Аркадий Адамов - Петля (Инспектор Лосев - 2) Страница 6

Итак, второе - это запросы. Что еще мы можем сделать, чтобы установить личность погибшей девушки? Больше ничего. Остается только ждать. И это самое неприятное и самое трудное. А главное, ведь это ожидание может длиться до бесконечности. Мало ли какие причины могут помешать близким немедленно поднять тревогу. Если это приезжая, то родственники могут неделю, а то и больше ждать от нее писем из Москвы. А в самой Москве она могла остановиться в квартире друзей, которые уехали из города. Да я могу представить себе десятки подобных обстоятельств. А ведь с каждым днем исчезают какие-то следы, улики, стираются в памяти людей факты и события - все то, что должно повести нас дальше, к раскрытию причин происшедшего и, если придется, к задержанию преступника. И если последний существует, если девушка все-таки убита, сколько же у него появляется возможностей скрыться, пока мы ждем чьего-то сигнала. Исчезновение сумочки, где, возможно, лежали какие-то документы, в этом случае может быть отнюдь не случайным.

Дойдя в своих размышлениях до этого пункта, я решительно поднимаюсь и хватаю с дивана свое пальто. Надо ехать снова на ту стройку, надо еще раз обшарить всю площадку и котлован, а главное, надо потолковать с рабочими, которые первыми обнаружили труп, надо заставить их вспомнить какие-то детали обстановки, которые потом уже были нарушены, может быть, даже ими самими, непроизвольно, конечно.

Телефонный звонок возвращает меня уже от двери. Звонит дежурный:

- Ты на месте? К тебе человек пришел.

- Кто такой?

- Фамилия Сизых, Григорий Трофимович.

- А-а! Давай его сюда скорей! - обрадованно кричу я в трубку.

- Идет, - коротко отвечает дежурный.

Я скидываю пальто, но на этот раз не на диван, а аккуратно вешаю его в шкаф.

Не случайно пришел ко мне Сизых, ох не случайно. И не по пустяку. Тут я уверен. Дел у него и без того хватает.

Через минуту, после короткого стука в дверь, на пороге возникает знакомая приземистая фигура в перепачканном пальто и заляпанных грязью сапогах. На обветренном лице Сизых с маленькими черными глазками-буравчиками и толстым носом блуждает улыбочка. В руках он теребит старую, потерявшую всякую форму шапку-ушанку.

- Можно, товарищ начальник? - сипло осведомляется на всякий случаи Сизых.

- Ну что за вопрос. Заходите. Садитесь. Снимайте пальто, - радушно отвечаю я, искренне обрадованный его приходом.

- А! Мы привыкшие и в пальто, - машет рукой Сизых, - всюду не наснимаешься.

Он садится возле стола, приглаживает заскорузлой, темной ладонью волосы и сообщает насквозь простуженным баском:

- Значит такое дело. Кран, значит, вчерась починили. Пока - тьфу, тьфу! - работает, зараза. И раствор, представь себе, сегодня с утра, слава тебе господи, привезли. Так что, значит, помаленьку сегодня всешь-таки работаем.

- Поздравляю, - нетерпеливо откликаюсь я на это сообщение. - Но что из этого следует?

- Следует? А ничего не следует, - хрипит в ответ Сизых. - Завтра, не ровен час, кран опять поломается, раствор, значит, не привезут, и опять стоп кобыла. Беги, Григорий Трофимович, кричи и ругайся. Вот чего из этого следует. Ты думаешь, я глотку что, простудил? Я ее сорвал... И где я ее сорвал, думаешь, с ребятами своими? С начальством я ее сорвал. Ведь ты гляди, что получается...

Он зажимает шапку между колен и растопыривает левую руку, собираясь, видимо, правой загибать на ней пальцы, пересчитывая свои беды и трудности. При этом лицо его принимает скорбное выражение и морщины, вначале собранные возле рта и вокруг глаз, укрупняются и пролегают уже по красным, задубленным щекам.

- Ладно, - говорю я. - Верю. Но вы же ко мне, надеюсь, не жаловаться пришли? Все равно помочь я вам не смогу. Свободного крана у меня нет. И раствора тоже.

- Точно, - сокрушенно кивает Сизых. - Помочь вы не можете. Вот посадить вы меня можете, когда я липовые процентовки выводить буду.

- Вот и не выводите.

- А что делать? Ты сообрази... - Мой собеседник начинает не на шутку распаляться: - Ты им попробуй не выведи зарплату. Да они завтра же разбегутся. И правильно сделают. Они, что ли, виноваты, что кран стоит, что раствора нет? А люди, дорогой товарищ, всюду у нас нужны. Тем более строители. Так что, я один буду тот гараж строить, будь он неладен?! Да по мне пропади он пропадом. Людей только жалко, ей-богу. Сколько они его ждут. А то бы...

Я уже не рад, что ввязался в этот разговор. Сизых так "завелся", что теперь не скоро остановится. Поэтому я принимаю решительные меры.

