Брайан Клив - Жестокое убийство разочарованного англичанина Страница 6

"Пустяки, - успокоил его майор. Хотя это было явно не так: красивое, старинное венецианское стекло, в витой ножке переплетались голубые и красные нити. Шон собрал осколки, положил их на серебряный подносик, стоявший рядом на столике. - Налей себе еще, - предложил майор, - да и мне тоже. На чем я остановился? Ах, да, в тридцать восьмом году отец отправил его в Норвегию, где он и жил, когда началась война, покупал, продавал рыбу и ненавидел это занятие. Думаю, Редвин считал, что войну устроили специально, чтобы он покончил с рыбой. В конце концов он пришел к нам.

Кто-то присвоил ему офицерское звание, но к службе в армии он не был приспособлен. Мне кажется, потому, что был слишком умным. Такие офицеры не нужны. Все командиры ненавидели Редвина. А мне он скорее нравился. - Майор искоса посмотрел на Шона - он выглядел сейчас почти таким, как прежде: веки приспущены, в глазах мелькает хитрая усмешка, строгий рот под седыми усами скривился в подобие улыбки. - Кое в чем он походил на тебя. Вечно задавал ненужные вопросы. Но был гораздо умнее. - Майор как-то печально улыбнулся. В конце концов, он оказался слишком умен - по крайней мере для нас.

Нам он был нужен для одного, скажем, темного дела - я все тебе рассказываю, потому что это может иметь отношение..." По мере того как продолжался рассказ, у майора, казалось, прибавлялись силы. Будто снова он стал начальником, сидел у себя в кабинете, и опять жизнь его приобрела смысл. Он даже принялся искать сигареты, хотя домоправительница не разрешала ему курить.

Шон предложил ему свои, дал прикурить, закурил сам.

"К сожалению, это не русские, которые вы обычно курите".

Майор набрал в легкие табачный дым, словно это был воздух. Голос его окреп, голова перестала трястись.

"Мы решили создать в центральной Норвегии подпольную организацию, чтобы отвлечь внимание гестапо от нашего активного интереса к заводу по изготовлению тяжелой воды. Редвин как никто подходил на роль ее руководителя: достаточно заметная фигура, чтобы почти сразу же привлечь внимание СД - ведь многие местные жители знали его до войны как англичанина... можно было не сомневаться, что кто-то из них - пусть даже случайно - выдаст его, это было вопросом времени. Но в этом случае Редвин, как человек умный, заставил бы немцев достаточно побегать за собой. Мы рассчитывали, что он продержится два-три месяца. Останься он к тому времени на свободе, мы бы вывезли его из Норвегии. А если нет... - майор отвернулся от Шона, в его голосе прозвучала попытка самооправдаться. - ...все равно свою роль он бы сыграл. Мы ведь не сказали Редвину, что он будет служить для отвлечения. Он-то считал, что создает настоящую разведсеть. Добейся они каких-то успехов, что ж, почему бы не воспользоваться ею, верно? Мы дали Редвину задание, на каких предприятиях устроить диверсии, сказали, что эти предприятия очень важны для производства тяжелой воды. Разумеется, все было не так, но, выполни он задание, мы были бы в восторге. А схвати немцы Редвина и расколись он, мы бы добились двойного успеха: убедили бы СД в том, что они взяли нашего резидента и что целились мы совсем не в те объекты".

Его глаза смотрели не на Шона, а куда-то в даль, в прошлое, где он был таким же молодым, как Шон. В этом прошлом с ним считались, его приказы выполняли, он играл свою роль. Шон догадался, что майор рассказывал ему не просто о Редвине, но и воссоздавал свое прошлое. Какое значение может иметь сейчас эта давняя интрига? Имела ли она значение даже тогда, во время войны? Шон подумал обо всех погибших агентах: о тех, что умерли втихую, и о тех, кто умер с немалым шумом, и о тех, кого медленно уморили голодом и сгноили в Дахау и Равенсбрюке. И все для того, чтобы после войны политиканы могли сказать, что, в общем, ничто из совершенного ими не имело значения и не оказало влияния на ход событий.

Майор погасил сигарету.

"Можешь спокойно дать мне еще одну. Она все равно унюхает, что я курил". Болезнь вернулась - как будто на него упала тень. Его рука слегка тряслась, когда он брал сигарету, а затем придвинул руку Шона с зажигалкой к сигарете, дрожавшей у него во рту.

"Что же произошло потом?" - спросил Шон, думая, что майор потерял нить рассказа.

"Он обо всем узнал, - сказал майор; его глаза снова смотрели куда-то в даль. - Я же говорил тебе, это был очень умный человек. Редвин обнаружил, что предприятия, которые были ему указаны в качестве цели, не имели никакого стратегического значения и что все это был просто камуфляж. Только он не мог понять, зачем это нужно было, почему эти предприятия были не менее важны, чем настоящие, производившие тяжелую воду. А может быть, он все понял, но плевать на это хотел. Не знаю. Было у него тщеславие... - Майор продолжал курить. - Я очень его любил, - наконец произнес он. - В одном донесении кто-то написал про меня, что я по-настоящему любил только агентов-неудачников. - Майор улыбнулся Шону, чтобы тот не почувствовал обиды в его словах. - Хороший агент, знаешь ли, не всегда приятный человек. Тебе, разумеется, это известно. Рэнделл ведь был одним из лучших. По крайней мере мне так говорили. - Майор посмотрел в окно. - Редвину надо было служить в диверсионно-десантном полку или в армейских диверсионных подразделениях. Поэты иногда отличаются в подобных быстрых и оригинальных операциях. А для нашей работы он не был создан. Только мы считали, что это не имеет значения".

