Татьяна Батенёва - У ангелов нелетная погода Страница 6

– А молодой – это до какого возраста? – иронично спросила редакторша.

– Ну, не знаю, лет до сорока – сорока пяти, – в раздумье протянул он. Эта женщина была совсем не похожа ни на его сотрудниц – вышколенных и всегда готовых к услугам, ни на приятельниц его жены – дорогих элегантных женщин, позволявших обожать и баловать себя. Эта явно была из «нишшебродов», как называла их бабка Настя, но держалась независимо и даже позволяла себе иронию…

– А стало быть, я еще попадаю, слава богу. – Она усмехнулась. – А то уж было подумала, что мне это все – мимо.

– Хорошо, свободу берите ровно столько, сколько унесете, – не удержался он от колкости, подсознательно стремясь поставить редакторшу на место. – Первые две главы сделаете за неделю?

– За неделю – одну, а если поладим, всю рукопись – за полтора месяца, идет? – Лариса снова уложила флешку и распечатку в сумку, словно не сомневалась в его согласии. – Как вам звонить, если будут вопросы?

– Звоните через секретаря. – Лощевский хмыкнул, но на самом деле ему понравилась ее деловитость и то, что строптивая редакторша не зависла у него в кабинете.

Первую главу она почти переписала – структурировала текст: разбила на мелкие главки, в начало другим шрифтом вынесла вопросы, на которые те отвечают, в конце, тоже выделив, написала короткие выводы и совет автора, вставила анекдоты про деньги, для чего пришлось собирать их, обзванивая друзей и знакомых. Словом, поработала от души.

Душа Лощевскому понравилась, хотя он особо не хвалил, даже высказал ряд замечаний, впрочем, по делу и без ехидства. В таком же духе Лариса переработала всю рукопись. Она даже рада была, что работы с ней было много. Во-первых, как раз шли выпускные, а потом и вступительные экзамены у Ани. Во-вторых, расставание с Ильей оказалось куда труднее, чем она сама себе пророчила. И если бы не рукопись Лощевского, у нее было бы больше времени на нервотрепку. А так переживать расставание с любимым и трястись за дочь было некогда…

В общем, они с банкиром друг друга хорошо поняли и приняли, и, когда книжка была готова он даже предложил Ларисе поставить ее фамилию второй, в качестве соавтора. От этой чести она уклонилась, сказала, что вполне достаточно будет указать ее литературным редактором. Но когда он выплатил ей гонорар не в две тысячи, как обещал, а в три, взяла с чистой совестью – ее работа того стоила. Он тогда еще спросил, как она намерена потратить заработанное, то есть воспользуется ли его советами из книжки. Но она весело сказала, что нет, не воспользуется, а намерена купить дочери ноутбук, а остальное прокутить на отдых вдвоем с нею в российской провинции Турции. Лощевский засмеялся и порекомендовал «свое» турагентство – надежное и проверенное. Расстались вполне довольные друг другом. С Ларисы он взял обещание не отказать, если он задумает повторить писательский опыт.

Так неужели сейчас он откажет ей в помощи?

16 августа 2008 года, суббота, вечер

Нателла нахмурилась и потеребила Скворцова за рукав. Тот, не отрывая глаз от монитора, огрызнулся:

– Отвянь, видишь, я думаю!

– Чего тут думать! Думает он! – Нателла всплеснула руками. – Думать будешь дома, на диване. А сейчас звони!

– Куда звонить, курица ты армянская! – Скворцов раскрутился на кресле. – Ты что, думаешь, у меня вся криминальная Москва в телефоне? Я и думаю, как выйти на этих уродов.

– Юрочка, миленький, не тяни! – Нателла умоляюще сложила ладони перед собой. – Девку своровали у матери из рук, ты понимаешь? А куда они ее пристроят, если не в бордель? Куда восемнадцатилетнюю хорошенькую дурочку еще могут своровать, а? Ты же знаешь, как этот бизнес налажен – сначала предлагают работу официантки или танцовщицы, а потом… Ты же сам писал про экспорт девчонок на Восток! У тебя же отличный репортаж был, ну!

– Баранки гну! – Скворцов встал во весь свой полутораметровый рост, покатался колобком по кабинету. – Те бойцы, что мне информацию сливали, уже давно там не работают, поняла? Как выйти на новых – это вопрос. Позвоню-ка я Семейному.

– Кому-кому?

– Опер есть такой в угро, он как раз путанками занимается, у него связи есть среди сутенеров. – Скворцов поскреб затылок. – Может, выведет на канальчик какой. Только насчет Турции – не знаю, вроде там только перевалки есть на Европу, а так девки там не задерживаются.

