Буало-Нарсежак - Волчицы Страница 6

Элен была в столовой.

- Как спалось? Хорошо отдохнули?

- Спасибо. Лучше не бывает.

Она подвинула мне развернутый газетный лист.

- О вашем друге уже пишут, правда, пока без подробностей. Прочтите. На третьей странице.

Две строки из газетной заметки о происшествиях за последний час неприятно поразили меня:

По всей видимости, смерть наступила в результате несчастного случая, но не исключено и убийство.

- Бедняга Жерве, - вздохнул я.

- Люди стали недоверчивы, - заметила Элен. - В несчастные случаи больше не верят... Берите масло.

В пепельном утреннем свете, делавшем наши лица какими-то помятыми и несвежими, Элен выглядела еще более увядшей, чем накануне. Только-только пробило восемь, а она была уже одета для выхода в город.

- Элен, - начал я, - нам нужно кое-что обсудить: ни за что на свете я не соглашусь усложнять вашу и без того нелегкую жизнь. Напротив, я желал бы помочь вам, не знаю, правда, как, но должен же быть способ, и не один...

- От вас ничего не требуется, - перебила она меня. - Я не нуждаюсь в вашей помощи.

- Так ли?

- Да. Заботы о пище не доставляют мне больших хлопот, а хозяйство не мужское занятие.

- Элен, я крайне тронут...

Она сама на этот раз положила руку на мою. И сделала это с какой-то внезапной решимостью, словно заранее обдумала этот жест; уже целиком войдя в роль Бернара, я добавил:

- Я должен поблагодарить вас и за все остальное - за письма и посылки...

- Теперь это в прошлом, Бернар. Вы здесь.

Она пристально смотрела на меня своими серыми, внимательными глазами, которые не умели смеяться. Было в ней что-то от школьной учительницы, и я с еще большей, чем накануне, силой ощутил: меня экзаменуют.

- Я счастлив быть здесь, - глупо сказал я; в этот момент ее рука более дружески оперлась на мою, и неуместная мысль пронеслась у меня в мозгу: она девушка.

- Чему вы улыбаетесь? - тихо поинтересовалась она.

- Тому, что чувствую себя в безопасности... Что, кажется, у меня есть наконец дом!

- Это правда? Вы говорите это не только для того, чтоб сделать мне приятное?

- Элен, как вы можете?..

Она убрала руку и оперлась подбородком на переплетенные пальцы.

- Да, знаю, жизнь у вас была не из легких.

- Может быть, не такая уж нелегкая, но проведенная в трудах и одиночестве... Пришлось вкалывать, чтобы прочно поставить дело. Помогать было некому: родители умерли. Дядя - очень щедрый человек, но наведывался во Францию раз в несколько лет...

- Есть ли от него известия?

- Нет. Боюсь, не умер ли он, бедняга. У него была неизлечимая болезнь печени.

- А вы не пробовали возобновить отношения с сестрой?

- Нет. И не стану.

- Почему?

- Да потому, что Жюлия... Мне бы не хотелось, например, знакомить вас с этой особой, понимаете?

- Да, - медленно выговорила Элен. - В семье не без урода.

В соседней комнате зазвонил телефон, но она не тронулась с места.

- Я представляла вас иным, - вновь заговорила она.

- Из-за моей профессии?

- Ну да. Вы казались мне более могучим, более...

- Вроде лесоруба, - засмеялся я.

- До чего я глупа! - смутилась она, и мне это понравилось.

Телефон надрывался, я повернул голову в сторону гостиной, но Элен, чуть пригнувшись ко мне, объяснила:

- Это сестре. Не обращайте внимания. Аньес часто звонят.

- Вы сожалеете? - спросил я.

- О чем?

- Ну... что я не похож на лесоруба?

Она взглянула на часики и поднялась.

- Нисколько, - с игривостью, на короткий миг осветившей ее лицо, ответила она, и я словно подглядел в ней маленькую девочку, какой она когда-то была.

- Элен!

- Я тороплюсь! Ешьте досыта. Отдыхайте.

Она ушла. Телефон умолк, зато звякнул колокольчик в передней и послышались чьи-то удаляющиеся голоса. Я намазал хлеб маслом. До чего же здорово есть сколько душе угодно! Газета сползла на стул. Я развернул ее и еще раз прочел встревожившую меня заметку. В общем-то, она ничего не значила. О том, что неизвестный, обнаруженный мертвым на железнодорожных путях, был беглым военнопленным, умолчали. Видимо, на этот счет существовала инструкция. В остальном - предположение об убийстве, общее место, журналистские штучки...