"Все-таки, что же случилось?"

Майор посмотрел на Шона с удивлением, как будто был уверен, что давно ему все рассказал.

"Его предупредила девушка - разве я про нее не упоминал? Он встречался с ней раньше, еще до войны, когда работал в Норвегии. Ее отец служил в местной полиции, этакий коллаборационист поневоле. Они сказали Редвину, что гестапо уже вышло на него, а фабрика, на которую он нацеливается со своими людьми, не имеет никакого отношения к производству тяжелой воды. Девушка узнала это от влюбленного в нее высокопоставленного немца. Редвин прибавил к трем три, получилось семь, и решил спасаться. Он перешел через границу в Швецию и слег в стокгольмской больнице с ревматизмом".

"Я его не виню", - заметил Шон.

"Я, вообще-то, тоже. Но влиятельные люди придерживались другого мнения. Разумеется, никаких мер принято не было. Но смотрели на него искоса".

Шон вспомнил вдову в доме псевдоякобитского стиля. "Сколько жертв можно требовать от одного человека. Во время войны его заклеймили как труса..." Интересно, что он ей рассказывал.

"Когда Редвин вернулся из Швеции, он добивался военно-полевого суда, который бы его оправдал. Но его не в чем было обвинять. Разве можно отдать под суд человека, бежавшего от гестапо? Потом война окончилась, и все забылось само собой. Пару раз я слышал, что он хотел снова работать у нас. Но вспомнил я о нем лишь через двадцать лет, когда прочел вот это. - Он вынул из внутреннего кармана листок бумаги и протянул его Шону. К листку были подколоты пять газетных вырезок, три из них одинаковые: "Кора, страшные новости. Срочно сообщи номер телефона. Ольга". Отличались лишь даты, указанные карандашом на каждой вырезке. Четвертая была более длинной и датирована двумя днями позже последнего из объявлений. Называлась заметка "Смерть телепродюсера". Два коротких абзаца:

"Мистер Олаф Редвин, телепродюсер, был найден застреленным вчера утром в небольшом лесу, примерно в трех милях от своего дома в Лиреме, графство Суррей. Рядом с телом обнаружен револьвер "уэбли" 38-го калибра, из которого произведен один выстрел. Полиция Лирема считает, что здесь имеет место самоубийство.

Представитель компании "Мидлэнд телевижн" заявил, что мистер Редвин долгое время напряженно работал над новой телесерией о внутренних проблемах нашей страны. "Это очень важная телесерия, связанная с большой ответственностью, - добавил представитель компании. - Теперь ясно, что ее груз оказался для психики Редвина непосильным".

В последней вырезке кратко сообщалось о ходе расследования, которое закончилось два дня назад. Изложена официальная версия; вердикт самоубийство в момент психического расстройства. Шон сложил листок и вернул его майору.

Голова майора лежала на высокой спинке кресла. Вид у него был очень усталый.

"Все это может оказаться мифом, - сказал он. - Возможно, какая-то реально существующая Ольга пытается найти реально существующую Кору. Но это было бы невероятным совпадением... Я помню, когда мы натаскивали Редвина, кто-то возразил против использования этих имен в качестве кода, заметив, что они никак не сочетаются в одном сообщении. - Майор прижал ладонью листок, лежавший у него на колене, и улыбнулся. Или попытался улыбнуться. Он избегал смотреть Шону в глаза; синие тени вокруг его рта становились все глубже. - Я сообщил Рэнделлу об этих объявлениях, как только они появились. Но он решил ничего не предпринимать. - Выцветшие глаза смотрели в пустоту, вспоминая перенесенное унижение. - Тогда я поместил в газете ответ от себя. Боже мой, сделать бы мне это раньше! Когда мое объявление поместили в газете, Редвина, конечно, уже не было в живых. - Майор замолчал, взглянул на свои руки, на листок бумаги на колене. - Полиция заявляет, что удовлетворена результатом расследования. Рэнделл придерживается того же мнения. Да и... Пойми, Шон. Губы его шевелились, кровь слегка прилила к сморщенной коже. - Так считают все, с кем я разговаривал. Они полагают, если Редвин действительно поместил эти объявления... - Майор поднял руку, безвольно уронил ее на колено. Так падает рука мертвеца. - Если он их поместил, значит... нервы, наверно... финансовые неприятности - похоже, их у него не было, но точно сказать нельзя... То ли он задумал вытянуть деньги из нас, то ли просто сошел с ума - думал, думал о прошлом, пока не сбрендил. Я знаю, такое случается. Он взглянул Шону в глаза. - Намекают, что со мной произошло нечто подобное. Никогда не уходи на пенсию, Шон. Заставь их самих выгнать тебя. - Майор попытался улыбнуться. - Ты должен был выслушать все это. Если хочешь отказаться..." - Он отвел глаза от Шона, лицо его потемнело от воспоминаний о пережитом унижении.