Шарль Эксбрайя - Ловушка для простака Страница 6

– Боюсь, я не совсем понимаю ситуацию, господин председательствующий. Мне казалось, этой Дженни не существует…

– А по-моему, господин третий присяжный, самое разумное – дослушать объяснения обвиняемого, а когда он закончит, вы снова сможете попросить уточнений.

Третий присяжный, слегка смутившись, сел на место, а Сенталло продолжал:

– Она сказала мне: «Это не галлюцинация, Людовик. Я – существо из плоти и крови, и это я написала письмо, которое тогда передал вам официант. Все, что я писала в то время, остается правдой и сейчас. Я люблю вас, Людовик Сенталло, и хочу, чтобы вы тоже полюбили меня». И прежде, чем я успел что-либо сообразить, девушка склонилась ко мне и поцеловала в щеку.

– Фантасмагория, да и только! – возмутился помощник прокурора.

Но Арнольд Оскар поставил его на место.

– Позвольте судить об этом мне одному, а уж вы, будьте любезны, потерпите, пока я дам вам разрешение допросить обвиняемого. Продолжайте, Сенталло.

– Потрясенный и растроганный, я хотел обнять девушку, но она поспешно отстранилась, сказав: «Не раньше, чем вы узнаете правду и простите меня». И Дженни рассказала мне, что услышала о моем существовании от моей коллеги Аннетты Шар, а потом, зайдя за подругой после работы, увидела меня. Зная, что надо мной вечно насмехаются, Дженни почувствовала ко мне симпатию, ибо сама была так же несчастна. Рано потеряв мать и отца, она жила у дяди с тетей. Работала Дженни в ателье «Лауретта и Агнес» на Альпенштрассе и давно мечтала о собственном доме, но только выйдя замуж за человека, которого полюбит.

– И выбрала вас?

– Во всяком случае, так она мне сказала, господин председательствующий.

– Выходит, эта Дженни едва на вас взглянула, как почувствовала, что вы и есть мужчина ее мечты?

– Так она мне сказала, ваша честь.

– И вам это не показалось… странным?

– Человек глубоко несчастный не задает себе подобных вопросов, господин председательствующий.

– Допустим! Но какова же в таком случае связь между Дженни и Ферди Херлеманном?

– Дженни не осмеливалась подойти ко мне и по совету Аннетты Шар решила написать письмо. Его я и получил тогда в кафе. К несчастью, Аннетта Шар, прочитав письмо, рассказала о нем Ферди Херлеманну, а тот вздумал застигнуть нас во время свидания. И только то, что я опоздал, помешало Ферди осуществить свои намерения.

– А после того вечера вы еще встречались с этой Дженни?

– Каждый или почти каждый день.

– В Веттштейнпарке?

– И там, и в Инселипарке, и в Весемлинвальди. А как-то в воскресенье мы ездили на склоны Сонненберга.

– Ив конце концов она назвала вам свою фамилию?

– Да, Дженни Йост.

– А ее адрес?

– Мюльматтштрассе, сто двадцать шесть.

– И Дженни по-прежнему хотела выйти за вас замуж?

– Да, господин председательствующий.

– И она представила вас родным?

– Нет, ваша честь.

– Почему?

– Дженни не очень с ними ладила.

– А вы заходили за ней на работу?

– Нет, господин судья.

– Но разве это не было бы естественно?

– Дженни не хотелось, чтобы о нашей тайне кто-нибудь узнал.

– Весьма романтично… Но почему же вы не упрекнули свою коллегу Аннетту Шар за такой неблаговидный поступок, как чтение чужих писем, а уж тем более – за то, что она потом выболтала все Херлеманну?

– Дженни уговорила меня не делать этого, опасаясь новых насмешек.

– Когда вы видели Дженни в последний раз?

– Накануне того дня, когда меня арестовали. – Где?

– В Веттштейнпарке.

– Вы можете сесть. Прежде, чем я разрешу обвинителю допросить арестованного, мне бы хотелось сообщить господам присяжным, что, невзирая на все наши усилия, никаких следов особы по имени Дженни Йост обнаружить так и не удалось. Директриса фирмы «Лауретта и Агнес» заявила, что в ее ателье никогда не было такой служащей. Все девушки, работающие там, любезно согласились явиться на опознание, но ни в одной из них Людовик Сенталло не признал Дженни Йост. Наконец, добавлю, что на Мюльматтштрассе нет дома номер сто двадцать шесть.

Третий присяжный поднял руку.

– Да, господин третий присяжный?