- Вот что, - сухо и деловито говорю я. - Вы извините, но мне пора. У вас какое дело ко мне?

И даже поднимаюсь со стула.

- Погоди, погоди, - спохватывается Сизых и тоже вскакивает. - Я же зачем пришел? Значит, начали мы сегодня работать-то, кран пошел, раствор; ребята, значит, забегали. Ну, и вот чего нашли. Гляди-ко.

Он торопливо расстегивает пальто и из внутреннего его кармана извлекает продолговатую глянцево-черную сумочку с крупным желтым замком посередине.

В первую секунду я даже не верю своим глазам и машинально переспрашиваю:

- Где, говорите, нашли?

- Да засунули ее, понимаешь, между кирпичами. Ну, где кладка-то у нас началась. Слева. Плиты там еще уложить успели. Представляешь? А угол, значит, из кирпича вывели, и еще кирпич... как бы сказать... там лежит...

Пока Сизых путается в словах, я забираю у него сумочку и дергаю замок. Сумочка не просто открывается, а разваливается гармошкой, и первое, что я вижу, это паспорт. Паспорт! Я достаю его, раскрываю, и на меня смотрит юное лицо, милое, улыбчивое, живое, очень знакомое лицо. Итак, это, оказывается, Топилина Вера Игнатьевна, тысяча девятьсот пятьдесят первого года рождения, жительница Москвы, незамужняя, работает... Ох, нет! И не жительница она уже, и нигде она уже больше не работает... Тем не Менее паспорт сообщает мне домашний адрес Веры и место ее последней работы, в одном из министерств.

- Поехали, - говорю я Седых, захлопывая сумочку. - Быстро поехали, покажите, где нашли.

Я бегом спускаюсь вниз по лестнице. За спиной гремит сапогами Сизых.

К счастью, дежурная машина на месте.

- Меня только туда, - успокаиваю я дежурного. - Ждать не надо. Через двадцать минут будет обратно.

Дежурный машет рукой: поезжай, мол.

По дороге я спрашиваю Сизых:

- Вы эту сумочку сами нашли?

- Не. Ребята принесли.

- Кто именно?

- Именно?.. - Он мучительно скребет под шапкой затылок. - Именно Федька Чуев... а может, Серега. Да вот сейчас приедем и спросим.

Машина наша вскоре тормозит у распахнутых ворот стройплощадки, и колеса слегка заносит в грязном снежном месиве.

Мы направляемся к котловану, откуда, как и вчера, торчит ажурная стрела крана, правда занявшая уже новое положение.

На полпути Сизых неожиданно останавливается, пристально смотрит на высокий земляной отвал и только по одному ему известному признаку определяет:

- Ребят там уже нет, - он кивает в сторону котлована. - Пошли в вагончик. Выходит, значит, обед у них. Ну, и раствора, конечно, больше не везут, - он вздыхает. - Звонить надо.

Мы поворачиваем и бредем назад, к воротам, скользя в жидкой грязи и стараясь обходить наиболее глубокие лужи.

Действительно, в вагончике набилось человек пять парней в ватных брюках и телогрейках. Один, устроившись в углу, читает какую-то рассыпающуюся книжонку, остальные за шатким фанерным столом стучат костяшками домино. Тут же стоят вспоротые консервные банки, белые кефирные бутылки, на куске газеты лежат остатки хлеба и колбасная кожура.

- Привет начальству, - говорит один из играющих, не отрывая взгляда от костяшек на столе.

- Федор, - строго окликает его Сизых, - ты эту штуковину нашел, сумку то есть?

- Черненькую-то? Мы с Серегой.

Парень продолжает играть и отвечает небрежно, через плечо.

- Где именно? Выдь, покажи товарищу.

Что-то в интонации бригадира, видимо, настораживает парней. Они прерывают игру и оборачиваются в мою сторону, с любопытством меня разглядывая. Парень, читающий в углу, тоже отрывает глаза от книги.

Во взгляде Федора я кроме любопытства улавливаю еще и некоторую опаску и неприязнь. Он недовольно хмурится.

- Обед у нас...

- Я пойду! - торопливо восклицает паренек, читавший книжку, и вскакивает с табуретки.

Сизых поясняет мне:

- Это он и есть, Серега, значит. - И оборачивается к Федору: - А ты форменный дурень, никакой в тебе сознательности нет. Целый день вот так бы и стучал.

- И еще б бутылка, - с насмешливой мечтательностью говорит Федор.

- Утонешь скоро в бутылке.

- И вытрезвитель нынче подорожал, - язвительно добавляет кто-то. - Одни неприятности от него.

- А уж Катька твоя точно уйдет, - говорит Серега и хлопает Федора по плечу, - прошлый раз еще грозила, когда за зарплатой пришла, помнишь?

- Предложу вакансию, - подхватывает другой парень. - Такой бабе пропадать никак нельзя.

Видно, Федька пользуется дурной репутацией и дружков у него тут нет.