Екатерина Лесина - Райские птицы из прошлого века Страница 6

– Конечно, он учится хорошо, – ответила мама. – Я слежу за этим. Я – хорошая мать.

Вокруг губ у нее белело. Олег испугался, что сейчас мама рассердится и прогонит отца насовсем.

– Нинуль, я ничуть не сомневаюсь, что ты – превосходная мать. Ты – самый ответственный человек из тех, кого я знаю, – он не стал уходить, но снял пальто и, протянув Олегу, попросил: – Повесь, пожалуйста.

Пальто было не столько тяжелым, сколько объемным. Олег боялся помять, вымазать, порвать… сделать хоть что-либо, что причинит вред серой колючей ткани, от которой пахло уже не дождем – человеком. Забравшись на табуретку, Олег пристроил пальто на крючок поверх маминого, расправил полы и, вцепившись в квадратную пуговицу, загадал, чтобы отец остался.

Насовсем! Ведь может такое быть?

Нитки хрустнули, и пуговица осталась в руках Олега. Он испугался до того, что не придумал ничего лучше, кроме как сунуть пуговицу в карман. А в кармане лежал бумажник, кожаный прямоугольник с металлическими уголками. Они сами царапнули пальцы, просясь в руки.

Олег поддался.

Он не станет красть. Красть – плохо. Воров сажают в тюрьму. Он – не вор. Просто посмотрит и все…

Денег внутри лежало много, но не как у мамы. Мама всегда раскладывала купюры по номиналу, а здесь они были перемешаны и смяты. Кроме денег, в бумажнике была фотография круглой светловолосой женщины. Олег разглядывал ее внимательно, пытаясь понять, чем же она лучше мамы.

Ничем.

– Олежка! Ты где там застрял? – отцовский голос парализовал.

Отец сейчас придет! Увидит! Подумает, что Олег – вор, и вызовет милицию. Олега посадят в тюрьму. Но страшна не тюрьма, а стыд. Негнущимися пальцами Олег закрыл бумажник и затолкал его в карман.

Остаток вечера он нервничал, думая лишь о том, как отец станет собираться и обнаружит пуговицу, полезет за ней в карман и поймет, что в карман уже лазили…

В полдевятого мама сказала:

– Ему пора спать. Спасибо, что заглянул. Мы будем рады видеть тебя снова.

Олег ей почему-то не поверил.

– Не злись, Нинуль, – сказал отец, поднимаясь. – Злоба разрушает.

– Своей жене советуй! – Мама никогда не кричала, а тут крикнула, и голос ее был сухим, трескучим, как удар молнии в безоблачном небе. – Олег, спать!

– Бывай, – отец пожал Олегу руку. – Еще встретимся?

– Да, – Олегу хотелось поскорей спрятаться в своей комнате. Но отца пришлось провожать. Тот пуговицу увидел и пожал плечами, дескать, ерунда какая. А сунув руку в карман, вытащил монету.

– Держи. Это китайская, с дырочкой. Видишь?

– Он не увлекается нумизматикой.

Олег не знал, что такое нумизматика, но монету взял, а когда отец подмигнул, то подмигнул ему в ответ. Теперь у них появилась общая тайна. Засыпал он счастливый, сжимая монету в руке. А на следующий день нашел для нее веревочку, чтобы на шее носить. Странно, но мама совсем за это не ругалась.

Отец заезжал дважды в год. Привозил подарки Олегу, иногда – маме, но та отказывалась, а отец не настаивал.

– Нельзя навязываться женщине, – обмолвился он как-то. – А еще нельзя ей потакать. Запомни, герой. Еще не передумал экономистом становиться?

– Нет.

– Молодец. У человека должна быть цель.

– А у тебя есть?

– Не умничай, – отец щелкнул Олега по носу и ушел, чтобы больше не вернуться. О смерти его Олегу рассказала мама, сделав это в привычной, сухой манере. Белый ореол вокруг губ выдавал высшую степень раздражения, которое прорвалось, когда Олег спросил:

– Когда похороны?

– Для нас – никогда! Или ты думаешь, что нас хотят там видеть? Что про нас вообще знают? А узнав, обрадуются? Олег, ты уже взрослый.

Ему шестнадцать, и, наверное, мама права, но не пойти на похороны – предательство.

– Наши отношения с твоим отцом – случайность. Роман командировочных, который изначально обречен. Я не планировала забеременеть. Более того, я серьезно думала о том, чтобы сделать аборт.

И тогда Олега не было бы. Хорошо это? Плохо? Тот, кого не существует, не способен ощущать боль.

– Я рада, что не сделала. Ты хороший сын.

– Спасибо.

– И я надеюсь, что я была достойной матерью. Что же касается твоего отца, то он исполнил свой долг так, как сумел и счел нужным. Я не настаивала на материальной помощи, как и не требовала его развода. Наше решение сохранить тайну было обоюдным. И теперь я хочу, чтобы ты это решение поддержал.

