечером экипаж отбыл, увозя старика домой. Брак был оформлен нотариально, в присутствии старосты. Церковь в это дело решили не вмешивать. Для деревни это было самым радикальным новшеством. Заговорили даже о том, не принял ли-де полковник ислам, когда сражался в Египте? Не оттого ли он не может видеть местного кюре, старого добряка, ставшего за годы революции еще более терпимым к грехам своей паствы? Изумлялись и тому, почему невеста согласилась выйти за подобного жениха? Девушка была бедна, но красива, образована и родовита и могла бы в скором времени дождаться предложения получше… Сошлись на том, что полковник околдовал и невесту, и ее отца — иначе эта странная и почти скандальная свадьба не могла бы состояться.

— Жили молодые замкнуто. Жена каждый год рожала: сперва родила дочерей-двойняшек, затем сына. Детей крестили в церкви, правда, отец на церемонии ни разу не присутствовал. Дурной репутации это не уменьшило. О семье говорили самые возмутительные вещи, несмотря на то, что та никаких поводов к этому не давала. Но самым главным оставался вопрос: откуда у полковника взялось несметное богатство? Другие ветераны вернулись нищими…

— А было ли там такое уж баснословное богатство? — спросила Александра. — Может, денег хватило лишь на то, чтобы купить землю и выстроить дом…

— Нет, Саша, было настоящее богатство! — возразила Наталья с таким обиженным видом, словно гостья своим замечанием задела ее лично. — Известны такие факты, что сомневаться в этом не приходится!

…Не прошло четырех лет после свадьбы, как полковник сильно захворал. Теперь в дом зачастил врач — человек уже очень пожилой, большой сплетник и охотник до всяких семейных тайн. Выдавал он эти тайны беспощадно, не вспоминая ни о какой врачебной этике, но другого эскулапа в округе не было, так что волей-неволей приходилось довольствоваться этой ходячей скандальной хроникой. Вот от него-то и стало всем известно, что полковник очень плох, не проживет и нескольких месяцев. Что он внезапно одряхлел не только телом, но и рассудком, несет сущий бред и все жалуется на то, что жена со слугой его обокрали и спрятали где-то в доме золото. Больной твердил и о том, что заболел он неспроста, что его травят, подсыпают ему и в пищу, и в питье, и в лекарство яд, от которого у него горит все нутро.

Деревня вскипела, как разворошенный муравейник. Люди бегали из дома в дом, разнося все новые ужасающие слухи о том, что творится в «Доме полковника». Теперь его даже жалели, зато досталось жене, о которой прежде дурного не говорили, и слуге, который был так туп, что о нем и говорить было нечего.

— Полковник умер, до последнего продолжая обвинять жену и слугу в пропаже золота и в отравлении. В деревне уже в голос говорили, что дело требует полицейского вмешательства. Теперь твердили, что полковник всю жизнь отличался необыкновенным умом, так отчего бы ему вдруг сойти с ума перед самым концом? Ведь болела-то у него не голова, а желудок! Сразу он стал и мудрецом, и ловкачом, и славным парнем, которого все знали с детства. А про то, что его величали чертом, дружно забыли.

— Обычное дело… — кивнула Александра. — Что ж его, правда отравили?

— Вскрытия не было. Полицию тоже, конечно, звать не стали, это были одни разговоры. Но вдове пришлось несладко.

…После смерти мужа вдова зачастила в церковь: при его жизни ее там видели только на крестинах детей. Кюре-то был совсем не против, чтобы богатая вдова участвовала своими пожертвованиями в общинных нуждах, но вот сама община взбунтовалась. От бедной женщины пересаживались подальше. Стоило ей появиться на пороге церкви, раздавалось шушуканье. Косые взгляды, намеки, ядовитые смешки прямо в лицо… Вскоре вдова перестала ходить в церковь и даже появляться за оградой своего сада. Соседи видели, как она с утра до ночи бродит по дорожкам, не замечая ни своих маленьких детей, гуляющих с няньками, ни слугу, окончательно отупевшего после смерти хозяина и превратившегося в прожорливое обрюзгшее животное. Соседи говорили, что вдова ищет в саду закопанное золото: Господь де отнял у нее разум, как она отняла жизнь у мужа, и женщина забыла, где спрятала «клад полковника». Слугу никто ни в чем и не обвинял, глупо было бы предполагать, что у него хватит смекалки задумать и осуществить самый простой план. Вдова и впрямь имела вид помешанной. Она шептала что-то себе под нос, качала головой, грозила пальцем, дико озиралась, вытягивая шею и прислушиваясь. Потом перестала выходить из дома. А однажды утром слуга нашел ее повесившейся…

— Нет, не в этой комнате! — сказала Наталья, перехватив испуганный взгляд гостьи, устремленный на балки низко нависшего потолка. — Второго этажа еще не было. Она повесилась в кухне, на той самой балке, где прибит оловянный медальон.