И тут меня осенило, я отложил нож. Мыслимо ли это? Как же я сразу-то не догадался о том, что буквально бросается в глаза? Если теперь я признаюсь, что я не Бернар, меня непременно заподозрят в убийстве с целью занять его место. Может быть, даже в умышленном убийстве. Моя ложь, как ловушка, захлопывалась за мной. Правду говорить слишком поздно. Я так резко оттолкнул от себя чашку, что кофе выплеснулся на скатерть. Стоп!.. Не спешу ли я с выводами? Действительно ли я вынужден лгать и дальше? Приговорен ли оставаться Бернаром?.. Но способен ли я выдержать взгляд Элен в случае, если признаюсь, что...? Нет! Я слишком далеко зашел в отношениях с ней. К тому же я не могу позволить женщине судить меня. "Ну что ж, старина, - с горечью подумал я, - женись на ней. Если уж быть Бернаром, то до конца!" Чем больше я представлял себе последствия своей... неосторожности, тем больший испытывал страх. Я удрученно повторял: "Ты Бернар! Ты Бернар!" Ну да, я Бернар, и любая ничтожная оплошность может меня погубить, а сколько их я уже совершил. Мое благодушие сменилось отчаянием, я даже подумал, не сбежать ли мне, не скрыться ли, пусть это и позорно. Но деньги?.. Жерве был беден, одинок. А у Бернара имелся счет в банке. Решительно я погружался в пучину грязи и низости. Стоило ли спасать свою шкуру ценой такого позора? Но ведь речь не о моей шкуре, а о моем будущем творении, лучшем, что есть во мне, единственном оправдании моей жизни. Нет, этим я ни за что не поступлюсь. Впрочем, еще есть время все обдумать. Может быть, есть какая-нибудь уловка, которая поможет мне выпутаться.

Вновь зазвонил телефон. Что может быть ужаснее этого настойчивого властного зова, раздающегося среди полнейшей тишины. Выведенный из себя, я бросился в гостиную: сниму трубку, отвечу первое, что взбредет в голову. Но Аньес опередила меня. Разговаривая по телефону, она рассматривала меня тем маниакальным отсутствующим взглядом, который появляется у людей, ведущих телефонный разговор в присутствии постороннего.

- Алло, да... Это я... Прекрасно... Нет, не в три... Чуть позже... Пять подойдет?.. Условились, буду ждать.

Голос у нее был хрипловатый. Взгляд близоруких, лишенных блеска глаз несмело останавливался на мне и тут же скользил прочь, привлеченный чем-то другим. Она медленно положила трубку на рычаг и, едва я шагнул в сторону столовой, сделала мне знак остаться. До меня донеслись отдаленные звуки рояля, извлекаемые неумелой рукой.

- У нас тут тихо, - сказала Аньес.

- Это ваша сестра?

- Да. Дает уроки, - ответила она, злобно рассмеявшись. - Нужно жить, не так ли?

- Но ведь...

- Ничего, быстро все поймете. Идемте завтракать!

- Я как раз этим занимался.

Войдя в столовую, она оглядела стол. У нее было скуластое лицо, с острым подбородком.

- Она вас морит голодом, так я и знала. Подождите!

Юркая, неразговорчивая, загадочная, она исчезла; в который раз зазвучала спотыкающаяся, опоэтизированная расстоянием гамма. Повинуясь какому-то непонятному страху, я сложил газету и засунул ее в карман. Вернулась Аньес.

- Помогите!

Она несла горшочек меда, банку варенья, половину сладкого пирога и бутылку черносмородиновой наливки.

- Куда столько! - запротестовал я.

- Не мне, конечно, а вы справитесь.

Она разложила сервировочный столик, достала две рюмки, наполнила их наливкой.

- Лично я люблю поесть... А вы?

Она вновь не сводила с меня своих глаз - на этот раз они были прищурены, словно я излучал какой-то невыносимо яркий свет. Затем подняла рюмку.

- За нашего пленника!

Этот двусмысленный тост развеселил нас обоих. Она положила мне большой кусок пирога. Подобно детям, вырвавшимся из-под неусыпного контроля и втайне предающимся развлечениям, мы жадно набросились на еду.

- Мажьте пирог вареньем. Увидите, насколько станет вкуснее, посоветовала она.

Вновь раздался телефонный звонок.

- Надоело. Не пойду, - сказала она.

- Вы тоже даете уроки?

Она перестала есть и принялась изучать меня своим затуманенным и ласковым взором.

- Странно, что вы задаете мне этот вопрос! Да, если угодно, даю.

Телефон не умолкал, ей пришлось подняться.

- Не раньше шести... Весь день занят... Да... Условились...

- Вот почему в доме два инструмента, - сказал я, когда она вернулась.

- Два инструмента?

- Ну да. Вчера я заметил в гостиной фортепьяно.

- А, дедушкин рояль! Мы к нему не притрагиваемся. Семейная реликвия. А я вовсе не музыкантша... Да ешьте же!

Я взял еще кусок пирога и намазал его медом.

- Значит, вы "крестник" моей сестры. До чего забавно!

- Не понимаю.

- Да, вам пока не понять. Вы, очевидно, не знаете Элен. Так в ее письмах обо мне не было ни слова?

- Ни одного. Я и не подозревал о вашем существовании.