Она повернулась к окну. У нее есть красивая фотография, где она вот точно так же сидит у окна в четверть оборота. Высокий свитер под горло. Рукава длинные, до середины пальцев. И сигарета на мундштуке логична в данной экспозиции.

– Ты сейчас думаешь, что твой долг – почтить память отца. Но, появившись там, ты эту память уничтожишь. Представь, что испытают его жена и сын, узнав о второй семье? Да и сама ситуация с его смертью… щекотливая очень. Не добавляй им боли.

Да плевать Олегу на ту женщину с мягким ртом и светлыми волосами. Это она виновата, держала отца, не позволяла ему приходить чаще. И тут Олег осознал другое: у этой женщины есть сын.

У этой женщины и отца.

– Сядь, – попросила мама, закуривая. Она сжимала мундштук губами, а дым выпускала из носа, и когда-то эта ее привычка, единственная нелепая из всех прочих привычек, казалась Олегу смешной.

Теперь он вдруг понял, что плачет.

– Да, у тебя есть брат. Его зовут Сергей. Он на полгода старше.

– Помнишь, когда я пришел к тебе? Зима была. Караулил под офисом, как пацан. А уже и не пацан совсем, только все равно стремно было. И ты велел убираться. Тогда я подумал, что мама права, на хрен такое родство? А ты через неделю сам меня нашел и потребовал кровь на анализ сдать.

Сергей схватил со стола лист бумаги и красный карандаш. Лист он прижал к стене, а карандашом принялся выстукивать по белой поверхности, оставляя красные точки.

– Или как мы этого чертового анализа ждали. А дождались, и ты первым делом сказал, что я на наследство все равно не могу рассчитывать. Я ответил, что мне и не надо. Своего хватает. Или вот как на кладбище ездили. Ты сказал, что я на него похож. А мне так наоборот казалось…

Красные точки рождали красные линии, а те пересекались, перевивались, плодя голубиное воинство.

– Танька меня сразу невзлюбила. А я – ее. Но я не хотел, чтобы так получилось.

Голубей становилось все больше и больше.

– Я бы не поверил. Я и сейчас, наверное, не верю. Поэтому и нанял девчонку. Специалист по запределью. Я же все равно не знаю, что делать.

– Туда, – Сергей выронил карандаш. – Тебе туда.

– Куда?

– Туда. Дом с голубями. Иди. Она простила меня! Моя голубка меня простила.

– Кто?

– Она сказала, что простила. Вот.

Сергей протянул ладонь, на которой лежала таблетка. Обыкновенная таблетка в желто-синей оболочке.

– Дала… мне… теперь мы вместе будем.

Сергей быстро сунул таблетку в рот и разжевал.

– Только голубей не слушай. Голубей прогнать надо. Надо прогнать… всех-всех… голубей… всех… кроме нее.

Судорога прошла по лицу Сергея, губы разжались, выплюнув ком черной крови.

– Эй! Кто-нибудь!

Кнопку Олег не нажал – вбил в стену и кричал, пытаясь удержать бьющееся в агонии тело. Брата выворачивало кровью. Спазмы сделали мышцы деревянными, и кости трещали от напряжения.

Появившиеся санитары оттолкнули Олега, навалились, прижимая Сергея к полу.

Кричали.

Кололи.

Иглы гнулись. Санитары матерились. Врач оттеснил всех и, склонившись над телом, прощупал пульс.

– Все.

Позже, в кабинете на третьем этаже, Олег сидел в кожаном кресле и смотрел в окно. Он думал, что окно слишком большое для этой комнатушки, а панорама – скучна. Что надо бы замыть пятна на пиджаке и выпить коньяку, любезно предложенного главврачом. Он думал о тысяче мелочей, но сквозь покров притворного равнодушия пробивалось одно – Сергей умер.

– …сильнодействующий препарат… – главврач зудел, как старый комар. – …вскрытие будет проведено… токсикологический анализ… выясним… расследование…

Почему-то Олег понимал лишь отдельные словосочетания. В ушах, как в старой телефонной трубке, трещало.

– Кто к нему приходил? – спросил Олег и понюхал коньяк. Пить или не пить?

– Вы.

Интересно, главврач думает, что Сергея отравил брат? Думает, но помалкивает, зная, чем чреваты обвинения, не подкрепленные доказательствами.

– А еще?

– Только вы.

Ну же, доктор, озвучьте все, что думаете, в частной беседе. Частная беседа чревата лишь подпорченными отношениями.

– Он… он сказал, что его навещала женщина.

– Какая? – доктор подался вперед и руки вытянул, точно желая вцепиться в Олега.

– Он не сказал. Просто, что «приходила она». А потом показал таблетку. Пилюлю. Такие, знаете, которые из двух половинок. А внутри порошок. Половина желтая, половина синяя.