– Господин председательствующий, я по-прежнему ничего не понимаю. Сначала нам сказали, что эта Дженни – вымышленное лицо, персонаж дурацкой шутки, а теперь обвиняемый описывает ее как вполне реальную девушку. А потому мы бы хотели знать: существует эта Дженни или нет?…

– Представьте себе, господин третий присяжный, что целью настоящего процесса и является либо признать существование Дженни Йост реальным фактом, либо доказать, что эта особа – плод воображения. Ибо, как вы увидите в дальнейшем, вся защита обвиняемого строится на том, что Дженни Йост существует. Стало быть, прошу вас немного потерпеть. Итак, ваши вопросы, господин помощник прокурора.

– С вашего разрешения, господин председательствующий, я бы хотел вызвать свидетелей, непосредственно упомянутых Сенталло. Я имею в виду Аннетту Шар, Ферди Херлеманна и Армена Феннера.

– Согласен. Секретарь, вызовите сюда мадемуазель Аннетту Шар.

Аннетта Шар, особа лет двадцати пяти, элегантно, хотя и несколько вульгарно одетая, вошла, сильно раскачивая бедрами. Появление ее не прошло незамеченным. Мужчины, присутствовавшие на заседании, сочли ее если и не красивой, то по крайней мере достаточно привлекательной. Зато женщины дружно осудили. Как только свидетельница назвала имя и фамилию и присягнула, что готова отвечать без ненависти или пристрастия, Арнольд Оскар приступил к допросу:

– Фрейлейн Аннстта Шар, вы работаете в банке Линденманн машинисткой-стенографисткой?

– Уже пять лет, Ваша честь.

– Вы знакомы с обвиняемым, господином Людовиком Сенталло?

– Он был моим коллегой, Ваша честь.

– Среди ваших подруг есть девушка по имени Дженни Йост?

– Нет, господин судья.

– Приходилось ли вам в то или иное время передавать обвиняемому письмо от какой-нибудь знакомой?

– Нет, господин председательствующий, и я сомневаюсь, чтобы у нас с Сенталло вообще могли быть общие знакомые.

Мэтр Ремпье счел нужным вмешаться:

– Увидев и послушав вас, фрейлейн, я могу лишь поздравить своего клиента с этим обстоятельством!

Прежде, чем оторопевшая от столь неожиданного нападения Аннетт пришла в себя, помощник прокурора поспешил ей на помощь:

– Я не позволю, чтобы подобными грязными инсинуациями пытались дискредитировать свидетелей обвинения!

– Не моя вина, господин помощник прокурора, что ваши свидетели имеют столь сомнительный вид!

Однако Аннетта Шар, уже успевшая прийти в себя, набросилась на мэтра Ремпье:

– Нет, поглядите, это надо ж, какой наглец!

Председательствующий в очередной раз призвал всех к порядку.

– Я ни в коем случае не могу допустить, чтобы настоящее разбирательство превращали в базар. И это касается всех присутствующих! Итак, фрейлейн Шар, вы решительно отрицаете, что знакомы с Дженни Йост и когда-либо передавали от нее письмо обвиняемому?

– Да, господин председательствующий.

– У вас нет вопросов, мэтр? А у вас, господин помощник прокурора? В таком случае, благодарю вас, фрейлейн. Введите господина Херлеманна.

Ферди уже ничуть не напоминал того жизнерадостного остряка, которым так восхищались приятели. Казалось, сама обстановка суда действует на него угнетающе.

– Господин Ферди Херлеманн, я считаю своим долгом поставить вас в известность, что суд глубоко порицает глупую шутку, которую вы позволили себе по отношению к своему коллеге – я имею в виду обвиняемого.

– Я и сам искренне сожалею о ней, господин судья… И, знай я заранее, что три месяца проваляюсь в больнице да еще потеряю работу…

– Не надейтесь разжалобить суд, господин Херлеманн. Но вернемся к тому, что интересует господ присяжных. Откуда взялось письмо, подписанное именем Дженни, которое официант Армен Феннер передал обвиняемому?

– Я сам написал его, изменив почерк, господин судья.

– Вы сочиняли письмо при свидетелях?

– Да, господин судья, при своих коллегах Фельмане и Люнгенбюле.

– Мадемуазель Шар когда-нибудь показывала вам письмо от своей подруги, которое она должна была передать обвиняемому?

– Нет, господин председательствующий.

Свидетелю пришлось выслушать несколько весьма суровых замечаний от мэтра Ремпье (помощник прокурора, чувствуя враждебность аудитории к Херлеманну, не посмел вмешаться), и после этого Ферди отпустили на все четыре стороны. Вызванные после него господа Фельман и Люнгенбюль подтвердили, что письмо с подписью «Дженни» писалось у них на глазах, а Люнгенбюль даже припомнил, что имя «Дженни» они выбрали наугад, полистав киножурнал. Официант Армен Феннер признался, что получил от Ферди Херлеманна монету за то, что он скажет Сенталло, будто получил для него письмо от дамы.