– Во-от, можешь, когда захочешь! Ай, спасибо, ара, ай, молодец! – прокричала Нателла с утрированным армянским акцентом, притянула Скворцова за уши и смачно поцеловала в лоб. Он люто отмахнулся.

Нателла набрала номер Ларисы. Телефон долго пиликал, но подруга не отзывалась. «Что она там, живая или уже нет?» – с ужасом подумала Нателла.

С Ларкой они дружили со вступительных экзаменов на журфак. Перед сочинением она подошла к черноволосой девчонке с темными глазами как-то интуитивно, думала, если та и не армянка, то все равно явно нерусская, а значит, своя. Нателла лишь два года жила в Москве, с тех пор, как отца перевели из Еревана на работу в союзное министерство. В московской школе она так и не смогла близко сойтись с девчонками – стеснялась акцента, того, что многого не знала, не понимала тут, в столице. А те удивлялись замкнутости, зажатости новенькой. Ведь им не объяснить, что в своей школе в Ереване она была самая бойкая и заводная, за что ей не раз попадало от учителей.

Она раскрепостилась лишь к концу десятого класса, но тогда было уже не до веселья – все готовились к экзаменам, бегали по репетиторам. Так и не завела себе закадычной подружки.

Лариса, оказалось, была стопроцентно русская, из маленького города Иванова, где у нее жили мама и младший брат. Девушки мгновенно почувствовали взаимную симпатию и с тех пор почти не расставались до той минуты, когда увидели свои фамилии в списке принятых. Потом Лариса поселилась в общежитии, в одной комнате с Машей Зотовой, с которой тоже быстро подружилась.

Машка приехала в Москву с Сахалина, взахлеб рассказывала о родных местах, была компанейской и веселой, училась легко и охотно помогала другим. И Нателла, которая поначалу ревновала Ларису к соседке и даже обижалась, что та пытается расстроить их верную дружбу, сама незаметно подружилась и с Машей. В учебных аудиториях, в читалке и на экзаменах они всегда сидели втроем, прикрывали друг друга на экзаменах.

А когда Лариса и Маша познакомилась с родителями Нателлы, ее мама Гоар Аветисовна сама стала предлагать девчонкам остаться переночевать, если они засиживались за учебниками допоздна. Она решила, что дружба с целеустремленными и трудолюбивыми девочками пойдет на пользу ее легкомысленной дочери.

Правда, Машка вскоре переехала жить к тетушке, которая овдовела и сильно болела, и стала реже бывать у Нателлы дома. А Ларка продолжала заниматься с подружкой, подтягивая ее по тем предметам, которые давались той с трудом, – теории и практике печати, политэкономии, истмату… В комнате Нателлы появилось «Ларкино кресло» – раскладное, жесткое и неудобное, но Лариса изредка спала на нем на законном основании. Даже отец, вечно занятой и спешащий, по утрам перестал шарахаться, ненароком встречаясь с заспанной Ларисой в коридоре, и вежливо желал ей доброго утра.

Ларисе нравился веселый нрав Нателки, ее умение любую проблему превращать в смешное препятствие, не стоящее нервов. Нателлу восхищали в Ларке целеустремленность и патологическая порядочность. Она училась по полной программе, ничего не забывала, не пропускала, ее конспекты можно было показывать на выставке студенческих шедевров. Нателка, которая обожала полениться, проспать первую пару и хорошие конспекты заменить кокетничанием с экзаменатором, рядом с Ларкой стыдилась своей лени и нехотя, с причитаниями и воплями, но все равно училась если и не в полную силу, то вполне прилично.

Когда после четвертого курса у Ларисы снесло крышу и она безумно влюбилась, Нателла была первой, кому она рассказала о Сергее. Глядя в счастливые глаза подруги, Нателла осторожно спросила: у вас это как, серьезно? Ларка только помотала головой: ничего не знаю, люблю! И пропала на пару месяцев, почти не звонила и редко появлялась на факультете, благо на пятом курсе за посещаемостью уже никто не следил.

Нателла первой узнала и о беременности подруги, и о предательстве Сергея. Ларка, потухшая, бледная, сидела перед ней, обреченно уставясь в пол.

– Ты с ума сошла, да? – кипятилась Нателла. – Что значит: ну и пусть! Ребенок его? Его! А он в кусты? Анамуш, срика! Нет, это номер у него не пройдет! Химар! Апуш!

– Ты чего ругаешься, да еще так страшно? Это что – апуш какой-то, да еще срика? Ужас просто!

– А что, не срика, по-твоему? – Нателлка уперла руки в бока, ее агатовые глаза пылали гневом. – Это значит негодяй, мерзавец! Химар, придурок! Надо написать командиру части, надо найти его и заставить!

– Заставить что? – тихо спросила Лариса. – Любить меня? Или ребенка? Заставить невозможно, как ты не понимаешь?!